«Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов - Борис Корнилов

1925

Лошадь

Дни-мальчишки,Вы ушли, хорошие,Мне оставили одни слова, —И во сне я рыженькую лошадьВ губы мягкие расцеловал.

Гладил уши, мордуТихо гладилИ глядел в печальные глаза.Был с тобой, как и бывало,Рядом,Но не знал, о чем тебе сказать.

Не сказал, что есть другие кони,Из железа кони,Из огня…Ты б меня, мой дорогой, не понял,Ты б не понял нового меня.

Говорил о полевом, о прошлом,Как в полях, у старенькой сохи,Как в лугах немятых и некошеныхЯ читал тебеСвои стихи…

Мне так дорого и так мне любони мои любить и вспоминать.Как, смеясь, тебе совал я в губыХлеб, что утром мне давала мать.

Потому ты не поймешь железа,Что завод деревне подарил,Хорошо которымЗемлю резать,Но нельзя с которым говорить.

Дни-мальчишки,Вы ушли, хорошие,Мне оставили одни слова, —И во сне я рыженькую лошадьВ губы мягкие расцеловал.

1925

Окно в Европу

Мне про старое не говори.И в груди особенная радость —Щупают лучами фонариКаменные скулы Ленинграда.Я ходил и к сердцу прижималТолько что увиденное глазом,А по серым улицам туман,Перешибленный огнями, лазил.Много неисхоженных кругов,Много перехваченного боком —У крутых гранитных береговНе шуршит зеленая осока.Пусть зеленых снов не пощадят,Но одно так дорого и просто —На больших холодных площадяхУ людей упористая поступь.Мажут трубы дымом дочерна,Лезет копоть в каждый переулок,Стонет Выборгская сторона[23]От фабричного большого гула.Над Невой отчаянно, когдаФабрики гудками выли —Вспоминать ушедшие годаИ дворец,Расстрелянный навылет.Гудки по-новому зовут,Кричат в тумане о победе,А всадник, скомканный из меди[24],Хотел скакать через Неву.Хотел заводов не понять,Но врезан в глазМатросский вырез —Матрос у конской морды выросИ спутал поступь у коня.И был приглушен медный топот,А ночью Пушкин прокричал,Что здесь продавлено сейчасОкноВ рабочую Европу[25].

<1926>

«Так хорошо и просто…»

Так хорошо и просто,Шагнув через порог,Рассыпать нашу поступьПо зелени дорог.

В улыбчивое летоБросать среди путейЗадумчивость поэтаИ шалости детей.

Луна — под вечер выйди,Чтоб, как бывало, вновьУ девушки увидетьСмущенье и любовь.

Любовная зараза —Недаром у меняЗаходит ум за разумПри увяданьи дня.

Но от нее я простоШагну через порог,Чтобы рассыпать поступьПо зелени дорог.

1926

Терем

У девушки маленькая рука,И девушку держит терем.

Все это перешагнули века,И этому мы не поверим.И сгинули в теменьИ терем и князь.Лихую былину рассеяв,Шумит по загумнамИ клонится в плясЗазвонистая Расея.Забылись кабальная жуть и тоска,И этой тоски не изведав,Любимая девушка будет ласкатьОт вечера и до рассвета.Затихли бубенчики дурака,И день по-другому измерен…

Но мне показалось,Что манит рукаИ девушку держит терем.И вот —   через сад,Где белеет окно,Я прыгаю, как от погони,И нам для побегаГотовы давноЛихие и верные кони.Чтоб девушку эту   никто не сберег —Ни терем и ни охрана,Ее положу на седло поперек,К кургану помчусь от кургана,И будет вода по озерам дрожатьОт конского грубого топота.Медвежьею силойИ сталью ножаЛюбимая девушка добыта…Ну, где им   размашистого догнать?..Гу-уди, непогодушка злая…

Но, срезанный выстрелом из окна,Я падаю, матерно лаясь.Горячая и кровяная река,А в мыслях — про то и про это:И топот коня,И девичья рука,И сталь голубая рассвета,А в сердце звериная, горькая грусть, —Качается бешено терем…

И я просыпаюсь.Ушла эта Русь, —Такому теперь не поверим.

1926

Девушке заставы

Не про такое развеПесня в родимых местах, —Девочки голубоглазые,Девочки наших застав.

Я погляжу и, спокоен,Горечь раздумья маня,Поговорю про такое,Что на душе у меня:

В позеленелом затишьеЛасковых деревеньПахнут получше вишни,Чем по садам сирень.

Где дорогое наречье,Ласки никак не новы,Любят не хуже под вечер,Чем комсомолки с Невы.

Все же себя не заставитьПозабывать и вдругДевочек из-за заставы,Лучших из наших подруг.

Мы под могильным курганомВсю тишину бережем,Может, угробят наганомИли же финским ножом.

Ты исподлобья не брызниСтруйками синих очей,Нам еще топать по жизниИ в переулках ночей.

1926

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});