Нея - Андрей Кокоулин

Слушать было странно.

Он перемотал до самого места пропажи и какое-то время остро вглядывался в голый каменистый склон с редкими былинками, в нагромождение валунов справа, в отмеченное булыжником положение канистры.

Надвинувшийся Провал Зубарева даже с экрана вызвал у него приступ дурноты — высоко, темно, порода изломана не внушающей доверия лесенкой.

Снимавший, кстати, попытался спуститься, но быстро передумал. Прокартавил: чейт с ним, Йонька, еще шею свейнем.

Бывает, голосу и имена дают. Бывает.

Нет, надо идти самому. Виктор выключил видео и вернулся к рапорту Шумнова. Далее в рапорте было: "После осмотра места происшествия, мною проанализированы возможные причины исчезновения. В результате Сак и Гордеев были отправлены вверх исследовать осыпь на предмет схронов, щелей, ниш. Гобелев приказом оставлен у канистры. Вновь пришедшие Чупрунов К.М., Бугло В.В. и Сатри Ж.С. стали редкой цепью прочесывать склон с направлением на ферму и дальнейшим выходом к кромке кратера. В шестнадцать двадцать восемь на грузовике подъехали Заватуллин С.Р. и Коршун П.К. У них имелись веревка и фонари, и я решил спуститься в провал, поскольку самым вероятным казался несчастный случай с падением Неграша вниз.

Веревку одним концом привязали к бамперу грузовика, на другом конце Заватуллин сделал несколько петель, чтобы охватывали ноги и поясницу.

Спуск был осуществлен в шестнадцать пятьдесят.

Глубина провала около шестидесяти метров. Внизу камень и ощутимо теплее, чем наверху. Много глыб, серых, рыжих, с прожилками. Ближе к кратеру — застывший барьером лавовый поток. Еще спускаясь, показалось, я увидел силуэт лежащего человека. Не отвязываясь, выбирая веревку, пробежал к нему.

Валун. Всего лишь плоский валун причудливой формы.

Метров пятнадцать свободного хода — нигде никаких примет разбившегося Неграша. Но здесь обязательно нужна поисковая группа.

Есть, конечно, вероятность, что мальчишка спустился сам, по выступам, по изломам. Но зачем? Объяснений у меня нет.

Следов я не заметил, но у самого склона в обе стороны тянется полоса песка около полуметра шириной — по ней, похоже, можно пройти до кратера ни разу не ступив на камни. В породе встречаются трещины, в которых можно укрыться. Опять же — зачем?

Мог ли Неграш сойти с ума?

Нет, вряд ли это возможно. После События таких случаев ни разу не было. По крайней мере, в Кратове".

Виктор пошевелил плечами.

Свет уходил из неба, облака темнели, курчавились. Кажется даже поджимались к земле. Холодает, Йонька? Тьфу, привязалось!

А колоритный, похоже, персонаж был. Может и жив еще. И чего бы мне предыдущих не найти? После, уже в столице.

Или смысла нет?

Виктор разлепил комбинезон на груди, сунул ладонь к правой подмышке, нащупал гибкую сеточку аккумулятора под тканью — все, сама горячая, а отдачи нет.

Ну и ладно. Пойдем к дому.

Он сунул планшет в карман и поднялся. Подобрал лопаты, прислонил их к косой оградке. Прошелся к первым могилам. За некоторыми определенно следили: травы было мало, плиты обметены — то ли дети помнили родителей, то ли родители не забывали детей.

Странно, подумалось Виктору, что мы тащим свои ритуалы, свои представления о загробной жизни за световые годы.

В чужое — со всем человеческим.

А чужое-то, оно — раз! — и по голове. Хотя молчу, молчу, рад.

Но мертвецы не разлагаются. Что им делать в могилах?

В последнее время Виктор часто представлял себя мертвым — груз земли на груди, темнота, песок во рту, скрипучие, медленные мысли.

А может и не будет никаких мыслей. Или это будут совсем не его мысли.

Первые могилы почти все имели датой третий год Поселения. Сколько людей было в Кратове тогда? Около тысячи? Пусть даже чуть больше. Значит, где-то триста-четыреста должно быть могил. А на взгляд — тридцать.

Считая холмики, он добрел до верхней границы кладбища и двинулся назад. Не ошибся. Тридцать четыре. Остальные — явно моложе.

Наверное, как и в столице, после События многих похоронили в общей могиле.

Виктор почти не помнил само Событие, ни день, ни ночь его. В редких всполохах сознания высвечивались лишь угол комнаты и квадрат окна. Он то ли сидел, то ли лежал, совершенно не в силах пошевелиться. Щелк! — выключали свет в глазах. Щелк! — включали. Щелк! — выключали снова.

И глухая, бесчувственная темнота наваливалась, совмещаясь с копошением где-то внутри. В горле, в носу, с той стороны глаз.

Можно, можно, нельзя. Тебя зовут Виктор, Виктор…

Когда он, ничего не понимающий, утром выполз из подъезда, кругом работали аварийные самоорганизованные бригады, оставшиеся в живых запускали генераторы и насосы, запитывали подстанции, вставляли стекла и убирали мусор.

Ему, пятнадцатилетнему, в паре со стариком-соседом выпало грузить мертвецов на платформу на воздушной подушке. Платформа медленно плыла по улице. Мертвецов было очень много, и не все из них были окончательно мертвы.

А еще они были теплые.

Виктор брался за ноги, сосед, покряхтывая, под мышки, и они переваливали тело через низкий борт.

Кого-то вытаскивали из квартиры, кого-то крюками снимали с крыши. Но большинство куклами валялись на тротуарах. Словно всех их, обезумевших, в спешке покинувших дома, убило разом.

Страшно не было.

И то, что тенью, голосом поселилось в его голове, гасило панику быстро и умело. Нельзя, говорило оно. Даже не думай. Ты рад?

Нагрузив платформу с верхом, они с соседом становились на подножки и ехали к вырытому под склад котловану в конце улицы. Там платформа кренилась, включалась лента транспортера, и мертвецы сыпались в яму. Скатывались. Замирали. Иные еще копошились там, среди тел, среди рук и ног, комбинезонов и юбок. Или, задрав головы, смотрели в небо. Мертвые или живые?

Потом он осторожно спрашивал себя, почему они хоронили всех, не разбираясь. Он видел, у кого-то была разбита голова, кто-то был покрыт кровью, как глазурью. У одной женщины, под грудью, он заметил торчащую рукоять ножа.

Чье это было желание — поскорее?

Темнота сгустилась. Город внизу осветился редкими огоньками. Считай не считай, и двух десятков не будет.

Виктор отряхнул штанины.

Дорожка от кладбища была еще видна. В траве потихоньку проскакивали рыжие искры, скоро, через час, через полчаса луга осветятся красноватым, накопленным в стеблях за день электричеством.

На эту ночную землю нужно смотреть с высоты.

Со скальной вершины. С водонапорной башни. С катера, если найдется.

Тогда видна завораживающая, уходящая вдаль дикая пляска электрических узоров, линии и волны, и круги, и широкие изгибы фронтов. Свет, темно-красный, густой, вспыхивает и плывет над равнинами, террасами, уступами ущелий, разделяясь на рукава и брызги. Затем гаснет и появляется вновь, более яркий.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});