Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4 - А Адалис

Щеку Козодоевского защекотало теплое дыханье, и он с изумлением узнал запыхавшийся голос Галочки.

— Ой, боже ж мш, а я к вам побила…

Но было уже поздно. Друзья упали, опрокинутые налетевшей тяжестью. Авангард, в лице двух деревенских апашей, успел подкрасться с восточной тактикой.

Тремя движениями хрустнувших плеч Сережа сбросил с себя чье-то злорадно ворчащее тело. Оглушенный ударом в висок, он снова зашатался, но почувствовал себя окончательно освободившимся. Борис пустил в ход камни, припасенные для собак. Авангард завыл, и Сережа ринулся вперед, увлекая за собой по ухабам ежеминутно падавшего приятеля. Погоня возобновилась. Она настигла бы беглецов, если бы Сергей не ударился головой о какое-то препятствие и не полетел вместе с Козодоевским в полную тьму. Топот ног пронесся мимо.

Полная тьма оказалась закрытым помещением, а препятствие — дверью. Первым движением ошеломленного Сергея было припереть дверь спиной. Впереди блеснул огонек, и старческий голос спросил:

— А кто там?

Когда огонек приблизился, непрошенные гости увидели перед собой древнего старика с еще более древним светильником и посохом. Тряся головой, он туго выслушал объяснения и позвал в комнату. Около стола, покрытого свежей скатертью, старик предложил сесть и, вдоволь накашлявшись, заговорил на странном русско-славянском языке. Говорил он долго и прервал свою речь только для того, чтобы подать гостям воды смыть кровь.

Встряска, бегство, погоня — окончательно протрезвили приятелей. Рассказ попа (старик оказался попом) сильно заинтересовал их. Узнав, что брат предводителя Грицька с пятеркой местных головорезов ушел к басмачам грабить афганские караваны, Сергей стал острить над романтичностью дикой колонии, но поп затряс головой сильней обыкновенного. По его словам, путешественникам угрожала большая опасность. Завтра половина деревни перейдет на сторону Грицька.

— Тем паче, — прибавил поп печально, — что паршивые отроки воспользуются долгожданным случаем, дабы унизить голову Горобца, власть имеющего.

— Вот так революция, — улыбнулся Сережа, — чур-чур меня!

— Чур-чура, — подхватил Борис и шутя произнес заклинание: — абджед хевез хютти-ке…

Вдруг поп преобразился:

— Келемен сефез керешет сеххез зезэгэ. — Он звучно прошамкал этот набор слов и затрясся на сей раз от головы до ног. — Ой, сыны, откуда вы это узнали? — шепотом повторил он. — Ой, сыны, это ключ для книги Джафр-и-Джами! — Поп лихорадочно вытащил из кипы грязных рукописей осьмушку желтой бумаги и тихо прочел:

«Знай, что Джафр — наука тайная. Она не дается никому, кроме пророков и святых, которым известны тайны бога. Знающий эту науку удовлетворен всем, что есть в мире, и больше ни в чем не нуждается. И небо и земля будут в его власти…»

Козодоевский слушал, раскрыв рот. Неожиданно решившись, он рассказал попу о встрече с купцом в караван-сарае. Поп задумался, потом ответил:

— Много неизвестного в стране сей. К югу и к востоку от деревни нашей, в горах, в месте тайном и неприступном, живут люди. Есть у них огромные богатства, потому что они знают тайну нахождения кладов.

Вдруг Борис, внимательно слушавший, подскочил от удивления, так поразила его внезапная перемена в лице попа. Желтый старческий лоб избороздился бурными морщинами, зубы застучали, и побелевшие глаза приняли выражение холодного бешенства. Поп выскочил на середину комнаты и стал бить себя кулаками в грудь:

— Парубки! — кричал он. — Парубки! Почто принесли вы в горницу мою ветер мусульманский? В юности моей возжаждал я чужого Аллаха, но Христос, бог наш единый, спас меня. В темные ночи переписываю я мусульманские книги, дабы похитить для христиан мудрость язычников. А вы пришли — будто юность моя вернулась! — Он ослабел и заплакал. Немного успокоившись, поп взял посох и древний светильник. — Теперь вам идти, хлопцы, бо утром прибьют вас наши разбойники. Ой, господи, господи, грехи наши! Я вам спокойный путь покажу, прямой путь.

Они пошли за хозяином куда-то налево, потом вниз по лестнице. Наконец, остановились на каменном полу. С помощью гостей поп отворил тяжелую холодную дверь. В лицо пахнуло сыростью и лягушками.

— Здесь. Вверх по земляным ступенькам и на воздух. — Старик порылся в черном углу. Он вытащил холщевой мешок с сухарями, потом постучал посохом по каменной стене. — Вам на дорогу, хлопцы.

Откуда-то из романтического тайника поп добыл черный прадедовский кошелек, испытующе оглядел гостей и остановил взгляд на Борисе:

— На!

Поп высыпал на ладонь Козодоевского содержимое кошелька.

— Спасибо!

— С богом, с богом, сынки, прощайте. — Он передал Сергею светильник и ворчливо попросил покрепче захлопнуть за собой дверь.

Сорок земляных ступенек вывели путников в узкий слипшийся коридор, с потолка которого беспрестанно сыпалась земля. Они пошли по высохшему ложу подземного ручья, круто поднимавшемуся в гору, и скоро очутились под рассветным небом. Покинутая Украина лежала глубоко у подножия плоскогорья.

Глава шестая

ПЕЧАЛЬНЫЙ ФИНИШ

На Афганской границе военный аэроплан RW12 ранили в левое крыло. Он начал понемногу вихляться, изворачиваться и вспоминать о смертельном законе тяготения, призывавшем его к земле. Опытные друзья не давали ему снизиться вплоть до воображаемой точки в горах, показавшейся сверху удобной площадкой для спуска. Руки Броунинга онемели от усилий на руле высоты. Глаза Уикли следили, не отрываясь, за падающей стрелкой альтиметра. Раненая машина грохотала и кренилась. Девяносто против десяти без остатка съедали надежду на благополучный перелет. Экс-лейтенант с негодованием отбросил возможность спастись в одиночку с помощью парашюта. Ветер завывал, как контрабас в похоронном марше, а земля отказывалась принять летчиков, ощетинившись острыми снеговыми хребтами.

Мысль Броунинга работала, как хронометр. Единственное спасение — снизить аппарат и грохнуться там, где сила падения может быть ослаблена снежной периной. «Нужно сбросить бомбы», — подумал Арт. Раз… Еще раз!.. Где-то глубоко раздались глухие черные взрывы. Аппарат рванулся вперед. Когда двойной маневр бомбометания был повторен, машина несколько выровнялась, но тотчас же начала крениться снова. Уикли сидел бледный, как полотно, порываясь встать. Арт сделал крутой вираж, и аппарат порывистыми кругами пошел вниз. В двухстах метрах от земли мотор отказался работать. Аппарат камнем упал в глубокий снег. Пропеллеры взрыли белую нетронутую пелену и замерли.

* * *

Первым чувством Уикли после головокружительного мрака было желание заплакать. Заметив, что ресницы от слез обледеневают, он поневоле успокоился. Категорическая тишина связывала малейшую попытку мыслить. Солнце и сверкающий снег ослепляли до потери сознания. Совершенно машинально Уикли подполз к чернеющим останкам RW12 и сел рядом в рыхлый снег. Смотреть на темные очертания частей аппарата доставляло глазам наслаждение невыразимого отдыха. Через несколько минут Джонни овладело чувство отчаянной сердечной тоски. Голова наливалась свинцом; в глазах нестерпимо вращались цветные диски. Уже теряя сознание, он разорвал на шее резиновое кольцо маски, и горный воздух хлынул в измученные легкие. Причиной удушья был испорченный при катастрофе кислородный баллон. Вместе с воздухом к Уикли вернулась способность соображать. Он бросился к аппарату и, цепляясь за исковерканные тяги, пробрался к кабинке пилота, наполовину зарывшейся в снег; сквозь разбитые стекла темнела фигура Арта, прижатая в угол кабины сломанным рулем высоты. Джонни очистил окно кабины осколком пропеллера и, перегнувшись внутрь, стянул с лица лейтенанта маску. Арт был смертельно бледен. Закушенные белые губы и глубокие тени под глазами вырвали у Уикли горестное восклицание. Ни на что не надеясь, он стал растирать спиртом лицо и руки лейтенанта. Несколько капель, влитые в уголок рта, произвели неожиданно сильное действие. Арт глухо кашлянул. Вскоре он сидел, моргая, и с любопытством шурил глаза.