Справедливость (СИ) - Афанасьев Семён

Это военный Рома, по прозвищу «Солдат», может себе позволить не знать политических реалий места, где живёт. А должность Касымбетова к этому уже просто обязывает.

Православная Церковь сама по себе является неприкосновенным институтом в стране, по целому ряду политических моментов. Не в последнюю очередь потому, что её патриарх (или как там он у них называется) — лучший друг своего президента, у Северного Соседа. А президента Северного Соседа собственный президент старается максимально не злить.

Кстати, масса преференций именно Православной Церкви в узких кругах давно раздражает некоторых ортодоксальных мусульман: дескать, как так? Почему у себя дома религия соседей имеет статус чуть ли не неприкосновенности, когда своих трамбуют в хвост и в гриву?

Но эти вопросы проходят по разряду риторических, политика всё равно определяется даже не на уровне Министра. А повыше…

Наконец, через сорок минут прибывает дежурный прокурор и русский священник вручает ему своё заявление.

Дежурный прокурор бросает нечитаемый взгляд на сотрудников полиции, расписывается на копии заявления священника и молча убывает.

— Всего доброго, — русский мулла наконец, поднимается со своего стула. — Меня кто-то проводит?..

— Пойдёмте, — суетливо открывает двери перед русским Габит. — Вас так не выпустят, я провожу…

—… видимо, разбор полётов с прокурорскими будет после паузы. — Абсолютно спокойно говорит Касымбетов Роме, когда они остаются одни. — Что-то наверняка прилетит с той стороны, как пить дать. У прокурорских свои палки в конце периода.

— Хорошо, не увольнение, — апатично соглашается Рома. — Хорошо, месить его не стал… Как пошептало что…

— Это было бы некстати, — сдержанно соглашается Касымбетов. — Рукоприкладство в перечне жалоб ситуацию явно бы не улучшило.

Касымбетов не говорит вслух того, что чувствует, но не может сформулировать: только Роме могло прийти в голову поднять руку на русского церковника. Видимо, этим опытный и талантливый сотрудник и отличается от новичка или посредственности.

Майор не может сказать, что было бы. Но однозначно, начни они прессовать попа, выговором в итоге бы не отделались. Касымбетов это чувствует всеми фибрами души, но не может ни доказать, ни объяснить природу ощущения.

Рома — материалист. Предчувствия для него не аргумент. Потому Касымбетов через несколько минут выбрасывает из головы текущую неприятность и переключается на «горящие» задачи.

Тем более что в жалобах священника фигурировал, преимущественно, только Рома. Никак не сам Касымбетов.

В крайнем случае, «Солдата» можно будет и уволить. Если не получится спустить на тормозах.

Глава 6

Из полиции обратно к Центральному Рынку (около которого оставил машину) возвращаюсь пешком: можно было, конечно, напрячь полицию, чтоб они доставили меня на то место, откуда выдернули. Но спешить некуда, а подумать есть о чём. Да и идти тут, навскидку, около получаса (дорогу я запомнил).

Ещё в ломбарде, по мыслям полицейских, было вполне понятно, чего ожидать: их мысли были почему-то как на ладони.

Кстати, визит в полицию не стал пустой тратой времени. Во-первых, в его результате я обогатился наблюдением: чем больше кто-то злоумышляет что-то против Слуги Божьего (в данном случае, лично против меня), тем яснее я вижу эти намерения. И сопутствующие им мысли, включая тайные страхи того, кто злоумышляет.

Для сравнения, мысли заведующей отделением в медцентре читались с гораздо б о льшим трудом.

Может ли быть, что это какая-то защита именно Слуг Господа? В несовершенном миру?

Во-вторых, я собственноручно убедился, что даже имени Церкви может быть достаточно, чтоб призвать к порядку зарвавшихся мирских. И тут будет необходимо ещё разбираться: с одной стороны, самый старший из полицейских (иноверец-майор) почему-то панически опасался самого имени Церкви, в его мыслях это читалось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

С другой стороны, единственный православный из всех, ещё и носящий крест, имел в мой адрес самый крамольный умысел. И как раз был единственным, кто ничего не опасался.

Странно. Не понятно с точки зрения причинно-следственных связей. Должно было быть наоборот.

Впрочем, мне явно не хватает информации, так что, отложим выводы до накопления критической массы наблюдений. Тем более что само общение в полиции закончилось вполне предсказуемо: не важно, что видится людям, если Он стоит на страже паствы своей.

Как ни пыталась пыжиться местная «мирская стража» — полиция (хотя, скорее, пародия на оную), итог их противостояния со Слугой Божьим был вполне предсказуем.

Мне даже уповать на Его помощь не пришлось: всё необходимое в данной ситуации я вытащил из мыслей майора и, в меньшей степени, у остальных присутствующих.

Мысли их, кстати, были ещё те… Как и сами «стражи закона»… Чего там только не было. И в душах, и за душой… И стяжательство. И полноценные грехи неправедных решений (и поступков!) на службе. И не только это.

Все те, кому надлежало бы быть стражами закона, в помыслах, как один, были весьма далеки не то что от праведности, а даже от тени почитания своего собственного мирского Закона.

Пока не понимаю, как такое возможно. И зачем нужна такая мирская стража. «Охрана правопорядка», как говорят тут в миру.

И сам этот «правопорядок» — что он есть, как не отъявленное беззаконие? Судя по мыслям стражей его. Если «охраняют» его те, на ком клейма ставить негде.

Из всех присутствовавших в полиции, только на самом молодом иноверце (кажется, Габит) пока не было прямого греха; да и то, похоже, только пока и только по молодости. В мыслях-то давно согрешил.

Среди таких людей, похоже, мне будет не до новообращённых. Как минимум какое-то время… Тут своих единоверцев бы спасти (хотя б д у ши). Я, кстати, только из-за единственного своего и поехал в эту полицию, чтоб получше разобраться и с самой ситуацией, и с вызвавшими её причинами (в условиях отсутствия собственной памяти).

Итогом моего визита в полицию, неожиданно для меня самого, стали мои собственные яркие и кристально чистые помыслы об инквизиции. Как о самом последнем рубеже, состоящем из Слуг Его, и стоящем между мирянами и Ересью. Коль скоро сами миряне оказались настолько нестойкими к посулам и козням неправедным.

Не находя возможным вынырнуть из сонма мыслей, на ходу захожу с телефона в сеть: восполнять-то пробелы в памяти всё равно надо.

И с удивлением обнаруживаю, что инквизиция — это всего лишь карательный орган Католической Церкви, почивший в бозе веков и более не существующий. В Православной Церкви (иначе говоря, в ортодоксальной), инквизиция, считается, вообще отсутствует. На первый взгляд.

Копаю чуть глубже. На поверку оказывается, что функции инквизиции у Православной Церкви всё же были; и исполнялись они чуть не до конца XIX века. Только, в отличие от инквизиции католической, у моих собратьев по вере не было такого разветвлённого собственного аппарата. И почти вся работа выполнялась руками светских властей. Жившими в основном с Православной Церковью в полном согласии.

К немалому своему удивлению, после некоторого знакомства с открытыми источниками, прихожу к выводу: существовала лишь вывеска, но не функция. Во всяком случае, в моём понимании этой функции.

Инквизиция (и её аналоги в Православии), оказывается, была лишь пугалом и цензором. Фильтром идей, вредных различным правящим режимам и Святому Престолу.

Но никак не являлась рубежом защиты Паствы от происков Врага Создателя.

Странно. Очень странно. А что тогда является последним рубежом между ересью и мирянами? Смотрим дальше…

Хм. Существующее определение ереси повергает меня в ещё большее изумление, такое, что впору начать молиться прямо на ходу: ересью вообще считается «…сознательное отклонение от считающегося кем-либо верным религиозного учения, предлагающее иной подход к религиозному учению…».