Грозные волны моря Сулавеси. Третья книга о Серой Мышке - Василий Лягоскин

Николаич огляделся, но камней – знаменитого сада из булыжников – нигде не заметил. Зато увидел японку, что выплыла из дома в национальной одежде, явно сковывающей движения. Она низко поклонилась гостям, один из которых должен был стать хозяином особняка на ближайшие полгода. Впрочем, это он так думал. А о чем думал еще один улыбчивый японец, встретивший их в аэропорту, и с тех пор не отпускавший Николаича ни на шаг – даже в туалете – русскому мастеру было неведомо. И совершенно безразлично. Этот японец, в отличие от Юки – прекрасно говорил по-русски и двигался с грацией, в которой даже далекий от спорта Николаич распознал и упорные тренировки и явный талант рукопашника. А еще у этого человека, назвавшегося только по имени – Райдон, что по его собственным словам, с японского переводилось как Бог грома – были холодные оценивающие глаза, которые никак не подходили к широкой улыбке.

Райдон и представил Николаичу японку – женщину лет тридцати (хотя кто их узкоглазых, разберет?), назвав ее тоже по имени – Асука. Будылин чуть не споткнулся, представив себе, что ставит запятую после первого слога имени – и так приветствует домоправительницу каждое утро.

– Постой, какое утро?! – теперь он остановился окончательно.

Райдон тем временем, вскользь упомянув, что именно с этой женщиной вдвоем он, русский мастер, будет жить в особняке, сейчас с явной усмешкой объяснял, что имя домоправительницы, одновременно уборщицы, поварихи, и мастерицы еще многих искусств, некоторые из которых не упоминались даже в Домострое, означает «Аромат завтрашнего дня». Николаич, тоскливо представивший себе сегодняшнее вечернее, а потом ночное (!) времяпровождение, с облегчением переключился на это – на мысль, что Асука и сейчас в общем-то пахнет, точнее благоухает очень даже ничего, и…

Тут сильная рука Райдона втолкнула его в дом, такой же аккуратный и уютный внутри, как снаружи. Будылин повернулся было назад с вопросом: «А где же Юки?». Но наткнулся лишь на улыбку Асуки и широкую фигуру такого же улыбчивого Райдона. Японец правильно понял вопрос, который так и не сорвался с губ русского.

– Господин Сасаки поехал домой, к семье. К тому же он очень занятой человек, и у него очень много обязанностей на работе.

– Как же, занятой! – чуть слышно пробормотал Николаич, наполняясь вполне понятной гордостью, – целую неделю на меня убил.

Домоправительница, как оказалось, уже накрыла стол в большой столовой, уютной и функциональной, как все в этом доме. Ванная в том числе – Николаич убедился в этом сразу же, попав туда на первом этаже («На втором есть еще одна», – любезно сообщила Асука), чтобы помыть руки с дороги. Оказалось, что делать это нужно было в другом помещении – в туалете, достаточно просторном, чтобы там разместились и унитаз с биде, и большая раковина, и шкаф, в который любопытный русский не преминул засунуть нос. Шкаф был забит разными туалетными принадлежностями, ждущими своего часа в идеальном порядке – словно рота почетного караула, замершая перед прибытием высокого начальства.

За дверью его с предупредительной улыбкой встретила японка, повторившая недавнюю фразу:

– На втором этаже еще один есть.

Асука вполне прилично говорила по-русски, только иногда делая смешные ошибки. Еще она – этого Будылину не сообщили – практически не уступала Райдону во владении собственным телом; во всех смыслах этого слова. В том числе касающихся боевых искусств. А уж поварихой была…

Николаич наконец отвалился от стола, с благодарностью глянув на японку, которая тут же принялась убирать посуду. Райдон исчез еще раньше, сообщив лишь, что ровно в восемь часов утра Николаич-сан должен стоять у калитки, что вела в чудесный садик. Улыбку он при этом куда-то спрятал, и Будылин понял, что деньги, которые лились на него щедрой рекой от щедрот японского правительства (или еще какой-то структуры, пока неизвестной ему) придется отрабатывать.

– Ничего, – глянул он на свои ладони, – работы мы не боимся.

Конец ознакомительного фрагмента.