Три корзинки с разными ягодами - Иван Рыбкин (И.В. Баранов)

три полоски.

За глаза таких любят прозывать гопниками, но в Городе это название не сильно расхоже. В народе, просто и ясно, – пацаны.

Они стояли ко мне вполоборота, и, вроде бы, внимания на меня особо не обращали. Вяло гутарили между собой, поржакивая короткими наркоманскими смешками и ежесекундно сплевывая себе под ноги виртуозно отточенными плевками сквозь зубы.

А я чего? Двигаю себе мимо, слишком пристально не палю, давно не широкий, никогда в жизни не бычил, дерзить желания нет, особенно сейчас – трезвым. Не черт, не терпила, не красный. Или как там они теперь общаются – даже уже и не знаю толком.

Как только я приблизился к ним вплотную, хлопцы одновременно смолкли, повернулись, пристально осмотрели меня с ног до головы. Офисный да офисный, чего с меня взять – мятая рубашка, мешковатые брюки, запыленные туфли, серо-безразличная, так еще и не отдохнувшая ни разу, морда лица. Но, видимо, скучно было пацанам, в дневное-то время, не в вечерне-ночное, желанное время кутежей, бухар-ламбад, кипишей и делюг, поэтому решили всё-таки немного доеб…ся.

Первый, низкого роста, щекастый, в черной синтетической футболке Adidas F50, узких спортивных штанах, с нелепо белоснежными краями носков, выглядывающих из-под кроссовок, прищурился какими-то нездоровыми, воспаленными глазами водянисто-голубого цвета и просипел:

– Дружище, будь любезен, угости сижками.

Любезен так любезен, сунул руку в карман, вытянул помятую пачку синего Winston, протянул, открыв на ходу. Вот блин, а там одна сигаретка всего осталась.

Второй, ростом выше и меня и первого, здоровый как шкаф, одетый чуть более с претензией на «модность» – в белую футболку с логотипом Nike на всю грудь, шорты до колен и черно-белые кожаные сланцы – нахмурился еще сильнее, чем ранее, взглянул на меня пристально, тяжело, с нарастающей угрозой. Не издеваюсь ли, или, чего доброго, не вздумал ли я тут проверять честных пацанов, подсовывая им одну сигаретку в пачке?

Первый раздраженно отдернул уже протянутую руку и тоже смерил меня недобрым взглядом:

– Последнюю не берем.

Да мне не жалко, но спорить в таких случаях было бесполезно, а иногда даже и опасно – не поймут. Общество сильно традициями и устоями. Пожав плечами, я от греха спрятал в карман злосчастную пачку, и, заметив в их глазах уже застывшие вопросы – кто такой будешь, да откуда, да сам чей, да с кем работаешь, кого из коллективов знаешь – поспешил пойти ва-банк и заговорить первым.

Я не боялся. Бояться тут было особо нечего. Я человек честный, иногда даже, особенно ранее – четкий. Но время и нервы они потратить могут преизрядно этим своим дотошно-пытливым «общением», особенно если их карманы и головы пусты, движух нет, а в горле уже пересыхает от жажды.

Сощурившись в тон им, я протяжно сплюнул в сторону остатками сушняковой слюны и нарочито хрипловато протянул:

– Пацаны, не в службу, подскажите, где тут ближайшая разливуха обитает? Мне б такую, которая уже открылась. Вчера че то пиз…ц перебухал, теперь трубы горят. Залить бы…

Сработало. Моя житейская проблема, с которой я обратился к этим честным бродягам за советом, была тут близка и знакома каждому. Пацаны немного отмякли.

Первый, тот, который поздоровее, протянул руку в сторону торчащей слева от гаражей пятнадцатиэтажной узкой свечки и пробурчал, уже спокойно разгрызая семечки из кулака второй руки:

– Там вон кэбэшка во дворе, увидишь.

Ну вот и ладненько. Желая закрепить успех, я решил схитрить еще немного, и широким жестом протянул ему раскрытую ладонь. Рукопожатие здесь, на улицах, значит намного больше, чем ежедневные равнодушно-дежурные обоюдно-вялые сжимания пальцев в офисах. Здесь же пожавшие друг другу руки как бы подписывают этим безмолвный, но нерушимый договор – «друга взаимно поняли, претензий не имеем, все вопросы убиты на месте окончательно».

Начинать рамсить сразу после рукопожатия – плохой тон.

Второй, низенький, кажется начал соображать, что я их обскакал, судя по его совсем уж недовольному взгляду, пристально и оценивающе направленному мне прямо в подбородок – в то место, куда здесь часто наносят первый, самый сильный и ошеломительный, чтобы дестабилизировать противника сразу, удар. Но вначале я быстро перехватил инициативу разговора, а теперь еще и спровоцировал мировое рукопожатие, и было уже поздно, да и с формальной точки зрения – не придерешься, сыграно чисто. Я ведь по сути просто задал им насущный вопрос, а теперь вот искренне благодарю за помощь в виде дельного совета, протягивая руку.

– От души, пацаны. – присовокупил я на прощание, с максимально искренней и радушной улыбкой, на которую только был спокоен в это дурное утро. Пожали руки и разошлись.

Я пошел дальше, в направлении указанной свечки, когда в спину меня догнал все еще презрительный голос низенького:

– Смотри там трубы себе не перелей, а то соседей затопишь, ха-ха. – И визгливо загоготал, довольный своей шуткой, собой, и тем, что последнее слово всё-таки осталось за ним.

Я чуть ухмыльнулся, не оборачиваясь, и потопал своей дорогой дальше, загребая гаражный песок и городскую пыль подошвами. Отдаляясь, я еще слышал обрывки их разговора, по всей видимости, уже переключившегося с моей мутной, но всё-таки не очень интересной персоны на темы, более для них актуальные:

– Карась, заеб..л мозги еб..ть, набери Мордвина, ху..и он там кипит? Х..й кого соберешь, когда надо…

– Ху..и, айда, Бабайзер-эквалайзер, гы. Нет у меня бабок на счету, ху..и ты доеб…ся? Сам его набери.

…

Город нельзя понять, если ты ни разу не был в его разливухах. Они – не его лицо. Но они – его содержимое. Плоть от плоти.

Я люблю бывать в них поздними вечерами, когда кабачно, дымно, шумно. Но и днем – тоже ничего. Как правило, в большинстве из них имеется кондиционер, а также плазма на стене, расположенная прямо над барменом-продавцом, ну и над рядами многочисленных пенных кранов с соблазнительно-разнообразными названиями.

И вот ты стоишь, весь такой еще недавно совсем потерянный, растерянный, нервный, доведенный, потерявшийся в этом чужом враждебном мире равнодушных людей, замкнутый, неразговорчивый, грустный даже – и всё начинает проходить, ведь ты уже здесь. Ты снова добрался до оазиса, и скоро все тревоги уйдут, сменившись долгожданным забвением отдыха и покоя. Привал, путник. Отдохни немного, ты это заслужил.

Эти секунды, уже после тревог, но еще до начала непосредственного отдыха – всегда самые приятные и ценные. Их обычно и запоминаешь потом дольше всего. Красота. Люблю я бывать в пивнухах.

В «Красное и Белое» я в итоге так и не зашел. Во всех кэбэшках кассиры