Комбинация (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Сие пустое, — возразил Гордон. — Война ныне и в те времена, как мне мыслится, была очень разной. Хотя бы потому, что в наши дни есть мушкеты и пушки. Они очень сильно изменили буквально все.

— То есть, ты полагаешь, что изучать историю войн не стоит?

— Отчего же? Стоит. Только увлекаться не нужно. Ты ведь уже читал про Шведский потоп?

— Конечно.

— Тогда ты знаешь, что шведские мушкетеры расстреливали копейную кавалерию ляхов и литвин нередко совершенно безнаказанно. И те не могли их атаковать добрым образом. Ни в лоб, ни по лбу. Отчего прием Александра Македонского при Гавгамелах в наши дни обречен на провал. Его всадников просто бы расстреляли или рассеяли.

— Хм. Чем сильны каролинеры?

— Решительным натиском. — не задумываясь ответил Патрик.

— То есть, под неприятельским огнем, они сближаются и вступают в схватку на белом оружие. Так?

— Так.

— Почему же тогда конница, что движется намного быстрее, не в состоянии это сделать?

— Практика показала, что не может. Во всей Европы отказываются от такого применения кавалерии.

И здесь Патрик Гордон был прав на все сто процентов. С ходу так и не возразишь. Потому как с конца XVI века, с появлением удобного для применения на коне огнестрельного оружия, начинается чрезвычайное увлечение им. Сначала в виде рейтар — конницы с двумя и более пистолетами в качестве основного оружия, которая показала себя отлично. Много лучше появившихся ранее кирасир, а все потому, что атаковать глубокие пехотные построения конным натиском было сущим безумием. Поэтому уже к первой трети XVII века отличия кирасира от рейтара наблюдалось лишь в социальном происхождении. В остальном же плюс-минус одинаковое вооружение, снаряжение и тактика.

К концу XVII века стали массово уходить с поля боя уже доспехи. В том числе у рейтаров и кирасиров. Исключая, пожалуй, австрийских кирасир, которые держались за них до самого конца. А вот карабин появился. И у тех, и у других.

Да и вообще — основная масса всякой европейской кавалерии на рубеже XVII–XVIII веков представляла собой драгун разных фасонов и видов. Мало чем отличающимся друг от друга, кроме какой-то атрибутики и аксессуаров. Причем драгун не в смысле ездящей пехоты. Нет. Эта их функция к концу XVII осталась лишь номинальной. Они уже полностью стали стрелковой кавалерией.

Особняком стояли только вояки Речи Посполитой в Европе, которые сумели сохранить традиции копейного конного боя. Но их к 1699 году практически никто не ценил. Сначала позор Шведского потопа в середине XVII века. А потом и вовсе — страшный политический коллапс, не позволяющий им хоть как-то отличиться. Да, они смогли блеснуть в 1683 году при спасении Вены от османской осады. Но в целом — все было плохо. Инструмент интересный, а применить его толком не получалось. По самым разным причинам. И, в первую очередь, касающихся внутренней политики.

Эта ситуация изменилась в середине XVIII века. Когда к полководцам всего мира стало приходить озарение. Ведь линейная тактика пехоты, употребляемая повсеместно, подразумевала неглубокие построения в отличие от конца XVI — начала XVII веков. Достаточно тонкие для того, чтобы решительным кавалерийским натиском их прорывать.

Именно тогда Фридрих Великий проводит свою знаменитую кавалерийскую реформу. Так, например, он уже в 1741 году взял на свою службу полк улан, обученных копейному бою. Параллельно, в то же время, запретил кирасирам стрелять прежде решительной сшибки с неприятелем. Что дало огромное преимущество на поле боя его кавалерии, ставшей до начала Наполеоновских войн лучшей в мире.

Так вот… тактика 1690-х годов мало отличалась от 1740-х. Строго говоря она вообще не отличалась. И все те же резоны, что заставили в свое время Фридриха Великого пойти против магистрального кавалерийского течения, имелись и сейчас.

И Алексей постарался их на пальцах донести.

Слушали его со скепсисом.

Хотя особо не возражали. В том числе и потому, что нечем было парировать доводы.

— Ты предлагаешь всю нашу кавалерию перевести на копейный бой? — спросил Меншиков.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Никак нет. Это сущее безумие!

— Отчего же? Ты так их пользу нахваливаешь.

— Всадник, умеющий толково копьем орудовать, дольше обучается и дороже обходится казне. Да и, по уму, ему бы и коня получше сыскать. В то время как в драгуны можно брать всяких. Ну и лошадок похуже выделять.

— Как тебе Михаил Михайлович? — спросил царь.

— Звучит довольно… старинно, — ответил Головин.

— Отчего же? Али вспомнил конных копейщиков моего отца?

— И их тоже. Но мне в детстве рассказывали о…

— Ну и зачем сие? — нахмурившись спросил Гордон, перебивая Головина. — Старинно и старинно. Видно же, что Алексей увлечен книг о старине. Или как он сам любит говорить — о мертвом и мертвых.

— Патрик Иванович, — произнес царевич. — Но здравый смысл и опыт шведских каролинеров показывает — копейная конница будет без всякого сомнения значимой силой на поле боя.

— Может и так, — чуть пожевав губы, ответил генерал. — Но ты сам сказываешь — выучка должна быть доброй и кони. Ни того, ни другого у нас не сыскать. Да, природные всадники имеются. Однако у них совсем не та выучка, о которой ты сказываешь. Драгун же мы можем набирать и содержать привычным образом.

— То есть, дело не в том, что я не прав?

— Дело в том, что ты увлекаешься сказками. — вместо Гордона ответил Петр. — Да, твои мысли интересны. Но для людей опытных видны заблуждения, в которые ты впал.

— Но…

Алексей нахмурился, но промолчал, не развивая тему.

По всей видимости имело место довольно обычное дело. Его просто ставили на место. А то — разогнался.

В какой-то момент ему захотелось психануть и послать все к черту, обложить всех присутствующих отборными матами. Потому что и половину его доводов даже слушать не захотели. А про те же конные заводы он и рта не успел открыть. И теперь не сильно рвался — вон как настроены. Что им не предложи — все завернут.

Было совершенно очевидно, что, если с пехотой он попал в общеевропейские тренд. Пусть и несколько его исказив. То с кавалерией вообще стал выгребать против течения. Посему принять вот так, с ходу его предложение вряд ли бы могли. И ладно бы предложение — даже правоту. С тем же успехом можно было бы пытаться убедить генералов, увлеченных массовой, призывной армией, то есть, племенным ополчением с ее толпами случайных людей в форме, создать хотя бы костяк из профессиональной, хорошо обученной, ну, допустим пехоты.

Генералы всегда готовятся к прошедшей войне. А переломить их своим авторитетом или просто приказать он не мог. Не то у него было положение. Да — его выслушивали. Ибо не по годам умен. И вон — иной раз очень толковые мысли предлагает. Однако…

На какое-то мгновение пришел прилив ярости. Видимо от старого владельца тела подарок. Но он зажмурился. И сжав кулаки выдохнув.

Несколько глубоких вдохов.

Переждал несколько секунд.

Открыл глаза.

Осмотрел всех присутствующих, с интересом за ним наблюдающих. И выдал фразу, ломающую всю парадигму ситуации и идущую в разрез ожидаемой реакции:

— Уйду я от вас в монастырь. Ей-ей уйду. В женский.

Несколько мгновений тишины.

Нервный смешок Меншикова.

И разразился хохот…

Отсмеявшись, его похлопали по плечу. Едва ли не каждый. Сообщая, что он молодец, и что ничего страшного не произошло. На ошибках учатся. И все в том духе.

Ну и разошлись.

Алексей же остался сидеть в своем кресле. Благо, это к нему в гости приходили, а не он к кому-то. Посидел в довольно мрачном виде около часа или даже двух в пустом помещении. Борясь с раздражением. А потом отправился к своему двоюродному деду — Льву Кирилловичу Нарышкину[14]. Чтобы поговорить. Само собой — не о кавалерии и играх. А отвлечься. Благо, что к нему тоже у него имелось дело.

Впрочем, Лев Кириллович не сильно жаждал послушать мальца. Видимо уже знал о нервном разговоре и не хотел, чтобы Алексей его во что-то втянул дурное.