Магия скорбит - Илона Эндрюс

Он отпрянул.

— Моя мать не хотела спариваться с моим отцом. Ее заставили, потому что такое извращение приводило их в восторг. А он вообще ничего не думал. Что такое изнасилование — не понимал. Он только знал, что вот есть самка, и ему ее можно. Три года мою мать насиловал мужчина, начавший жизнь гиеной. По умственному развитию он был пятилетним. А когда родилась я, меня стали бить, как только я научилась ходить. Я звереныш, ко мне правила не относятся. И по вашему милому Кодексу я — мерзость. К десяти годам у меня не осталось ни одной несломанной кости. Как только я поправлялась, меня снова начинали бить. И моя мать не могла этому помешать, она ничего не могла сделать. Меня бы убили, Рафаэль. Я была слабее и меньше всех, и меня бы били, били, били, пока ничего бы не осталось, но моя мать собрала те жалкие обрывки смелости, что еще жили в ней. Только потому я жива, что она сгребла меня в охапку и побежала через всю страну.

У него не осталось в лице ни кровинки, но я уже не могла остановиться.

— Когда Кейт везла меня к твоей матери, я все пыталась выпрыгнуть из телеги, уверенная, что тетя Би меня убьет. Вот что значит для меня слово «буда», Рафаэль. Ненависть, жестокость и отвращение.

Резким движением я сняла с огня сковородку, спасая наполовину обугленный бифштекс.

— Значит, ты не хочешь быть со мной из-за моей природы? — спросил он. — Не может быть, чтобы ты была так зашорена. Да, это страшно — то, что с тобой было. Но я не из таких. Я тебя никогда не обижу. Моя семья, мой клан — они никогда не обидят тебя. Мы защищаем своих.

— Твоя природа — это только часть ответа. Будь ты сам другим, я могла бы через это переступить. Но ты — типичный буда-самец. Я хочу любви, Рафаэль. Пусть я и недостойна ее — после многого такого, чего я делала, — но я все равно ее хочу. Я хочу надежности и доброты, хочу семьи. Хочу, чтобы была моногамия, чтобы с моими чувствами считались. Что ты можешь мне предложить? Ты спал со всеми самками, которые с тобой не в родстве. Каждая, каждая из них тебя получила, Рафаэль. Мне наперебой рвались рассказывать, каков ты в постели. Да ты, черт побери, будами не ограничился. Волчицы, крысы, шакалихи… я для тебя просто очередная диковинка, которую ты еще не отшпокал. Да ты помнишь, как ты застрял в шакалихе, когда оба вы были в образе зверя, и пришлось звать Дулитла, чтобы вас расцепить? Ты же на сто пятьдесят фунтов был ее тяжелее, и вообще вы из разных биологических видов!

— Мне было четырнадцать, — огрызнулся он. — И я был еще совсем без понятия. Она вертела передо мной задницей…

— Ты как прожорливый мальчишка в лавке с мороженым. Хватаешь все сразу, устраиваешь в вазочке жуткую радужную смесь и жрешь, жрешь, жрешь до потери соображения. У тебя ни привязи, ни дисциплины. Зачем мне заводить с тобой отношения? Чтобы, когда еще какая-нибудь перед тобой завертит задницей, ты сорвался как ракета? Спасибо, не надо.

Схватив вилку, я ткнула ею в стейк и гордо вышла из кухни, унося обугленный трофей. Вышла наружу, забралась в джип — и тут сообразила, что все оружие и ключи остались в доме. Ничего не оставалось, как мрачно жевать мясо. И очень хотелось плакать.

Полное крушение. Я так старалась быть человеком, а он меня сбил с пути, и я развалилась, как поломанная кукла. Побои, унижения, страх — я все это оставила в прошлом. Общалась с другими будами и ни разу никаких трудностей не испытала. Но вот появился он — и все вернулось удушающей болезненной волной.

Кто я такая, знают только Кейт, буды и Властитель Зверей. Если Стая узнает, что я — звереныш, от физического вреда меня защитит Властитель. Рассмотрев вопрос о зверенышах. Властитель решил, что геноцида против нас не потерпит. Но оборотни — по крайней мере многие из них, — будут меня презирать. Если узнает Орден, меня выгонят, потому что Орден не приветствует в своих рядах монстров. Кроме тех, которые полностью люди.

Годы потаенной жизни — сперва в отрочестве, потом в суровом обучении в Академии Ордена, годы предельного напряжения, мучений физических и душевных, выковали иную форму, новую меня. Потом — служба во имя Ордена. И все это время я строго соблюдала свою человеческую суть, не давая себе отклониться ни на волос — и на чем же я сломалась? На Рафаэле с его синими глазами, теплыми руками и голосом, от которого хочется прижаться и замурлыкать…

Как я могла втрескаться в самца буды?

Рухнув вперед, я уперлась головой в руль. Зачем я ему все это рассказала? Что на меня нашло? Надо было просто рассмеяться в ответ на его приглашение к ужину. Но все это не давало мне покоя уже месяцами, и я просто не совладала с собой. Сейчас в душе была полная пустота, от которой хотелось завопить: «Так нечестно!» А что нечестно и почему — я сама не могла понять.

Нечестно, что я хочу просыпаться рядом с Рафаэлем. Нечестно, что он буда. Нечестно, что буды одиннадцать лет мучили меня и мою мать.

Через полчаса Рафаэль вышел на крыльцо и придержал дверь. Оставаться в джипе было бы ребячеством. Я взяла вилку, выпрыгнула из машины и вошла в дом, стараясь сохранять достоинство.

Рафаэль закрыл за мной дверь. Странный свет играл у него в глазах. Взяв за плечи, Рафаэль привлек меня к себе.

У меня воздух вырвался из легких.

— Мы должны попытаться, и ты на это согласишься, — твердо сказал Рафаэль.

— Что такое?

— То, что было до того, как я встретил тебя, а ты встретила меня, — это не важно. Над своим прошлым ты не властна, но сейчас все в твоих руках, и ты добровольно отказываешься. Ты наказываешь нас обоих за то, что случилось полжизни тому назад. Это бессмысленно.

Я попыталась высвободиться, но он обнял меня крепче.

— С тех пор, как мы познакомились, у меня не было никого. Веду себя хорошо, и не думай, что это из-за дефицита виляющих задниц. Ты видела меня с другой женщиной после нашей встречи? Ты слышала, чтобы меня видели с другой женщиной? Те же бабы, что рвались тебя информировать, могут подтвердить, что я ни одной не коснулся с тех пор, как узнал тебя. Ты к ним ревнуешь? В этом дело?

У меня щеки загорелись, и я знала, что краснею. Я к ним ревновала. Да, к ним ко всем.

— Андреа, нельзя же ревновать к тем, кто был до тебя. Я же тогда вообще не знал, что ты есть на свете. Сейчас мне никто не нужен. У тебя кто-нибудь был?

Я покачала головой.

— Я очень много о тебе думаю. А ты обо мне, Андреа? Только говори правду.

— Да! — зарычала я, чувствуя, как горит лицо. — Да, все время! Не могу тебя из головы выкинуть, а так хочется!

Он так меня обнял, что у меня чуть не хрустнули кости.

— Ты изменила себя до основания — и я тоже. И мы, черт нас побери, заслужили право на попытку. Я хочу тебя, а ты меня, — почему мы не вместе? Я готов мириться с твоими тараканами, если ты примиришься с моими, но если ты так боишься что даже попытаться не хочешь, то не стоишь ты тогда того чтобы тебя ждать. У меня, черт меня побери, осталась какая-то гордость, и ждать вечно я не буду.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});