Конвейер смерти - Николай Прокудин

– И как такое случилось, Григорий? Они что, на заставах поголовно придурки?

– Вроде того. Техник роты в канистре привез сдавать остатки антифриза. Но все в ней не поместилось, вот он часть и налил в трехлитровую банку, закрыв крышкой. Какой-то умник увидел банку с жидкостью, стянул ее и приволок в блиндаж. Решили, что это брага или самогон. Антифриз был мутный и действительно что-то подобное напоминал. Разлили по кружкам и долбанули. Кто налил себе побольше, то умер быстро, кто чуть меньше – помер в госпитале, а самые скромные пока живут и мучаются. Но в дальнейшем останутся инвалидами.

– И что теперь будет? – спросил я, чувствуя, куда клонит Гриша.

– Комдив распорядился снять с должностей и Папанова, и Самсонова, и зампотеха. Ротного уже понизили в должности за небрежное хранение ядовитых жидкостей, техника под суд отдают. Начинается чистка всего второго батальона.

– Нет, что-то не хочется туда идти. Им нужен, видимо, инквизитор: карать, карать и карать. Я не гожусь.

– Хорошо, а как насчет восемьдесят первого полка или инженерного батальона? – задумчиво спросил Артюхин.

– Тут надо, наверное, соглашаться.

– Ну-ну, думай. Скоро тебе Севостьянов сделает официальное предложение, словно невесте на выданье. Готовься и жди. Теперь следующее дело: завтра новый рейд в зеленку. Идешь вместо меня замполитом батальона.

– Григорий, как же так? Ты на месте, здоров, малярия прошла, желудок не мучает. Почему опять я в двух должностях?

– Мне остался месяц до замены, а заменщику в рейд ходить не положено! Я теперь шагу не сделаю никуда, буду ждать смену. А кроме тебя, замещать некому. Сергея Шкурдюка после гепатита ветром качает. Мыколе Мелещенко я бы не доверил руководить и хранением ящиков с кильками. Остаешься ты.

– Вот спасибочки! – вздохнул я.

– Вот пожалуйста! Кушай на здоровье! – съехидничал в ответ Артюхин. – Сегодня поеду в дивизию к начальнику политотдела. Поделюсь своими соображениями о тебе. Теперь ступай к Золотареву и получай указания. А я прогуляюсь в магазин, минералочкой побалуюсь, с продавщицами голубоглазыми покалякаю.

– У, змеюки подколодные! Ненавижу их обеих! – выдохнул я.

– Но-но! Ты моих любимых девчат не обижай! Накажу!

Артюхин бросил окурок в пепельницу и побрел по дорожке. Конечно, не обижай! Любимые продавцы! Он с их помощью афганцам в дукан толкает консервы и лимонад, а выручку – пополам. Все потому, что одна из них – зазноба Артюхова с тех пор, когда он был секретарем комитета комсомола полка и бегал за водкой для Золотарева. Да! Время не идет, а прямо летит. При мне уже третий замполит батальона меняется. Большинство офицеров полка прослужили в Афгане меньше, чем я. А сколько из них уже погибло и скольких искалечило за год!

* * *

Полк вновь пришел в Баграмскую зеленку, откуда недавно ретировался. Только зря солярку и керосин на переезды извели. Но теперь ротам поставили другую задачу – захватить новый район. Он находился еще дальше на несколько километров. Вновь взрывать, крушить, жечь, топтать.

Бойцы курили, сидя у брони, кто-то дремал, кто-то нервно клацал затвором. Мы ждали команды на выдвижение. Но пока не поступил этот сигнал, работала артиллерия, а самолеты и вертолеты пускали «нурсы», бросали бомбы. От мощных взрывов земля содрогалась и стонала. Запах пороховой гари, дыма и пепла наполнил атмосферу. Опять будет нечем дышать в кишлаке. Ну да ладно. Чем больше они там разрушат, тем легче пехоте воевать. Меньше безвозвратных потерь.

Авиация использовала бомбы повышенной мощности, с замедленным действием взрывателей, чтобы завалить подземные ходы между кяризами. Давно бы так. А то мы едва сверху начинаем хозяйничать, закрепляться, как вылезает из нор в тылу группа духов и стреляет нам в спину.

Вот в небо взлетела красная ракета – вперед, на штурм, в пекло!

Рота заняла три больших строения, отстоящих друг от друга на расстоянии ста – ста пятидесяти метров. Позади зажужжали бензопилы – это работали полковые и дивизионные саперы, срезая подряд все крупные деревья. Одновременно и тут, и там раздавались оглушительные взрывы. Взлетали в воздух глинобитные дома. По всей площади поднимались клубы белых и черных дымов. Происходило планомерное вытеснение противника с временно контролируемой им территории. А если точнее, то это мы прибыли временно на подконтрольную мятежникам землю. А духи тут постоянно живут.

Я и Сбитнев сидели на вынутых из десантов сиденьях и развлекались картишками, лениво жуя мытый перезрелый виноград. Компанию нам составлял унылый капитан Василий Чухвастов. Он шел на боевые впервые и не лез руководить. Мужик он был незаносчивый, компанейский.

– Василий, а ты чего долго задержался в капитанах? – спросил, сплевывая виноградные косточки в арык, Сбитнев.

– Так получилось. Выпал из струи, вернее, совсем в нее не попал. Пять лет служил за границей командиром взвода. Там не особо вырастешь без блата, а я не блатной. Потом приехал в Белоруссию и начал, можно сказать, все сызнова. Еще два года двигался к должности командира линейной роты, а затем четыре года командовал ею. В Союзе в тридцать четыре быть ротным нормально, а тут все иначе. Вот кадровики на пересыльном пункте и предложили стать замом начальника штаба батальона.

– Ну и как тебе, тяжело у нас? – поинтересовался я.

– Если честно, то да! Хреновато! В такой жаре никогда не бывал! Просто кошмар какой-то! Я и так худой, как тростинка, а нынче и вовсе от меня останутся только кожа да кости.

– Ничего, привыкнешь. Зима скоро наступит, похолодает, – успокоил я его. – Жирок нагуляешь!

– А когда она тут начинается? – с тоской вдохнул капитан.

– В начале декабря. Будет градусов пятнадцать, – обрадовал я его.

– Что, такой лютый мороз?

– Да какой к черту мороз! Плюс пятнадцать – восемнадцать, а в январе, может быть, до десяти тепла будет. Хотя в прошлом году даже снег один раз ночью выпал. Холодно только в горах. Там и снег, и мороз, особенно поближе к ледникам. Очень противно, когда холодные дожди начинаются. Промозгло, гадко, бр-р… – Меня аж передернуло от неприятных воспоминаний.

– Зато очень шикарно и романтично встречать Новый год в горах, в снегу. Дома разве так отпразднуешь? – рассмеялся Сбитнев.

– Вот спасибо, хорошая перспектива, – тяжело вздохнул Чухвастов и неожиданно спросил: – Никифор, а как тебе наш замполит полка, Золотарев? Как к нему относишься?

– Говнюк! Мерзкий, липкий, гадкий! Не люблю начальников-алкашей, активно претворяющих в жизнь антиалкогольную кампанию! А почему он тебя интересует? – спросил я и подозрительно посмотрел на капитана.

– Этот, как ты говоришь пьянчуга, мой давний знакомый, еще по группе войск. Одно время дружили. («Черт дернул меня за язык», – подумал я, глядя на давящегося от смеха Сбитнева.) Когда находишься за рубежом, вдали от Родины, порой очень быстро сближаешься, – продолжил рассказ Василий. – Мы служили в одной роте, я – взводный, а он – зам по политчасти. Был такой тихий, скромный парень. Молчун. Не офицер – тень. Молчал в основном потому, что сказать нечего, интеллект подкачал. Саня родился в какой-то богом забытой глубинке. Плохое образование, большая многодетная семья.

И вот помалкивал мой приятель – и вдруг выкинул фортель. Подошел однажды к нему «шестерка», полковник-порученец, со следующим предложением: «Шурик, пойдешь на сделку с совестью ради карьеры?». Перед ним открылась шикарная перспектива роста: майорская должность, академия, замполит полка и далее. Требовалось только одно: жениться на молодой машинистке, работавшей у главнокомандующего группы войск. Смазливая девица была любовницей этого генерала и желала какой-то определенности в жизни. Сам главком жениться на ней не мог, но пытался пристроить свою пассию. Вот и предложили ее Золотареву. Наш Шурик подумал и после трехдневного запоя согласился. В миг карьера резко пошла в гору: он возглавил комсомол дивизии, следующая должность – главный комсомольский вожак группы войск. Наконец не заставило себя ждать и поступление в академию. Очень удобно всем. Эрзац-муж в Москве, а жена – за границей, со своим шефом. Но тут накладочка вышла. Генерала назначили заместителем министра обороны! Понятно, о ком говорю? О Соболевцеве. Вы его портрет в ленкомнате видите…

– Ага, сам лично недавно переклеивал. В лицо не помню, но такую фамилию – еще бы не знать! – кивнул я головой.

– Ну да хрен с ним, рассказывай дальше про «шведскую семью». Хорошее трио у них получилось, – рассмеялся Володя. – Я всю жизнь мечтал любить молодую жену престарелого маршала и регулярно ее иметь. А также с наслаждением наблюдать и любоваться ветвистостью рогов вельможного мужа! И каждую ночь их наращивать!

– Хватит болтать, мечтатель! Что было дальше? – прервал я полет фантазии ротного.

– Пути наши разошлись. В интимные подробности я не был посвящен. Когда сюда прибыл и пришел в штаб представляться, Золотарев как увидел меня, так его прямо перекорежило. Побледнел, что-то промямлил и, ни о чем не расспрашивая, ушел в кабинет. Больше ни воспоминаний, ни разговоров. Делает вид, что мы не знакомы. Его личную жизнь, в принципе, знает лучше меня Людмила – командирская любовница. ППЖ («полевая походная жена»).