Адам и Ева — 2 - Павел Шумилов

– Ты опять ничего не понял! Я в тюрьме жить не хочу. На волю хочу! Туда, где хоть один человек меня… Где хоть с одним поговорить можно. Они же все меня ненавидят! Платье не такое надела, цветок сорвала, камень в лужу бросила. За все! Вслух одно говорят, конфетками угощают. А думают: «Чтоб ты куда провалилась со своими предками». Меня никто в поселке не любит. Только Шаллах с Артемом ко мне нормально относятся. Но они драконы. А у меня от драконов голова раскалывается. И они все равно мракобесы!

– Но это же века пройдут, пока твои гены по всему человечеству разойдутся.

– Дурак ты! На мне они их только испытывают. А потом… Ты о прыгающих генах читал?

– Да. На этом принципе регенерин сделан.

– Вот и тут то же самое. Придет молодая мамашка в женскую консультацию, ей там прививку сделают – и готов еще один телепат. Мамашка и знать не будет.

– Не… Все равно не получится… Через пять лет знаешь, какой шум поднимется! Когда первые дети-телепаты подрастут.

– Получится… Ты неправильно думаешь. Ты думаешь, как сделать, чтоб не получилось, а надо за драконов думать – как сделать, чтоб, наоборот, получилось. Если мутация начнет проявляться не в первом поколении, а во втором – как раз всех успеют обработать. Никто знать не будет, откуда телепатия взялась. Мои знали… Ненавижу!

– Тебя мать с отцом любят. Я их видел.

– Что ты понимаешь? Отец за всю жизнь щит ни разу не снял. Боится, что я мысли его узнаю. Цепочка один раз порвалась, щит на землю упал. Знаешь, как он испугался! Будто у него голова сокровищами набита. А там обычные мысли. Как у всех. Чего их прятать? Однажды у него щит сломался. Я двое суток слушала, о чем он думает. Да ни о чем особенном! Как все! Что забор надо чинить, что дождь не вовремя. Все утро собой гордился, какая мамашка красивая, да как он ее ночью оттрахал. На третий день я вышла к завтраку и говорю: «Папа, у тебя в щите батарейка села». Знаешь, что было?

– Тебя мама любит. Я ее глаза видел.

– Любит? Я ЧУВСТВУЮ, когда меня кто-то любит. Ее я в упор не чувствую. Как папин компьютер на столе! Она запрограммирована! По головке меня гладить запрограммирована, слезы по ночам лить – это все программа! Дано: соседи пожаловались на Шейлу. Выполнить: выпустить из глаз пять миллилитров осадков. Конец процедуры.

Тут я не удержался и залепил ей пощечину.

– Ты просто жестокая, равнодушная тварь! – Я вспомнил, как отец сутками возился с нашим семейным кибером Топом. Кибер остался от прадеда, таких уже не выпускали, и запчастей к нему не было. Если что-то ломалось, деталь изготовляли на заказ, или отец с кибером часами пропадали в мастерской в гараже, подгоняя новые узлы к старым. Появлялись дома сияющие. Точнее, Топ сиял надраенным корпусом и даже, вроде бы, смущался. А руки отца по локоть в графитовой смазке или полировочной пасте. Мама накрывала праздничный стол…

Шейла смотрит на меня квадратными глазами.

– Он же РОБОТ! Кусок железа! Как можно любить кусок железа? Любить надо живое! Траву, ласточек. Они чувствуют, что ты их любишь. А как можно любить камень?

– Дура ты еще! – иду вниз, сердито пинаю камни. Оглядываюсь – Шейла стоит на прежнем месте. Сбавляю скорость. Захочет – догонит. На каком расстоянии она читает мысли? Отсюда меня слышит? И что делать со щитом? Надевать или нет?

– Сам думай! – сердито бросает Шейла. Уже догнала и топает параллельным курсом. Хорошо под гору идти. Почти не устаешь. Повезет – до леса дойти успеем. Но шалаш точно не успеем поставить. Зато теплеет с каждым километром.

– Медвежонок, извини.

– Все равно ты не прав! – упрямо отзывается Шейла. – Любить надо живое. Мертвое – использовать.

– А ты всегда можешь отличить живое от мертвого?

– Я чувствую.

– Человека в анабиозе?

– Чувствую.

– Замороженного дракона?

Растерянно помахала ресницами.

– Если он заморожен, то он не живой.

– Оттает, снова живым станет. – Чувствую, что наш спор для Шейлы очень много значит. Настолько важен, что даже обидеться на пощечину некогда. – Ты земную жизнь чувствуешь. А иноземную?

– Кир, надень, пожалуйста, щит. Мне додумать надо, а твои мысли сбивают. Ты не в ту сторону думаешь.

Надеваю медальон. Запустил мыслительный процесс, но не тот, который хотел. Ладно, какие еще у нас на сегодня загадки? Под каким соусом ее запихнули в биованну? Ну, тут много вариантов. Чего она испугалась у сугроба?

Делаем привал на ужин. До леса километров десять. Шейла все еще в трансе. Задумчиво так сводит брови, морщит лоб. Думает. Любить, или не любить замороженного дракона.

– Кир, ты про разумных динозавров слышал? – наконец-то очнулась Шейла.

– Да.

– Мне надо с ними встретиться! Обязательно надо. Поможешь? Если я их мысли не услышу…

– То что?

Опять в транс погрузилась. Машу перед ее глазами растопыренной пятерней. Слабо улыбается и отмахивается от меня как от мухи. Достаю мясо. Шейла подносит свой кусок ко рту, нюхает, отбрасывает в сторону. Отбирает мой кусок, нюхает, отбрасывает.

– Ты что, запаха не чувствуешь?

– Сыр рокфор напоминает.

– Космодесантник, … … (непереводимая игра слов).

Забирает у меня весь пакет, морщит нос и высыпает мясо на траву. Достает запасы из своей сумки и тоже выбрасывает.

– Вот и поужинали. – Долго и смачно ругается.

– Я тебе когда-нибудь рот намылю.

– Сам ругаешься, а мне нельзя?

– Я не вслух.

– Кир, для меня это не имеет значения.

Действительно…

– На мне щит! Ты не могла слышать!

Смотрит исподлобья, улыбается, берет мою ладонь, раскачивает.

– Прости засранку. Я больше не буду.

Застегиваю сумку и топаю к лесу. В желудке урчит.

– Наверняка за пультом Шаллах сидела, – говорит Шейла.

– За каким пультом?

– Откуда за нами наблюдают.

Изумленно оглядываюсь на нее.

– Она вечно про детали забывает. Сумки черные, на солнце нагреваются о-го-го как. Нужно было сумки на эти дни в холодильник убрать. Артем бы не забыл.

Что я так удивился. Если она – экспериментальный образец важности неимоверной, то неужели ее без присмотра оставят? Я бы не оставил, если она на самом деле дороже двух планет стоит. Мы идем голодные, а драконы за нами наблюдают. А у меня в животе бурчит. Складываю ладони рупором.

– Шаллах! Не будь чем щи хлебают, подбрось харчей. Шейла кушать хочет.

Шейла поворачивается ко мне с открытой варежкой. В глазах – восхищение, переходящее в обожание. Обнимаю ее за талию, хотя идти по бездорожью обнявшись не очень удобно. Она – меня. Мир. Надолго ли?

– Шей, чего ты испугалась у сугроба? Когда я хотел остаться посмотреть, как он тает.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});