Город мертвого бога - Алекс Феби

неприятного, неестественного для них чувства ходьбы по стеклу. Лишь после этого они согласились двинуться дальше.

– А вы там на что уставились, а? Приберегите свои гляделки для тех, кому они по нраву, коли такие найдутся!

Если по булыжной мостовой повозка грохотала, кренясь из стороны в сторону, то Стеклянная дорога была настолько гладкой, что город плавно скользил перед Натаном, словно специально предназначенный для его взгляда, как будто дорога была выстроена лишь для того, чтобы обеспечить им обзор, продемонстрировать мастерство Господина. Надо сказать, что двигались они довольно быстро: на дорожное полотно была наложена эманация, ускорявшая движение путников вопреки уклону, во имя интересов Господина.

Некоторые части города были Натану знакомы (разумеется, хаотическая россыпь трущоб, трубы Фактории, выдавливавшие струи дыма из горнов внутри, плоские серые пространства и складские помещения Пакгаузов), но было здесь и множество таких вещей, каких он никогда прежде не видел. По мере того как его дом оставался все дальше, а петли Стеклянной дороги вздымались все выше, перед ними представал квадрат изменчивой зелени, вытекавшей из склона горы, словно фабричный дым, которому так и не удалось рассеяться. Зелень была окаймлена высокой железной оградой, но колыхалась на ветру. В гуще мелькали древесные сучья, какие-то крылатые существа, что-то наподобие крыс с горделиво поднятыми меховыми хвостами. Еще глубже внизу виднелись залитые светом прогалины и голубая поверхность воды. Натан повернулся, разглядывая вид, но вскоре тот оказался закрыт бесконечным поворотом Стеклянной дороги и тут же затерялся в сумятице его памяти. Затем показались купеческие дома с цветными стеклами в окнах и острыми черепичными крышами. Между домами были улицы, освещенные желтыми фонарями, по которым ходили люди в перчатках, муфтах и кожаных колпаках.

Еще выше виднелась бронзовая филигранная арка, под которую уходила мощеная дорога. Эта дорога затем разделялась на множество других дорожек, которые также разделялись, разбегаясь и вновь соединяясь на пересечениях. В промежутках между дорожками стояли клетки, открытые к небу, но огороженные высокими стенами с окошками, за которыми были собраны странные звери, громадные, расквартированные попарно или семьями одного типа. Эти животные смирно бродили по отведенному им пространству, медленно и осторожно, сперва в одну сторону, потом в другую; они спокойно разглядывали купцов, которые в свою очередь разглядывали их.

Затем впереди показался Плезанс, где дома были настолько высоки, что крыш, казалось, можно было коснуться рукой – огромные узорчатые флюгеры, громоотводы, горгульи на верхушках водосточных труб…

И вот в конце Стеклянной дороги возник Особняк – огромный черный клин в россыпи сияющих окон, со всех сторон окруженный колоннадами, с торчащими то здесь, то там башенками, о назначении которых толковали и строили догадки на всех городских углах. По мере того как повозка приближалась к зданию, каждый начинал чувствовать его гнетущую, нависающую тяжесть. Особняк был чернее всего, что его окружало; он был настолько черен, что его было превосходно видно даже сквозь застланный облаками сумрак.

Оказавшись вблизи здания, мальчишки, все до единого, притихли. То, что недавно было всего лишь идеей, теперь превратилось в холодный факт, достаточно близкий, чтобы оценить его масштаб; настолько близкий, что его было невозможно игнорировать. Многим из них доводилось говорить – в условиях привычного отчаяния трущоб с напускной храбростью людей, знакомых с крайней нищетой, – что ничто не может быть хуже, чем шарить в Живой Грязи в поисках уклеек, или того, чтобы чернить себе глаза ради купцов, или сражаться с палтусами, заползшими в жилище из-под расшатавшейся доски. Но теперь? А вдруг могли быть вещи и похуже? Уже сейчас чужеродная чернота этого места казалась хуже всего, что они знали.

Натан не мог оторвать глаз от Особняка. На самом верху в стенах были вырезаны квадраты и щели, похожие на бойницы, и между каждой парой углублений располагались флагштоки с черными полотнищами, струившимися по ветру к востоку. Башня вовсе не походила на утес – ее поверхность была украшена резьбой, а то, что он всегда считал просто неровностями, оказалось нишами, в которых размещались статуи. Стройные, удлиненные фигуры; пожалуй, даже изможденные. Их было не меньше сотни, они были одеты в настоящую ткань, с венцами на головах и шейными кольцами, отблескивавшими на свету. Все они указывали вниз, но куда, было невозможно догадаться.

Когда повозка преодолела последний подъем, перед ними открылась величественная лестница шириной с Цирк, которая полого поднималась к волне дверей. Их было двадцать: посередине – огромные, высотой с дом, по краям – все меньше и меньше, вплоть до последних дверей с каждой стороны, рассчитанных, казалось, на гнома или собаку.

Поставщик осадил лошадей у подножия лестницы. Тут же из ниоткуда, словно бы из-под земли, вырос человек в ливрее, как будто возникший сразу в полной выкладке, вкупе с манжетами, воротничками и цилиндром.

– Пятнадцать, – буркнул Поставщик, не глядя на него.

Тем не менее тот подошел к задку повозки, чтобы пересчитать мальчиков. Он наклонился в проем двери, и те, кто сидел рядом, ахнули: его лицо было широкоскулым и плоским, и там, где должны были находиться глаза, не было ничего, кроме кожи; даже брови не нарушали гладкую поверхность.

Гэм подтолкнул сидевшего рядом мальчика:

– Обязательно найдется кто-то, с кем судьба обошлась еще хуже, чем с тобой; мой папаша всегда это говорил. И, похоже, он был прав.

Безглазый принялся считать, вытягивая длинные пальцы с необычными суставами, каждый из которых заворачивался назад. Подергиваясь, он вращал костяшку за костяшкой, словно счетовод, подсчитывающий выручку за день.

– Пятнадцать, – повторил Поставщик.

– Тринадцать, – возразил безглазый (впрочем, он не открывал рта, чтобы говорить: звук доносился из щелей в его гортани, раскрывавшихся для этой цели). – Один сломан, еще одному было отказано прежде.

– Я так и знал! – прорычал Поставщик и двинулся к Гэму.

– Вовсе не нужно так волноваться! Я сам уйду. Натти, теперь ты сам за себя, по-всамделишному. Когда возвратишься, мое предложение будет в силе.

– А как же мое вознаграждение, а, маленький воришка?

– Сперва заработай его, дедуля!

Гэм вывернулся из рук Поставщика, метнулся из клети и побежал, а затем заскользил, согнув ноги в коленях, на вытертых до блеска подошвах своих башмаков вниз под уклон Стеклянной дороги.

Безглазый щелкнул пальцами, призывая Поставщика к порядку. Тот машинально протянул руку, и безглазый отсчитал ему по плоской серебряной монете за каждого из мальчиков, поглаживающими движениями отправляя их одну за другой в ямку посреди мозолистой ладони Поставщика, откуда тот одну за другой выхватывал их, освобождая место для следующей.

– Отведи их к заднему входу, а затем уходи.

– С радостью, – хрипло проворчал Поставщик.