Последнее дело «ВАЛЕТОВ» - Александр Прилепский

Егор — плотный шатен лет тридцати с большими пышными усами и короткой, всегда аккуратно подстриженной бородой — сидел в наездницкой и пил чай.

— Быть тебе, Алексей, богатым, — сказал он, крепко пожимая руку Лавровского. — Только, что вспоминал тебя.

— Не добрым словом, поди? Наверное, отчёт мой о воскресных бегах не понравился?

— Нет, отчёт хороший. Не то, что у некоторых, что бега со скачками путают.

Алексей рассмеялся, вспомнив, как прошлым летом репортёра Серёжку Емельянцева редакция газеты "Русские ведомости" направила на бега, где разыгрывался Большой Московский приз. Серёжка лошадьми отродясь не интересовался, вместо того, чтобы посоветоваться с людьми знающими, весело провёл время в буфете. И написал такое! По стечению обстоятельств, его отчёт без правки попал в номер: заведующий московским отделом был болен, а редактор занимался делом ответственным — правил передовую, посвящённую важным политическим вопросам. На следующий день вся Москва веселилась читая, что: «Приз выиграл выдающийся скакун Полкан. Его жокей Е. Московкин со старта запустил жеребца таким резвым галопом…» И всё в таком духе, вплоть до совета владельцу Полкана Дурасову, послать жеребца на ипподромы Англии, где он, непременно, все скачки выиграет. Прочитав Московкин вначале пришёл в ярость, хотел найти писаку и начистить ему морду, но потом успокоился — он был человек отходчивый, не злопамятный.

— Отчёт мне понравился, — продолжал Егор. — Только зря ты написал, что у Полкана есть все шансы на рекорд. Боюсь, как бы, не сглазить.

Рекорд заветная мечта любого настоящего наездника. Но у Московкина стремиться к нему была и собственная причина — обида.

… В 1867 году жеребец Потешный в беге на три версты показал резвость 5 минут 9 секунд "побив" рекорд Дружка, установленный лет двадцать тому назад на Царскосельском ипподроме. Публика была в восторге, все поздравляли наездника Ивана Алексеевича Шуваева, а тот сокрушался:

— Эх, сплоховал я… Была одна задумка, да побоялся… Ладно, в будущем сезоне попробую.

Попробовал. Велел запрячь Потешного не в дрожки, а в "американку" — более лёгкий двухколёсный экипаж. Они совсем недавно появились на московских бегах. Результат превзошёл все ожидания — Потешный, улучшив свой собственный рекорд на 9 секунд, прошёл три версты ровно за 5 минут.

— Это предел резвости, — говорили многие спортсмены. Время, казалось, подтверждает их правоту. Двенадцать лет держался рекорд Потешного. И только в прошлом году был улучшен на четыре десятых секунды. Новым рекордсменом стал серый Размах из конюшни князя Еникеева — постоянный главный соперник Полкана во всех призах.

Один маститый коннозаводчик, мнением которого Московкин очень дорожил, после какого-то не очень удачного бега Полкана во всеуслышание заявил:

— Не в отца Егор пошёл — руки не те. Ему такую классную лошадь как Размах никогда не обойти…

Алексею захотелось подбодрить приятеля:

— Как я могу сглазить? Голубыми то глазами? Да и к тому же у тебя и соперников достойных нет.

— Ну, это ты, брат, зря. Размах силён, — возразил наездник.

— Видел я Размаха на бегу неделю назад. Вытянул Егоров из жеребца все силы, замучил частой ездой на призы. Похоже у жеребца всё в прошлом.

— А Наветчик? Он сейчас в кондиции.

— Знаешь, как о таких говорят? Готов телом, да не готов делом. Дай бог, месяца через два, к Большому Московскому призу, Петька Фролов его в порядок приведёт.

— Может ты и прав, — согласился Московкин.

— К тому же Егоров и Фролов поедут, как всегда в дрожках, а ты на своей новой лёгонькой "американке". Между прочим, по условиям "Приза Его Императорского Величества" тебе за это даже дополнительный пуд веса не полагается.

— Я тоже в дрожках поеду.

— Да, почему?

— Хозяин так захотел.

… Хозяин Полкана Пётр Федорович Дурасов, как и многие другие русские коннозаводчики и беговые спортсмены, упрямо не желал признавать какие-либо новшества, в том числе и "американку". Михаил Иванович Бутович, первым освоивший новый двухколёсных экипаж, тщетно убеждал их, что дрожки мешают улучшению резвости.

— Зато они способствуют развитию силы, — возражали ему.

Вице-президент Московского Императорского общества любителей конского бега Колюбакин, когда общество решило учредить именной приз в его честь и попросило его самого разработать условия, написал без колебаний: "Ехать только в дрожках"…

За разговором время бежало незаметно. Лавровский достал часы:

— Ого! Половина двенадцатого. Как всегда заговорились мы с тобой, Егор.

— В самом деле. Через полчаса вторую уборку начинать пора… А я чуть не забыл тебя спросить, ты ведь всё всегда знаешь. Какая сволота распускает слух, что я деньги у букмекеров брал? Я им морды-то…

— Не начистишь. Митьку Кумакина в полицейский морг позавчера свезли, а дружок его Евсеев в кутузке. Да и вообще — пренебреги. В обществе никто в этот поклёп не поверит, а на букмекеров с "жучками" и прочей шантрапой внимание обращать не стоит… А я ведь к тебе тоже по делу зашёл. Ты местного околоточного Робашевского знаешь?

— Как не знать.

— Что он за человек?

— Ты анекдот про еврея и околоточного надзирателя слышал?

— Напомни.

— Приехал, значит, сапожник-еврей из Бердичева в Москву. Идёт по городу, а навстречу околоточный. Увидел еврея и спрашивает: "А какой документ, дающий право на жительство в столице, у вас имеется?" Белый билет, отвечает сапожник и достаёт двадцатипяти рублёвку. Взял её околоточный, посмотрел. "Правильный документ, — говорит. — За подписью директора Государственного банка". Так вот, это словно про Робашевского. Он за деньги, что угодно сделает.

— Может, наговаривают на человека? Сам знаешь, как у нас полицию любят.

— Какой там наговаривают? Ты Степана Хватова знаешь?

— Хватова? — наморщил лоб Лавровский, вспоминая. — Знаю, старший конюх с мазуринской конюшни.

— Потолкуй с ним. Он тебе такого про нашего околоточного порасскажет!

— А ему, откуда знать?

— Как это откуда! У него зять в участке писарем служит.

А вот это интересно! Обязательно надо потолковать с Хватовым и попросить его свести с зятем. Так уж сложилось, что своего надёжного человека в Петровско-Разумовском участке у Алексея до сих пор не было. Он ещё раз взглянул на часы и решил, что успеет попасть на мазуринскую конюшню до начала второй уборки и кормёжки.

Глава 11. СТРАННАЯ СДЕЛКА

Ещё недавно конный завод и призовая конюшня Митрофана Сергеевича Мазурина гремели на всю Россию. Его кабинет в особняке на Мясницкой улице украшали более сотни кубков выигранных на ипподромах Москвы и Петербурга, Тулы и Козлова, Тамбова и Ефремова… Да, что там Тула с Тамбовом! Мазуринские лошади блистали на беговых дорожках венского Пратера и Венсенского ипподрома под Парижем, уверенно побеждая лучших американских и французских рысаков. Удивительно, но факт — в 1876 году рыжая кобыла Краса выиграла Интернациональный приз, посвященный всемирной выставке в Вене, будучи жерёбой.

Митрофан Сергеевич занялся рысистым делом не в расчёте на барыши, а, как говорится "по охоте" — по любви. Будучи очень богатым (он являлся главным пайщиком и председателем правления "Товарищества Реутовской мануфактуры", на фабриках которой, работало более двух тысяч человек) не жалея тратил десятки тысяч рублей на покупку хороших маток и достойных производителей. Разбирался он не только в лошадях, но и в людях. Умел найти и заинтересовать настоящих мастеров своего дела. На его лошадях ездили только лучшие наездники, такие как Василий Морозов, Семён Герасев, Илья Федин. А на должность главного управляющего Мазурин пригласил известного добросовестностью и опытом Митрофана Илларионовича Крылова. Что греха таить, многие управляющие не считали зазорным обкрадывать своих хозяев, а уж обмануть покупателя, продать ему по дорогой цене никчемного рысачка — дело святое. Крылов был не из их числа. У него даже покупали лошадей "за глаза" — прислав письмо, в котором сообщали, для каких именно целей приобретается лошадь, и излагали свои пожелания к её происхождению и формам. Выбором Крылова, как правило, все оставались довольны.

Всё шло превосходно. Но в конце 1880 года Митрофан Сергеевич, не дожив, до сорока пяти лет, умер. Его состояние перешло к малолетнему сыну, опекунами при котором стали братья покойного — Николай, Константин и Алексей. Разнообразными талантами бог их не обидел. Так, Алексей знал несколько иностранных языков, прекрасно музицировал, был одним из лучших московских фотографов. Его фотокартины, выставленные на продажу в магазине художественных изделий Дациаро на Кузнецком мосту, не смотря на высокие цены, шли нарасхват. Все трое были действительными членами Московского бегового общества. Но вот настоящего лошадника, знающего и любящего это дело, среди них не оказалось. Поэтому сейчас мазуринский завод и призовая конюшня были уже совсем не те.