Записки военного священника - Димитрий Константинов

Ранним весенним утром мы вышли из замка на совершенно пустынное шоссе, ведущее из Карлсбада в Мариенбад. Нас шло трое: о. Николай, псаломщик и я. Регент решил не идти с нами и решать свою судьбу совершенно самостоятельно. Я не возражал, ибо в создавшейся обстановке не имел на это ни малейшего морального права, т. к. самая маленькая ошибка могла повести к неисчислимым последствиям, вплоть до потери человеческой жизни. Перед нами лежал довольно длинный путь с весьма возможными неприятными неизвестными. Решать подобное "уравнение" я не брался.

Трудности в пути оказались большие. Мне это было ясно заранее. Но, кроме трудностей, которые, в конце концов, можно было преодолеть, были и весьма реальные опасности; среди них не последнее место занимала и перспектива попасть в советское окружение, ибо советские танковые подразделения, не встречая почти никакого сопротивления, надвигались с весьма солидной быстротой. Мне не хотелось обескураживать моих спутников и я на эту тему помалкивал, тщательно осматривая {56} местность и предупреждая моих спутников лишь о том, как им следует себя держать при встрече с немецкими патрулями или жандармерией. И то и другое в данной обстановке имело свое значение и, в зависимости от результатов подобных встреч во многом зависела и наша судьба.

Знаменитый "ваген" мы все везли по очереди. Но кроме "вагена" на нас были небольшие мешки с некоторыми убогими личными вещами и с более чем скромным запасом продуктов. Мы рассчитывали, что "ваген" докатится до Мариенбада. Но наш расчет оказался не совсем правильным. Приблизительно на половине пути лопнула задняя ось и наша повозочка покатилась под откос. К счастью, все обошлось благополучно, но это обстоятельство задержало нас в пути на два дня; найти в то время починочную мастерскую было не так то легко.

Трудно сейчас уже говорить о случавшемся в пути. Кроме поломки "вагена", нас два или три раза задерживали немецкие патрули, принимавшие нас за дезертиров, нам грозили чуть ли не расстрелом, но все кончалось благополучно после вмешательства немецких офицеров и осмотра чемодана, в котором находились только церковные вещи. Наоборот, после выяснения с кем они имеют дело, немцы становились вежливыми и даже оказывали нам содействие в смысле советов о дальнейшем продвижении на запад.

При мне была небольшая карта и я сразу же предложил моим спутникам не идти большими дорожными магистралями, где нас все время останавливали, а двигаться в обход, по небольшим дорогам. Мой совет оказался правильным. Даже при последнем задержании немецкий лейтенант посоветовал нам взять еще более глухую дорогу и не выходить на центральные. Мы шли какими-то проселками, хотя и находившимися в хорошем состоянии, часто пели церковные песнопения и даже подчас забыв {57} о той в полном смысле трагической обстановке и об опасном положении, в котором мы находились. В деревнях, через которые мы проходили, нам удавалось устроиться на ночлег, а иногда и кое-что перекусить. Через относительно небольшой промежуток времени мы подходили к Мариенбаду (Марианские Лазни). После неприятной и сложной канители с устройством в этом курорте, мы обнаружили в нем скопление русской эмиграции, бежавшей с востока и, в том числе, довольно большую группу православного духовенства с двумя архиереями. Эта группа объединилась вокруг совершенно очаровательной мариенбадской православной церкви, построенной еще до революции и отразившей в себе лучшие традиции нашего церковного зодчества.

(Мариенбадский православный храм во имя Св. равноапостольного Вел. Кн. Владимира был известен своим знаменитым фарфоровым иконостасом. Многоцветный эмалево-фарфоровый иконостас явился плодом замечательной работы, проделанной русскими мастерами фаянсового завода в селе Кузнецове, близ Твери. Строительство храма в Мариенбаде началось в 1900 году по проекту русского архитектора Султанова; освящен он был 8 июля 1902 года. Интересная статья об этом храме опубликована в Журнале Московской патриархии (№ 11, 1978).).

Довольно скоро в Мариенбад вошли американские войска, очень быстро после этого закончилась война и, казалось, наступил конец нашей эпопеи. Но это только казалось...

{57}

ГАРНИЗОННАЯ ЦЕРКОВЬ

Что же произошло с походным храмом, организованным нами в Мюнзингене? Имеющиеся {58} источники дают довольно скупые сведения о его судьбе. Свидетельство об этом храме можно, например, найти в упомянутой выше книге о. прот. А. Киселева (Облик генерала Власова. Стр. 138.).:

"Я, как военной священник, шел с Мюнзингенским гарнизоном, отступавшим вглубь Баварии. Со мной была моя семья - жена и двое детей. Идти было очень трудно, т.к. переходы были большие, притом приходилось идти только по ночам из боязни обстрела с воздуха... В день, когда был получен, немецкий приказ изменить направление нашего движения, мы стояли на дневке в районе Фюссена".

Здесь о. Александр получил приказ ген. Меандрова остаться в этом районе вместе с группой больных женщин и детей и войти в контакт с представителем КОНР-а, который, по слухам, находился в Фюссене. Отец Александр попадает в Фюссен, где неожиданно встречается с находившимся там в это время митрополитом Анастасием.

По воспоминаниям A. A. Орлова, именно в районе Фюссена о. Александр, на основании распоряжения ген. Меандрова, предложил Орлову перейти в распоряжение капитана Костецкого, руководителя хора РОА, а подводу с церковным имуществом передать протодьякону о. Павлу. Сейчас весьма трудно восстановить полностью картину происходившего, но, как сообщает Орлов, это распоряжение, как указывалось выше, привело к его временному "отлучению" от храма в предпасхальные и пасхальные дни.

Впоследствии A. A. Орлов все же стоит во главе организации и устройства храма в уже открытом лагере Ландау, в котором американское командование временно сосредоточило военнослужащих РОА. В этом лагерном храме опять служит приезжающий туда о. А. Киселев, появляется там же ныне покойный о. архимандрит Иов. Довольно скоро они {59} отходят от духовного окормления насельников лагеря в Ландау. Им на смену приезжает священник о. Сергий Каргай. В скором времени состоялся перевод всех военнослужащих РОА из Ландау в лагерь Платлинг. Трагедия Платлинга стала известна довольно широко и она выходит за пределы нашей достаточно узкой темы. Отметим только, что A. A. Орлов, тоже попавший в Платлинг, был спасен от насильственной репатриации представителем католиков восточного обряда.

В связи со всем сказанным, я считаю правильным напомнить о весьма важных для понимания обстановки того времени воспоминаниях епископа Нафанаила, относящихся к насильственной репатриации, и опубликованных в 1976 году (Православная Русь, Джорданвиль, №18, 1976.). В них речь идет о спасении от насильственной выдачи 2.000 русских, украинцев и белорусов. В то время это сделали архимандрит Нафанаил (ныне епископ Венский) и иеромонах Виталий (ныне архиепископ Монреальский и Канадский).

Указанная спасательная операция была проведена в оккупированной англичанами зоне Германии, в районе Гамбурга, и была проведена так, что нельзя не согласиться с В. Д. Самариным, написавшим краткое предисловие к указанным воспоминаниям, о том, что это был подвиг. Подвиг, который войдет в историю того страшного времени, в историю эмиграции, в историю нашей Церкви. Материал, о котором мы упоминаем, является превосходной иллюстрацией к творившемуся в то время на свободолюбивом Западе.

{60}

НА ОСТРИЕ НОЖА

Трудное и тревожное время проживания в Мариенбаде довольно быстро подошло к своему концу. Скоро стало известным: американцы отойдут из Чехословакии и она станет "самостоятельной" под эгидой советской армии. Все мы понимали значение происходящего. Но чехи ничего не понимали, радовались и везде и всюду искали фашистов действительных и мнимых. Командование американской армии предупредило о своем предстоящем отходе, и постепенно беженцы всех национальностей, не желающие встречаться с советами, стали перебираться в соседнюю Западную Германию, вернее, в американскую зону ее оккупации. К отъезду постепенно начал готовиться и я.

К сожалению, усиленная советская пропаганда о "возвращении на родину", изменение отношение власти к Церкви, заявления побывавших в Мариенбаде советских пропагандистов, кстати рассказавших, что "батюшки стали у нас самыми уважаемыми людьми", частично сделали свое дело. Среди духовенства пребывавшего в Мариенбаде некоторые духовные лица решили отправиться в СССР. Одни из них, никогда не бывшие советскими гражданами и не жившие на территории СССР, но принадлежавшие к юрисдикции Московской патриархии, без особого для себя риска; другие, подсоветские, охваченные тоской по родине, по оставленным семьям, испуганные непривычным им западным образом жизни, решили попытать "счастье" на родине.

Двое моих спутников, о. Николай П. и псаломщик, несмотря на мои настоятельные предупреждения и объяснения, в один прекрасный день поехали в репатриационный лагерь в Пильзене. Больше я их никогда не видел и ничего о них не слышал. Но через несколько дней {61} ко мне в отель заявилось двое чешских красных полицейских, похожих на красноармейцев времен гражданской войны в России, предложивших мне прийти в полицию. Вызов этот не был связан с отъездом моих спутников в репатриационный лагерь и лишь хронологически близко от него отстоял. В полиции я долго сидел и ждал. Наконец, я увидел, как мимо по улице проходит о. Михаил Зеленецкий, почтенный священник в сане протопресвитера, отлично говоривший по-чешски. Окно было открыто и я успел быстро сказать ему о моем, своего рода, аресте. Отца Михаила в полиции знали как польского подданного. Он действительно почти всю свою жизнь прожил в Польше. У него были хорошие отношения с начальником полицейского участка.