Самое обыкновенное убийство. Где тебя настигнет смерть? (сборник) - Фредрик Браун

– Вон что. – Я начинал понимать, что сто баксов Эм действительно не зря потратил. Это первые дивиденды, а Бассет ведь еще обойдет квартиры с выходящими в переулок верандами.

Поев, мы заглянули в тихий кабачок на Онтарио-стрит и взяли по пиву. Говорили в основном о папе.

– Парень он был что надо, – рассказывал дядя. – На два года моложе меня и буйный, что твой жеребенок. Хотя у меня тоже пятки чесались, до сих пор чешутся, потому и я пошел в карнавальщики. Любишь путешествовать, Эд?

– Люблю, только случая пока не было.

– Будет еще, но надо тебе знать, что твой папаша сбежал из дому в шестнадцать лет. У нашего отца после этого случился удар, и он умер, а мамы не стало еще три года назад. Я знал, что Уолли рано или поздно напишет, и болтался в Сент-Поле, пока не получил от него письмо, адресованное нам с папой. Из Петалумы, штат Калифорния. Он там выиграл в покер права на местную газетенку.

– Надо же. Мне он никогда не рассказывал.

– Уолли недолго владел ею. Я ему отбил телеграмму, приехал, а его уже полиция ищет. Ничего страшного, просто на него иск за клевету подали. Слишком честный был для издателя. Напечатал правду про одного из видных горожан Петалумы, больше для смеху, как он мне объяснил, и я ему верю. Вот я и стал путешествовать, разыскивая его. Знал, что из Калифорнии ему придется унести ноги, но за клевету его ни один другой штат не выдаст. Напал на его след в Фениксе, а догнал в Хуаресе. Перейдешь границу у Эль-Пасо, и вот он, Хуарес. Ох и местечко это было тогда, ты бы видел!

– Доходы от газеты отец уже все спустил?

– Давно. Он там работал крупье, в блэкджек играл, и Хуарес ему опротивел до чертиков. Приехал я, и двинули мы с ним в Веракрус. Это была еще та поездочка! От Хуареса до Веракруса примерно тысяча триста миль, а мы туда добирались четыре месяца. Сначала у нас было восемьдесят пять баксов на двоих, потом стало четыреста, мексиканских то есть – как отъедешь от границы в глубинку, за богачей сойти можно. Главное, уметь говорить по-ихнему и не соваться туда, где лопухов обчищают. Так что половину этих четырех месяцев мы прожили богачами, но в Монтеррее напоролись на ребят поумнее нас. Нам бы опять вернуться на границу, в Ларедо, но нам втемяшился Веракрус. Приперлись туда пешком, в мексиканской одежде, оборванные, в кармане ни одного песо. Английский совсем забыли, говорили между собой по-испански, оттачивали язык. Ну, а в Веракрусе мы нашли работу и выправились. Там-то твой папа и стал наборщиком. Был там один немец, издатель испаноязычной газеты, женатый на шведке, которая родилась в Бирме. Он искал человека, хорошо владеющего как английским, так и испанским. У него самого английский был так себе. Он научил Уолли работать и на линотипе, и на плоскопечатной машине.

– Вот же черт!

– Что такое?

– В старших классах я учил латынь, хотя папа советовал мне выбрать испанский, он, мол, сам учил его в школе и поможет мне, если что. Знал бы я, что он свободно на нем говорил!

Дядя задумчиво смотрел на меня и не спешил продолжать свой рассказ.

– А из Веракруса вы куда подались? – спросил я.

– Я перебрался в Панаму, а Уолли остался. Нравилось ему там.

– Он долго там пробыл?

– Нет. – Дядя посмотрел на часы. – Пора нам обратно к Кауфману.

– Время еще есть. Ты сказал, что мы придем туда к девяти. Почему же отец не остался там, если город и работа его устраивали?

– Ладно… теперь уже можно сказать.

– Так почему?

– Он дрался на дуэли и победил. В Веракрусе ему больше всего нравилась жена владельца газеты. Немец вызвал его стреляться на маузерах, Уолли попал ему в плечо и уложил в больницу, после чего покинул город быстро и скрытно, в пароходном трюме – я об этом уже позднее узнал. Четыре дня спустя его засекли и заставили отработать проезд. Он загибался от морской болезни, а куда денешься? Так и драил палубу до самого Лиссабона.

– Да ладно!

– Это факт, Эд. Прожил какое-то время в Испании, матадором решил стать, но этому надо учиться с самого детства, да и талант иметь. А пикадором он не хотел.

– А что это, пикадор?

– Всадник с пикой. Если бык пырнет лошадь, а это почти каждый раз случается, рану набивают опилками, зашивают – и опять на арену, но долго лошади все равно не живут. Ладно, к черту, мне самому эта часть корриды противна. Теперь-то лошадям стали набрюшники надевать, видел недавно в Хуаресе. А шпагой быка заколоть – это нормально, честно. Честнее, чем на здешних бойнях, если на то пошло. Они там…

– Расскажи лучше про папу в Испании.

– Короче, он вернулся домой. Мы снова нашли друг друга через одного приятеля в Сент-Поле, которому оба писали. Я работал в детективном агентстве Уилера, это в Лос-Анджелесе, а Уолли выступал в кабаре как жонглер. Не высший класс, но с булавами у него получалось неплохо. Он последнее время не жонглировал, нет?

– Нет.

– Тут нужно постоянно упражняться, иначе теряешь навык. Но руки у него всегда были ловкие, на линотипе шпарил только так. При тебе тоже?

– Со средней скоростью. Может, из-за артрита: Несколько месяцев отец вообще работать не мог. Мы тогда в Гэри жили, потом уж в Чикаго перебрались.

– А мне он ничего не рассказывал…

– Вы когда-нибудь еще работали вместе?

– Разумеется. С частным сыском у меня не сложилось, и мы стали ездить с целительским шоу. Уолли гримировался под черного, жонглировал.

– Ты тоже жонглируешь?

– Нет. Рукастый у нас был Уолли, я больше языком беру. У целителей я обрабатывал публику и вещал брюхом.

– Что?

– Чревовещателем был, балда. Все, теперь пора. Нашу с Уолли историю за один раз не расскажешь, и уже скоро девять часов.

К Кауфману я шел, как в тумане. В голове не укладывалось, что мой папа, скромный наборщик, исколесил когда-то всю Мексику, дрался на дуэли, хотел быть тореадором, выступал на сцене и ездил с целительским шоу.

Прожил такую жизнь и умер в темном переулке от удара по голове.

Глава 7

Посетителей в баре прибавилось. У стойки полдюжины мужчин и две женщины, в кабинках пары. За дальним столом играли в пинокл, музыкальный автомат орал как подорванный.

Мы сели за тот же столик – там было свободно. Кауфман, хлопотавший за стойкой, не видел, как мы пришли. Через минуту он нас заметил и перелил виски через край мерного стаканчика. Обслужив клиента, подошел к нам и подбоченился с воинственным и в то же время нерешительным видом.

– Что вам подать?

– Две соды, – ровно, без тени юмора произнес дядя.

Кауфман, глядя то на него, то на меня, вытер руки о фартук, выдвинул стул и сел.

– Мне тут неприятности не нужны, – заявил он.

– Нам тоже, – промолвил дядя. – Мы не хотим их и не создаем.

– Но чего-то ведь вы хотите, может, объясните уже наконец?

– Что именно?

Кауфман стиснул зубы – вот-вот взорвется.

– Я вас узнал, – сказал он. – Вы были на дознании по делу мужчины, которого пристукнули в переулке.

– Какого мужчины?

Кауфман сделал глубокий вдох, выдохнул и добавил:

– Вы сидели в заднем ряду, не хотели светиться. Этот Хантер ваш друг, что ли, был?

– Какой Хантер?

Кауфман сделал усилие над собой и снова сдержался.

– Позвольте вам помочь: вы не там ищете. Копам и коронеру я сказал все, что знал. Вы там были и сами все слышали.

Дядя предложил пачку сигарет мне, я взял одну, потом предложил Кауфману, но он отмахнулся.

– Сказал все как есть. Какого черта вам еще надо?

– Две соды, – ответил дядя.

Кауфман вскочил, опрокинув стул. Шея у него покраснела. Он с большой тщательностью поставил стул на место и молча вернулся за стойку.

Заказ нам принес длинный бармен. Он улыбался, и дядя тоже улыбнулся в ответ. Вокруг глаз у него заиграли лучики – добряк, да и только.

Кауфман занимался своими делами и в нашу сторону не смотрел.

– Ничего туда не подсыпал? – Дядя взглянул на длинного бармена.

– В соду ничего не подсыплешь, вкус сразу чувствуется.

– То-то же. – Он дал ему доллар. – Сдачи не надо, положишь мальцу на счет.

– Спасибо, Эм. Он прямо без ума от тебя, все ждет, когда ты снова придешь.

– Скоро, Дылда. Ты иди лучше, а то твой босс засечет, что мы разговариваем.

Дылда пошел брать заказ у картежников, а я спросил:

– Когда это ты успел?

– Вчера вечером. Узнал у Бассета его имя и адрес и зашел. Теперь он наш человек.

– Еще сто баксов выложил?

– Одних можно купить, Эд, а других нельзя. Положил немного на счет его сынишки, и все.

– Значит, насчет сдачи с бакса это серьезно?

– Вполне. Туда она и отправится.

Кауфман перешел на наш конец стойки, но по-прежнему на нас не смотрел.

Мы посидели до полуночи и ушли.

Мама и Гарди уже спали. В записке мама просила разбудить ее, когда я сам встану, – она пойдет работу искать.

Я устал, но долго не мог заснуть, вспоминал, что узнал о папе. В моем возрасте он уже издавал газету. Ранил человека на поединке. Имел связь с замужней женщиной. Прошел пешком половину Мексики и испанский язык знал как родной. Переплыл Атлантику, жил в Испании. Работал крупье в казино, выступал в варьете, ездил с целительским шоу.