Приключения англичанина - Алексей Шельвах

Если правду написать, сэр Тристрам намеревался заколоть дуреху, – могла стать бременем [в дальнейшем]. Но сжалился, сжалился. Благородный все же был рыцарь. Ускакал, пальцем не тронув.

Между тем леди Гвендолин узнала [от пилигримов], что супруг томится в плену. Решила отправиться в Палестину и выкупить сэра Тристрама.

Сняла домашнюю одежду и надела стеганый ватный гамбизон. Облачилась в кольчугу двойного плетения, а на длинные сильные ноги натянула кольчужные же чулки двойного же плетения.

Начала натягивать кольчужный капюшон. «Почему не натягивается? В чем помеха? Ой, забыла, – волосы!» Не раздумывая обрила голову, натянула капюшон и окончательно избавилась от уязвимых мест.

Надела шлем, прикрепила его кожаными ремешками к соответствующим петлям в кольчуге.

Чтобы отражать удары, повесила на шею дубовый щит, обитый медными бляхами, миндалевидный и выгнутый.

Прицепила к поясу обоюдоострый меч с желобками для стока крови на обеих плоскостях.

Двух коней велела оседлать, одного для обычного передвижения, а другого для поединков. На шетлендского пони взвалила мешок с золотыми безантами [выкуп за мужа].

Разумеется, наказала кормилице кормить, а няньке нянчить малютку Уорда.

Взяла в правую руку копие и уже поставила ногу в стремя, как вдруг по замковому мосту бежит сэр Баклю впереди своры валетов своих.

Подбежал и с поклоном попросил леди повременить с отъездом, поскольку имеет сообщить нечто важное.

«Только давайте взойдем в замок, иначе нас могут подслушать недоброжелатели», – добавил он, нехорошо улыбаясь.

Взошли в пиршественный зал и сели бок о бок за стол. Вдруг леди Гвендолин заметила, что валеты сэра Баклю выталкивают ее валетов кого в коридор, кого в соседние помещения.

«Что это значит, сэр Баклю? – спросила она. – Я не совсем понимаю.»

«Ну, тихо, тихо», – ответил сэр Баклю и притянул ее к себе.

Леди отпихнула наглеца, вскочила с места и побежала к выходу, но ее окружили, норовя оскорбить действием, и тогда она отцепила от пояса меч и принялась им размахивать, никого к себе не подпуская.

На помощь к ней прорвались ее валеты, однако сэр Баклю пообещал им по золотому безанту из ее же мешка, и они не стали вмешиваться. Как ни отбивалась леди, все-таки ее скрутили и подвели к сэру Баклю, а уж тот не замедлил содрать с нее кольчугу, гамбизон, вообще все, кроме кольчужных чулок (лягалась). После безуспешных посягательств запер в подвале вместе с похотливыми мартовскими зайцами, а сам стал жить в замке как хозяин, прихлебывал винишко, измышлял, как извести малолетнего Уорда.

Но измыслить не успел – сэр Тристрам вернулся и навел в замке порядок: молниеносно, как только он один умел, поотрубал головы чужим валетам, а заодно и своим, продавшимся.

Потом начистил [рыло] сэру Баклю, обломал ему руки, но убивать не стал – пускай живет и мучается.

Спустился в подвал, где полоумная леди Гвендолин сидела на полу и, как четки, перебирала заячьи экскременты. Зайцы уже карабкались по леди. Попинал их ногами, обутыми в стальные остроносые башмаки. То-то было писку. Забились в угол и глядели на обидчика угрюмо.

Эх, незавидно выглядела леди Гвендолин, сущий уже скелет в одних кольчужных чулках, с бобриком седым на голове трясущейся. Сэр Тристрам прослезился, поднял леди с пола.

Но леди стояла как неродная. Видно было, что скучает. Вдруг заметила в мужниной руке меч. Щелкнула длинным грязным ногтем по клинку, засмеялась: «Грустный какой звон...»

А после уж лопотала невнятное и через год умерла во сне.

Был месяц март. Сэр Тристрам зарыл жену в сырую после зимы землю и пошел от могилы прочь. Хотелось побыть с горем наедине.

Пришел к реке. Смотрел на одинаковые волны и не видел в них смысла. Вспоминались злодеяния, но вспоминались и сновидения. Сызнова не умел отличить деяние от видения.

А сзади подкрадывался и подкрался некий сарацин. То был отец арапки, каковая померла от огорчения, едва сэр Тристрам скрылся [тогда] во мраке. Сарацин, утром обнаружив труп, поскакал в погоню. Долго искал сэра Тристрама по Европе, однако нашел.

Губы у него были лиловые от холода, косые глаза блестели, весь он дрожал, замерзая в северном климате. Посему и не мешкал, а завопил на своем языке и вогнал ятаган в сонную артерию пса неверного!

Сэр Тристрам медленно сложился вдвое и увидел, что снег у него под ногами - кровавая каша. Вдруг вспомнилось, как однажды вернулся с охоты в дурном расположении духа и побил леди Гвендолин, побил сильно и, главное, ни за что. «Как же это я так не по-рыцарски-то?» – шептал с горечью, падая на колени, заваливаясь на бок.

Впрочем, сызнова засомневался: бил он эту самую леди, не бил?..

ПРИМЕЧАНИЕ НА ПОЛЯХ

Я не собираюсь высказываться о художественных достоинствах выше,– и ниже,– помещенных новелл, тем более о поступках предков, и вот почему.

Достоинства, если имеются таковые, возникли частично как результат моих переводческих усилий, поэтому неловко мне нахваливать эти новеллы.

Что же касается поступков, то, быть может, и Флинс, и Тристрам, и прочие суть только призраки тех или иных влечений отца моего, бившегося лбом о стены тесной штурманской рубки посреди океана... а с призраков спросу нет.

К тому же переводчик всегда и несомненно вписывает в текст, над которым трудится, какие-то свои подкорковые смыслы, проговаривается и о себе, пришибленном, приплюснутом, несбывшемся.

Так что я лучше помолчу.

*   *   *

Продолжим чтение. Речь теперь пойдет о некоем сэре Ричарде...

Рыцарскую школу закончил с отличием. Отверг однако распределение в престижную свиту. Был горд (беден).

Доходы от поместья и награды, коих удостаивался в ристалищах - все и тратилось на приуготовление к ристалищам сим: ремонт лат, лекарства... Да, на жизнь зарабатывал участием в ристалищах, но - каковым!

В семидесятые годы на весь христианский рыцарский мир заявила о себе троица юных забияк из Нортумберленда (северная Англия). Юнцы сии колошматили чемпионов во Франции, Италии, Германии. Даже в Новгород занесло их однажды, и тамошние сиволапые долгонько потирали ушибленные бока.

О странствующие неразлучно, бедствующие безупречно, энергичные круглосуточно сэры Ричард, Эдвард и Роберт! Просто поглядеть на англосаксонов уже было приятно: рыжеволосы, румяны синеглазы.

Сэр Ричард, в речевом обиходе дружества – Дик Молчун, тренировался упорнее партнеров, посему результатов добивался исключительных. Малютка Эд и Робин Торопыга единогласно избрали его играющим своим тренером.

Лепешку в голодный день делили на три равные части, но и во дни удач не бывало меж ними перекоров. И бабам, то бишь женщинам, то бишь дамам прекрасным раздружить их не удавалось. Дамами и не увлекались. Нет, ухаживали за ними, конечно, водили на выступления трубадуров. Но увлечься так никем и не успели - рыцарский долг призвал сражаться за Гроб Господень.

При взятии Акры убит был Малютка Эд. Два друга, изнурив себя рыданьями, лежали, как два трупа, подле могилы третьего.

Сарацынские лазутчики, прокравшиеся при свете своего полумесяца в лагерь крестоносцев, споткнулись о бесчувственные тела, связали их, отволокли в плен.

И собрались пытать. Но едва были принесены пыточные снасти, друзья пришли в себя и сразу после этого в ужас, а ужас вернул им, значительно увеличив, силы. Порвали путы! Прорвались к транспортному парку! На верблюде быстро отплыли в пустыню.

Скитались, умирая от жажды. Приметили на горизонте караван. С воплями напали. Выбили из рук конвоя мечи. Перебили сей незадачливый конвой.

А караван шел с грузом льда, это сарацыны в перерывах между битвами любили в палаточных сералях своих полакомиться еще и мороженым.

И вот Робин Торопыга мечом вспорол мешок, оголил голубую глыбу и грыз, грыз, всхлипывая от наслажденья. Ричард увещевал его быть поосторожнее, - куда там.. А к вечеру Торопыга не мог уже и слова вымолвить, у него воспалилось горло, потом начался жар. Утром Ричард не добудился друга.

Мечом в левой руке маша воздушным стервятникам, мечом в правой выкопал могилу. «Зря ты не послушал меня, Торопыга», - сказал над безыскусным холмиком, а слезы, капая на раскаленный песок, шипели и испарялись.

Сызнова от горя лишился чувств. Подобрали его сарацыны и включили в партию военных пленников, коих наметили переправить в Испанию.

И переправили, и погнали мимо лимонных рощ на серебряные рудники. Когда шли по мосту через реку, выбежал из колонны и прыгнул с моста. Примкнув к войску Альфонса Кастильского, много лет воевал в Испании. Такого навидался и наиспытывался – к сорока годам выглядел на шестьдесят: власы как дым, зрак стеклянный. Работая мечом, уже через четыре часа утомлялся. А в ненастье ныли почки, еще смолоду отбитые. Но сие не главное!