Мое почтение, красотка - Фредерик Дар

Я слаб, как младенец в колыбели...

Ну уж нет! Я не собираюсь подыхать в этой комнате служанки! Что это за конец для аса из асов Секретной службы?!

Предпринимаю новую попытку, но результат тот же.

Пока, компания! Мои костыли становятся ватными, а нервы превращаютс в сбитые сливки.

Я говорю себе, что подыхать так – предел дурости. Подыхать вообще глупо, но так... От такой перспективы даже волосы в носу встают дыбом.

Весить около ста кило и не мочь пошевелить даже пальцем!

Я прекрасно чувствую, что ритм моего дыхания меняется.

Раз у меня парализованы ноги, может, еще двигаются руки?

Пробую. Моя правая рука онемела возле плеча, но до локтя еще шевелится. Самое время ею воспользоваться. Я с трудом тянусь к вырезу пиджака, и мне удается положить ее на рукоятку моей пушки. Теперь самым сложным будет вытащить ее из кобуры. Берусь задело. Восьмилетний ребенок справился бы с этой задачей с первого раза, мне же требуется несколько попыток. Наконец я вытягиваю пушку из кобуры, но рука не в силах удержать оружия и валится на кровать. К счастью, пальцы продолжают сжимать рукоятку.

Моя голова кажется мне огромной, как крытый велодром. В ней громко звонят колокола. Странный гул! Я смотрю на пистолет и на глаз делаю элементарные баллистические выкладки. Если я не совсем одурел, то нажму на спусковой крючок и пуля пробьет квадратик стекла.

Я действую в то же время, что думаю. Слышу выстрел моего шпалера, который должен быть громким, но в моем полузабытьи кажущийся едва слышным. Как пук благовоспитанной девушки.

Ему отвечает другой, более сложный звук – хрустальный звон разбитого стекла. Поскольку мой пистолет автоматический, а пальца со спуска я не снимал, то маслины продолжают вылетать. Я инстинктивно передвигаю руку, и разбиваются другие квадратики стекла. В меня бьет сильная струя свежего воздуха. В квартире взлетают занавески. Мой котелок издает звук кассового аппарата. Я несколько раз широко разеваю рот, вдыхая воздух, и теряю сознание...

Я слышу вокруг себя голоса. Меня окружает множество морд экзотических рыб. Застилающий их розовый туман рассеивается, и рыбы становятся людьми. Здесь есть и женщины, и мужчины... Я их не знаю.

Кто-то говорит:

– Я отвезу его в больницу. Вызовите слесаря, скажите, что произошла утечка газа...

Я узнаю этот голос. В какой прошлой жизни я его слышал?

Меня поднимают и куда-то несут. В коридоре стоят несколько человек. Темно. Я глубоко дышу. Колокола, гудевшие у меня под кумполом, уплывают. Мне кажется, кровь снова начала циркулировать в моих костылях, нервы становятся опять нервами, и если я захочу, то вполне смогу идти сам. Жуткая рвота скручивает мне кишки. Я говорю себе, что это хороший знак и что я спасен. Спасен благодаря моей пушке. Она дала мне свежий воздух и привлекла внимание людей.

Последняя мысль меня немного огорчает. Ничего не скажешь, здорово я справился с поставленной себе задачей потихоньку разузнать о «Грибе». В тошниловке наверняка уже начался шухер. Если Шварц был где-то поблизости, он теперь начеку.

Полицейская натура берет верх над рвотой.

Я вырываюсь, чтобы встать на ноги. У нас, ищеек, работа в крови. Когда вы перерезаете горло утке, она еще бежит, тряся кровавым обрубком. С полицейским происходит примерно то же самое. Даже если он при смерти, рефлексы требуют от него идти в бой.

– Не двигайтесь, – говорит женский голос.

Я думаю, что в моем состоянии было бы хорошо заскочить в ближайшую больницу, чтобы меня там подлатали, и успокаиваюсь.

С «ха!» лесорубов меня грузят в машину. Кто-то садится рядом со мной, очевидно, женщина, которая говорила, потому что я чувствую запах духов. Мужчины занимают места впереди. Обо всем этом я догадываюсь по характерным звукам.

Я издаю вздох, способный смягчить бордюрный камень, и открываю один глаз. Видно лучше, чем несколько минут назад. Я различаю цвета, контуры...

Таким образом я могу убедиться, что рядом со мной действительно сидит женщина.

Я даже могу убедиться, что это мадемуазель Хелена и что ее очаровательная головка крепко сидит у нее на плечах.

Глава 12

Она смотрит на меня с задумчивым видом, в котором, если хорошенько поискать, можно найти восхищение.

Она выглядит еще более красивой, чем на фотографиях, более красивой, чем ее двойник...

– Привет, мисс Хелена, – с трудом выговариваю я. Она мило улыбается. Ее глаза похожи на драгоценные камни. Это действительно так, а не потому что я впадаю в стиль литературы для добродетельных барышень. Просто это самое подходящее сравнение. Подобные глазищи я, если бы мог, выставлял бы в витрине Лувра, и могу поклясться, что драгоценности Короны казались бы рядом с ними дешевой бижутерией.

Один из мужчин, сидящих впереди, оборачивается и говорит:

– Смотри-ка, очухался... Это голос Шварца.

Поскольку мне нравится приводить в изумление бандюг вроде него, я встряхиваюсь.

– А почему бы мне не очухаться, мой милый Шварц? Он не просто изумлен – ошарашен. Присвистнув сквозь зубы, он бормочет:

– Сильный вы малый!

Поскольку тщеславие – мощный стимул, я чувствую себя повеселевшим.

Я с трудом приподнимаюсь и прислоняюсь к спинке сиденья.

– Неплохо сработано, – говорю я. – Полагаю, вы следили за мной во время моего пребывания в вашем почтенном заведении? Увидев, что я беседую с киской из гардероба, вы расспросили ее; она вам призналась, что я жду в ее квартирушке. Вот вы и организовали маленькую утечку газа, так?

– Совершенно верно, – подтверждает он. Я улыбаюсь.

– Но вы вовремя поняли, что происходит, – добавляет он, – и выпустили обойму в окно.

– Ну и до какого места мы дошли? – спрашиваю я.

– Вы – до последней главы...

– Ну конечно, – замечаю я.

Наверняка из-за моего полубессознательного состояния я еще не думал об ожидающей меня участи. Я еще не сказал себе, что, когда такие партнеры, как эти, выкладывают карты на стол, это означает, что партия закончена... Во всяком случае для сына моей матери она точно закончена. Есть большая вероятность, что к восходу солнца я буду холодным, как собачий нос.

Мы едем на большой скорости. Все молчат. Я пользуюсь передышкой, чтобы привести в норму мое физическое состояние.

Вы думаете, что в данном положении это не имеет значения? Значит, ваши мозги, и ранее отмеченные тяжелой врожденной дебильностью, совсем забуксовали, как сказал бы психиатр. Мой главный жизненный принцип – жить настоящим, не заботясь о будущем, даже самом ближайшем. Я из тех типов, что, оказавшись отрезанными пожаром на верхнем этаже многоэтажного дома, в ожидании, пока огонь доберется до их штанов, изучают театральные программки. Сечете?

– Я проглотил столько газа, что вы могли бы надуть им все воздушные шары, что продаются в «Галери Лафайетт» в день распродажи по сниженным ценам, – говорю я. – У вас не найдется чего-нибудь запить это?

Хелена щупает кармашек дверцы, достает из него плоскую бутылочку, отвинчивает пробку и протягивает пузырек мне. Нюхаю. Если это не самый клевый коньяк в мире, то я старший сын деревянной лошади и велосипедного насоса.

Я прилаживаю горлышко к губам и поднимаю локоть до тех пор, пока содержимое бутылька не начинает переливаться в мой желудок. В учебниках это называется принципом сообщающихся сосудов.

Ошеломленная Хелена и Шварц смотрят на меня.

– Во глотает! – восклицает Шварц.

– Да, – соглашаюсь я, подбодрив себя коньячком. – Надо сказать, что в прошлой жизни я был глотателем шпаг...

Он улыбается. Я внимательно присматриваюсь к нему. Этот тип не такой уж противный – блондин с синими глазами и очень белой кожей, неторопливо приближающийся к сорока.

В его лице есть какая-то доброжелательность. Потом я приглядываюсь к мадемуазель, и у меня снова сводит горло.

– Бог ты мой! – восклицаю я. – Вы несравненно прекрасны, Хелена! – И добавляю для себя: – Надо быть слепым, чтобы принять за вас другую девушку.

Шварц кажется удивленным.

– Знаете, комиссар, – говорит он, – вы мне кажетесь невероятно сообразительным.

– Признаюсь, – отвечаю я без лишней скромности, – что у меня в голове серое вещество, а не булыжники.

– Как вы догадались...

– Что были две Хелены?

Его вопрос заставляет меня задуматься. А правда, как я об этом догадался?

Честно говоря, думаю, меня к этому подвела целая куча собранных вместе мелких деталей. Во-первых, я обратил внимание на то, что два ангела-хранителя, приставленные к Хелене, ждали у двери, тогда как малышки дома не было.

Возможно, не все парни из нашей службы орлы, но работают они добросовестно. Если бы они потеряли красотку, то, естественно, вернулись бы к истоку, то есть к месту, где она живет, но предупредили бы патрона. Они этого не сделали, значит, наблюдение не прерывалось. Одним словом, они ждали перед домом Стивенса потому, что киска была там. А поскольку раздваиваться она не умеет, выходит, с профессором вернулась другая Хелена.