Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще мы ходили обедать в кафе, уплетая сандвичи с солониной, пиццу, поглощая пиво с креветками, мороженое и гамбургеры. Как-то раз мы пошли на вечеринку в клуб «Лайонз», и Бренда выиграла пепельницу с эмблемой «Лайонз», три раза подряд попав мячом в баскетбольную корзину. А когда из Милуоки вернулся Рон, то мы с Брендой время от времени ходили смотреть, как выступает в чемпионате полупрофессиональной летней баскетбольной лиги команда, в которой играл ее брат. На этих матчах я чувствовал себя не в своей тарелке, потому что Бренда всех игроков знала по именам. И хотя почти все они были тупыми остолопами, один из них, Лютер Феррари, являлся приятным исключением. Бренда встречалась с ним целый год, еще когда училась в школе. Лютер был ближайшим другом Рона, а мне его имя было знакомо, по статьям в «Ньюарк ньюс»: знаменитые братья Феррари блистали на спортивных площадках — причем каждый из них по крайней мере в двух видах спорта. Лютер называл Бренду «козликом» — это прозвище прилипло, как выяснилось, к Бренде в те времена, когда она завоевывала призы, лихо перескакивая через одноименный гимнастический снаряд. Феррари, подобно Рону, был чрезвычайно благовоспитанным молодым человеком — можно было подумать, что это прирожденное качество всех, чей рост был выше одного метра и девяноста сантиметров; он был исключительно вежлив по отношению ко мне и в высшей степени предупредителен по отношению к Бренде, так что я, в конце концов, стал игнорировать предложения сходить на очередной баскетбольный матч.
А однажды мы случайно выяснили, что в одиннадцать вечера кассир кинотеатра «Хиллтоп» уходит домой, а контролер удаляется в служебный кабинет, — и за остаток лета мы посмотрели окончания по меньшей мере пятнадцати картин. Возвращаясь из кинотеатра домой — домой к Бренде, естественно: я отвозил ее на машине, — мы пытались воссоздать по увиденным кадрам начало фильма. Нашим любимым окончанием фильма в то лето была последняя четверть картины «Мамуля и папуля Кэттл в городе», любимым фруктом — сливы-венгерки, а самыми дорогими, любимыми людьми — мы сами. Конечно, время от времени мы общались с друзьями Бренды, совсем редко — с моими приятелями, а в одну из августовских ночей мы даже сподобились отправиться в бар на Шестом шоссе вместе с Лорой Симпсон Столович и ее женихом, но вечер получился ужасным. Разговаривать с остальным миром нам с Брендой было не о чем, так что весь вечер мы с нею протанцевали, вдруг обнаружив, что за время нашего знакомства мы делаем это впервые. Приятель Лоры с важным видом потягивал виски с содовой, а Симп — Бренда уговаривала меня называть ее Столо, но я отказался, — Симп пила какую-то тепловатую смесь имбирного лимонада и газировки. Всякий раз, когда мы возвращались к столу, Симп говорила о «танцах», а ее жених о каком-то «фильме», — так что в конце концов Бренда не выдержала и спросила:
— Что за фильм-то?
И мы, уже не обращая внимания на Симп и ее жениха, протанцевали до самого закрытия бара. Потом мы поехали к Бренде, наполнили суповую тарелку черешней, уселись перед телевизором и наелись ягод. Потом мы занимались любовью на софе, и когда я пробирался по темной комнате в ванную, под моими босыми пятками хрустели черешневые косточки. Уже у себя дома, раздеваясь второй раз за вечер, я обнаружил на ногах красные пятна от ягод.
Как относились к нашему роману родители Бренды? Миссис Патимкин продолжала мне улыбаться, а мистер Патимкин по-прежнему был уверен в том, что я ем как птичка. Чтобы как-то угодить ему, я всякий раз, будучи приглашенным к обеду, съедал в два раза больше, чем хотел, но, похоже, составив мнение о моем аппетите в тот первый вечер, мистер Патимкин более этим себя не утруждал. Даже если бы я съел в десять раз больше и умер от обжорства, мистер Патимкин все равно считал бы, что я ем не как настоящий мужчина, а как воробышек. Похоже, никого не раздражало мое присутствие, хотя Джулия заметно охладела ко мне. Как бы там ни было — когда Бренда спросила у отца, как он отнесется к тому, чтобы в конце августа неделю своего отпуска я провел в их доме, — мистер Патимкин, подумав минутку, выбрал нужную клюшку, сделал выводящий удар, и, отвлекшись от гольфа, сказал, что не возражает. Когда же о решении главы компании была извещена миссис Патимкин, то ей не оставалось ничего другого, как одобрить решение супруга. Так, благодаря хитрости Бренды, меня пригласили погостить.
Утром в пятницу, в последний рабочий день перед отпуском, я принялся паковать свой чемодан. Тетя Глэдис, увидев меня, спросила, куда это я собрался. Я объяснил. Тетя ничего не сказала, но в ее покрасневших истеричных глазах я прочел благоговейный трепет — вот какой вес я приобрел с того памятного дня, когда она заявила мне по телефону: «Фанцы-шманцы»!
И на сколько дней ты уезжаешь? Мне это нужно знать, чтобы не покупать лишних продуктов. У меня полный холодильник молока, а ты уезжаешь! Оно же прокиснет! Весь холодильник провоняет…
— На неделю, — сказал я.
— На неделю? — переспросила тетя Глэдис. — Они сдали тебе комнату на неделю?
— Тетя Глэдис, они зарабатывают на жизнь другим способом.
— Подумаешь! Я зарабатываю, сдавая комнату внаем, и не стыжусь этого! Слава Богу, у нас всегда была крыша над головой. Мы не попрошайничали на улице, — талдычила она, пока я укладывал в чемодан только что купленные бермуды, — … и кузине твоей, Сьюзен, мы дадим высшее образование, лишь бы дядя Макс был здоров. Мы не можем отправить ее отдыхать, она не позволяет себе тратиться на обувь, хотя туфли ей нужны, и свитерами ее шкаф тоже не забит…
— Я же ничего не говорю, тетя Глэдис.
— Тебе что, не хватает здесь еды? Ты иногда столько оставляешь на тарелке, что мне стыдно показывать ее дяде Максу. Какого-нибудь ребенка из Европы можно было бы четыре раза покормить тем, что ты оставляешь на тарелке…
— Тетя Глэдис, — начал объяснять я, — здесь я обеспечен всем необходимым. Спасибо. Просто у меня отпуск. Разве я не заслужил отпуск?
Она прижалась ко мне, и я ощутил, как она дрожит.
— Я обещала твоей матери, что позабочусь о ее сыне. А ты хочешь сбежать от нас…
Я обнял тетю Глэдис и поцеловал ее в макушку:
— Не говори глупости, пожалуйста. Никуда я не сбегаю. Я просто уезжаю в отпуск — на неделю.
— Дай мне хотя бы номер их телефона. Не дай Бог, заболеешь…
— Хорошо.
— Они в Миллберне живут?
— В Шорт-Хиллз. Я оставлю тебе телефон.
— С каких это пор евреи живут в Шорт-Хиллз? Они не настоящие евреи, поверь мне.
— Самые настоящие.
— Пока не увижу собственными глазами — не поверю! — Тетя Глэдис принялась утирать слезы подолом передника, но заметив, что я собираюсь застегнуть молнию на чемодане, перестала плакать: — Не закрывай пока чемодан. Я собрала тебе небольшой сверток — там фрукты. Возьмешь с собой.
— Хорошо, тетя Глэдис, — сказал я, и по дороге на работу съел апельсин и два персика, которые она положила в мой чемодан.
Пару часов спустя мистер Скапелло сообщил мне, что по возвращении из отпуска я займу место Марты Уинни. Он сказал, что сам начал свою карьеру двенадцать лет назад таким же образом — получалось, что если я сумею сохранить равновесие, то в один прекрасный день могу стать новым мистером Скапелло. Зарплата моя повышалась на восемь долларов, что было на пять долларов больше, чем получал в той же должности мистер Скапелло много лет назад. Пожав мне руку, мистер Скапелло отправился на второй этаж по мраморной лестнице, и зад его оттопыривал полы пиджака так, словно на мистера Скапелло надели обруч. Только он ушел, как я вдруг учуял запах мяты и, подняв глаза, увидел перед собой старика с отвислыми щеками и испещренным кровеносными сосудами носом.
— Здравствуйте, молодой человек, — приветливо сказал он. — Книгу уже вернули?
— Какую именно?
— Альбом Гогена. Я проходил мимо и решил справиться. Вы обещали известить меня открыткой, но я ее пока не получал. А прошло уже две недели.
— Нет, не вернули еще, — сказал я. Мистер Скапелло, остановившись на середине лестницы, обернулся и посмотрел вниз, словно забыл мне сказать о чем-то. — Послушайте, — сказал я старику, — ее вернут со дня на день.
Произнес я эту фразу с решительностью, которая граничила с грубостью, и не на шутку перепугался, сообразив, что сейчас произойдет: старик начнет возмущаться, мистер Скапелло спустится вниз, потом поднимется в третью секцию, обнаружит книгу, устроит мне нагоняй, начнет рассыпаться в извинениях перед стариком и продвинет на место мисс Уинни не меня, а Джона Макки.
Я поспешно повернулся к старику:
— Оставьте, пожалуйста, ваш телефон, и я постараюсь связаться с вами сегодня же…
Но моя попытка выказать участие и почтение запоздала: старик начал бурчать про обнаглевших чинуш и что-то бормотать про письмо мэру и про сопливых мальчишек, но, слава Богу, ретировался за секунду до того, как мистер Скапелло, вернувшись к моей стойке, напомнил, что все сотрудники скидываются на подарок для мисс Уинни и что если я надумаю присоединиться, то полдоллара могу занести в течение дня.
- Прощай, Коламбус - Филип Рот - Современная проза
- Темные воды - Лариса Васильева - Современная проза
- Призрак уходит - Филип Рот - Современная проза
- Мой муж – коммунист! - Филип Рот - Современная проза
- Обычный человек - Филип Рот - Современная проза
- Плыла качалась камера... - Константин Семёнов - Современная проза
- Вторжение - Гритт Марго - Современная проза
- Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть III. Вниз по кроличьей норе - Александр Фурман - Современная проза
- Филип и другие - Сэйс Нотебоом - Современная проза
- Тетя Луша - Сергей Антонов - Современная проза