Мошенник - Эд Макбейн

– Эта мертвая девушка никакая не моя дочь, – твердил Прошек. – Вы заставили меня приехать сюда из самой Пенсильвании, а тут эта девушка оказалась совсем не моей дочерью. Да как вы могли так распоряжаться моим временем? Я потерял целый день на то, чтобы добраться до вас.

– Сэр, – проговорил Карелла самым решительным тоном, – эта девушка несомненно является вашей дочерью. Пожалуйста, попытайтесь понять это.

Прошек ответил на эту тираду взглядом, полным ненависти.

– Был ли в числе её друзей человек по имени Мик? – спросил Карелла.

– Не было у неё таких друзей, – сказал Прошек.

– А может, Майк или Майкл или ещё как-нибудь?

– Не было. У моей дочки было не очень-то много ухажеров, – пояснил Прошек. – Она... она была не очень красивой девушкой. У неё были хорошие волосы и цвет лица, как у её матери, – знаете, голубые глаза и белокурые волосы считаются хорошей комбинацией, но она не была... Ну, в общем, хорошенькой её трудно было назвать. Я... я даже жалел её за это. Мужчина... ну для мужчины не так-то уж важно, красив он или нет. Но с девушкой, с девушкой совсем другое, – для девушки внешность – это все, и поэтому мне всегда было жалко её. – Он умолк, поглядел на Кареллу, а потом решительно повторил, как бы в пояснение всего сказанного раньше: – Она была не слишком-то красива, моя дочь.

Карелла с высоты своего роста поглядел на Прошека, отлично отдавая себе отчет в том, что, говоря о своей дочери, шахтер употреблял прошедшее время, и, понимая, что в душе Прошек уже считал её мертвой. Он никак не мог понять, почему человек этот так яростно противится осознанию этого факта, прекрасно понимая, что дочь его мертва и что умерла она, по меньшей мере, три месяца назад.

– Очень прошу вас подумать, мистер Прошек, – сказал он. – Мог ли быть у неё хоть кто-нибудь, кого называли Миком?

– Нет, – сказал Прошек. – При чем тут моя Мэри-Луиза и какой-то там Мик? Ведь эта ваша девушка совсем не Мэри-Луиза, – Он помолчал, а потом вдруг ему пришла новая идея. – Я хочу поглядеть на эту вашу девушку.

– Нам бы не хотелось подвергать вас такому испытанию, – сказал Карелла.

– Я должен видеть её. Вы тут говорите, что это моя дочь, вы показываете мне какую-то там карточку дантиста и всякое прочее дерьмо. Я хочу посмотреть на эту утопленницу. Уж я-то смогу сказать вам, является она или нет моей Мэри-Луизой.

– Вы так и называли ее? – спросил Карелла. – Мэри-Луиза?

– Именно этим именем я окрестил её. Мэри-Луиза. Все называли её просто Мэри, но это совсем не то, чего я хотел. Я выбрал для неё имя Мэри-Луиза. Это же очень красивое имя, правда? Мэри-Луиза. А Мэри – это как-то... слишком просто. – Он растерянно пожал плечами. – Слишком просто. – Он снова пожал плечами. – Я хочу видеть эту утопленницу. Где она тут у вас?

– Она находится в морге больницы, – сказал Клинг.

Так вот и отвезите меня туда. Считается, что родственник должен опознать... тело, так ведь? Разве вы не за этим меня сюда привезли?

Клинг вопросительно поглядел на Кареллу.

– Мы сейчас закажем машину и отвезем мистера Прошека в больницу, – сказал Карелла устало.

Они почти не разговаривали по пути в больницу. Все трое мужчин сидели на заднем сиденье “Форда-меркюри”, а вокруг них город сиял свежей зеленью, однако, настроение в машине было мрачным. Они въехали на больничную автомобильную стоянку, и Карелла поставил полицейскую машину на место, отведенное для стоянки машин больничного персонала! Мистер Прошек, выйдя из машины, растерянно замигал из-за ослепившего его яркого солнечного света. А потом он решительным шагом последовал вслед за Кареллой и Клингом к моргу.

* * *

Детективам не пришлось предъявлять свои удостоверения работнику морга. Они бывали здесь неоднократно.

Они ограничились тем, что назвали работнику номер тела, которое им нужно для осмотра, а затем пошли за ним мимо ряда дверей, часто расположенных по обеим сторонам коридора. Это были маленькие двери холодильников, и за каждой из них хранилось чье-то тело.

– Мы все же не советовали бы вам, мистер Прошек, настаивать на осмотре, – сказал Карелла. – Тело вашей дочери пробыло в воде довольно продолжительное время и я думаю, что...

Не Прошек не обращал внимания на его слова. Они остановились перед дверью, помеченной табличкой с номером 28, и Прошек уставился выжидающе на работника морга.

– Ну как, Став, да или нет? – спросил санитар, берясь за ручку двери.

Карелла тяжело вздохнул.

– Ну что ж, покажите ему, что там у вас, – сказал он, и санитар открыл дверь и выкатил носилки.

Прошек поглядел полуразложившееся безволосое тело девушки на носилках. Карелла внимательно следил за выражением его лица и увидел, как в глазах шахтера на какое-то мгновение промелькнуло узнавание, внезапное, страшное узнавание, сразу же уступившее место мучительной боли. Часть боли этого несчастного старика, каким-то образом передалась и Карелле.

Потом Прошек обернулся в сторону Кареллы, глаза его превратились в маленькие угольки, а рот сжался в узкую, словно прорезанную ножом линию.

– Нет, – сказал он. – Это – не моя дочь!

Слова его глухим эхом прокатились по коридору. Санитар снова вкатил носилки в морозильную камеру, и колеса носилок пронзительно скрипнули.

– Он потребует выдачи тела? – спросил санитар.

– Мистер Прошек? – окликнул старика Карелла.

– Что? – спросил Прошек.

– Вы потребуете тело для похорон?

– Что?

– Вы хотите?..

– Нет, – сказал Прошек. – Это не моя дочка.

Он повернулся к ним спиной и зашагал по коридору по направлению к выходу. Каблуки его застучали по бетонному полу.

– Это не моя дочка, это не моя дочка, это не моя дочка!

Выкрикивая эту фразу, он дошел до выходной двери в конце коридора и там мягко свалился на колени, ухватившись рукой за ручку двери. Держась за нее, он привалился к двери и горько заплакал. Карелла бегом бросился к нему и, склонившись над ним, обнял старика одной рукой. Прошек уткнулся лицом в его грудь и, всхлипывая, заговорил.

– О Господи, она умерла. Моя Мэри-Луиза, моя дочь мертва, моя дочь... – продолжать он немог. Его сотрясали рыдания, слезы душили его.

* * *

“Как все-таки хорошо, например, сапожникам, – думала Тедди Карелла. – Ведь им не приходится приносить свою работу домой. Делают себе там какое-то количество туфель, потом как ни в чем не бывало возвращаются домой к жене и вплоть до следующего дня не думают ни о каблуках, ни о каких-нибудь там подметках. А вот полицейский – так он обязательно будет думать об этих своих подметках постоянно”.

Что же касается такого полицейского, как Стив Карелла, то он будет думать не только о подметках, но ещё и о душах.

Она, конечно же, ни за что не вышла бы замуж за кого-нибудь другого, но от этого ничуть не легче наблюдать за тем, как он сидит у окна, погруженный в мрачные мысли.

Его поза сейчас была, ну в точности, классической позой мыслителя, охваченного глубокими размышлениями, и была почти копией скульптуры Родена.

Он сидел на стуле, слегка согнувшись и опираясь подбородком на сильную и большую руку, скрестив при этом ноги. Сидел он босой, и ей нравились его ноги. Это может показаться странным, но ей в самом деле нравились его ноги. “Считается, что мужские ноги не могут нравиться, – подумалось Тедди, – но, черт побери, я просто в восторге от них!”

Она подошла к нему. Ее трудно было назвать высокой, но как-то так получалось, что она умудрялась выглядеть значительно выше своего роста. Она очень высоко несла свою голову, плечи её никогда не сутулились, а походка у неё была величественная, истинно царская, и это, по-видимому, добавляло несколько дюймов к её фигурке. Волосы у неё были черными, глаза карими, и сейчас у неё были не накрашенные губы, хотя нужно сказать, что губы её вообще едва ли нуждались в помаде. У Тедди Кареллы губы были чуть полноватые и великолепного рисунка, а кроме того, часто привлекали внимание ещё и потому, что были лишены способности произнбсить слова. Она была глухонемой от рождения и по этой причине лицо её, как, впрочем, и остальное тело, использовалось ею как средство общения и, может быть, в силу этого отличалось особой выразительностью.

Они продолжали хранить молчание. Тедди – потому что не могла говорить, Карелла – просто потому, что ему говорить не хотелось. Но тем не менее между ними происходила молчаливая схватка. Наконец Карелла вынужден был уступить.

– Ну ладно, ладно, – ворчливо проговорил он. – Я уже снова с тобой.

Она вытянула указательный палец в его сторону, а потом согнула его, как бы нажимая на спусковой крючок.

– Да, дорогая, – признался он. – Я снова убиваюсь по своей работе.

Внезапно без всякого предупреждения она уселась к нему на колени. Руки его нежно обхватили её, и она сразу же сжалась теплым комочком, подтянув кверху колени и прижимаясь лицом к его Груди. Потом она заглянула ему в лицо и одними глазами сказала: “Расскажи”.