Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты выброси пленку, Вася. Прошу тебя.
— Считай, ее уже нет, — ответил я, вкатывая носилки в виварий с черного хода, через переходной бокс. И зря капитан с биологом поджидали меня у главного входа, ничего у них не вышло. Да и не могло выйти — пощупайте бицепс — с двоими-то я запросто справлюсь, не прибегая к волевым приемам.
Из холодильника достал я тубу с земляничным муссом — любимая еда Льва Матюшина — и углубился в изучение справочника по лекарственным средствам. Потом нашел подходящее снотворное в аптеке, набрал из ампулы в шприц и вколол в тубу с задней стороны. Капелька мусса вышла через дырочку, но я не стал ее стирать, пусть подсохнет. Не будет же голодный Лев проверять целостность тубы.
Лев, весь в грустях, сидел на пенечке. Петь он уже не мог, но еще пытался что-то набренчать на гитаре. Пуджики сидели кружком неподалеку и хрустели корнеплодами, доставая их из ведра. Похоже, лафа для них кончилась. Я так понял, что Лев с самого начала был вроде как запрограммирован на пение и добытчик из него не получился. Киберы наши бездельничали, и, вообще, не было прежней целенаправленности во всей картине стойбища. Только ткачики старались над ковриками, самозабвенно подправляя пушинки и перышки. Птички, что с них возьмешь.
Лев выхватил у меня тубу, откусил кончик. Я глядел, как он глотал содержимое, и жалел его, беднягу.
— Я за тобой пришел.
Пуджики перестали чавкать, раздался гнусавый переписк-перехрюкивание. Примерно такие звуки мог издавать поросенок.
Лев сполз с пенька. Я подобрал гитару и кликнул киберов. Повинуясь команде, они подобрали спящего Льва. Один спереди нес его за ноги, двое держали Льва за плечи, а последний поддерживал голову. Я замыкал шествие, снимая на пленку все подряд и крупным планом пуджика, пытавшегося выдавить из тубы остатки мусса. Они полукругом шли следом за мной, вытягивая лапы с растопыренными пальцами. Такие милые, подумалось мне, беззащитные, певучие пуджики. Их бы покормить, погладить, им бы спеть, сплясать бы для них! Вертятся эти мысли у меня в сознании, а подсознание мое человеческое борется, и понимаю я, что идет на меня массированная гипнотическая атака, а ничего поделать не могу. Так и тянет меня все бросить и пойти в услужение к пуджикам, и начинаю я в этом видеть высший долг свой, и начинаю понимать всю муку десантников, которых лишил я возможности служения пуджикам. Хрюканье их гунявое музыкой мне кажется, а морды хоботастые благородные очертания приобретают. Согрелось сердце мое в этакой сюсюкающей, нерассуждающей доброте, и только ни рожи, ни фантазии в желаниях, сибаритствующий байбак с паразитскими наклонностями. К тому же хобот с одной стороны и хвост такой плоский — с другой. Нет, ему, гаду, и в виварии не место. А пуджики тем временем собрались в кучку, перехрюкиваются, но никто не делает попытки освободить соплеменника: к тому же еще и трусы.
Вспомнил я футбольный мяч на Теоре, поставил пуджика в удобное для меня положение и разбежался…
Вот, по сути, и все. Но, поскольку конец всему делу венец, то в заключение скажу, что взлететь мы сразу не могли, так как в виварии противоперегрузочных устройств, пригодных для людей, не было. Открывать же виварий я не решался и потому почел за благо выдержать паузу, чтобы остаточные явления гипнотического воздействия выветрились из сознания десантников. Я поднял трап, дождался, пока пуджики уберутся подальше, и поставил защиту. Потом связался с виварием.
Капитан выслушал меня, не перебивая и не задавая вопросов. Когда я кончил, он сказал:
— Я одобряю ваши действия, и в этом отношении пусть вас не гложут сомнения. Объективно оценивая ситуацию, должен сказать, что мне еще иногда хочется плясать… Биолога мы посадили в клетку: он визжит и царапается: требует, чтобы его отпустили чесать пуджиков. Космофизик практически здоров, но сам считает, что пока ему место в виварии. Планетолог плачет и все рассказывает, как он рубил сук, на котором сидел. После вашего доклада я понял, что это у него не бред. Принимая команду на себя, предлагаю вам, ремонтник Рамодин, продлить карантин на трое земных суток, из вивария никого, включая и меня, не выпускать, из катера не выходить.
* * *Выслушали мы с капитаном Васю и согласились, что он рассказал все так, как оно и было. Капитан даже добавил, что ему особенно импонирует критический настрой Васи в отношении его, капитана. И ему непонятно, чего это Вася раньше сдерживался — мог бы и высказаться. Ему вообще никогда не нравилось, что все в экипаже смотрели на него, как на непогрешимого и не знающего сомнений руководителя. Это несправедливо. Ведь чем выше пост, тем больше решений приходится принимать и, естественно, тем больше ошибок делать. Масштаб руководителя прямо пропорционален величине и количеству совершенных ошибок: знать все невозможно, а вид приходится делать… И еще капитан сказал, что ему теперь понятно, почему Вася оказался невосприимчивым к гипнозу, но говорить он об этом не станет, чтобы не обидеть Васю, который вполне заслужил похвалы.
Мы, дающие
— Это ты правильно делаешь, что обо мне пишешь, — сказал Вася Рамодин, прочитав мой последний рассказ-воспоминание. — Обо мне надо писать. О капитане и Льве Матюшине тоже можно, заслуживают. Но события у тебя в записках какие-то незначительные, что ли. Нет, на Ломерее мы себя неплохо показали… на Теоре тоже, но в твоем изложении мы вроде как не главные. И похоже, кроме пространства, ничего не преодолеваем. А ведь это не так, ведь не зря нам памятники и, я бы сказал, монументы понавоздвигали.
Я Васю понял и решил написать о том, как мы жили и работали на Эколе. На мой взгляд, это интересно тем, что мы там активно насаждали добро и поэтому нам пришлось драться. Просто даже удивительно, что без драки добра не получается. О том же, как мы возвращались оттуда, как Вася уговаривал дракончика лечь в специально сконструированную анабиозную камеру, но ничего у него не вышло, и дракончик угнездился вместе с Васей, положив ему на грудь одноглазую голову, о том, как капитан в одиночку вел звездолет почти без горючего, как, маневрируя между гравитационными полями, довел его до орбиты Плутона и единственный раз в истории нашего экипажа послал просьбу о помощи, я писать не буду. Чего не видел, того не видел, спал всю дорогу. И все! А начну я вот с чего.
— Посмотри, что-то моя колючка приболела! — Лев держал в раскрытых ладонях колючку, которую сам выбрал. Все ее четыре глаза были мокрыми, и горестные морщинки покрывали промежутки между антрацитово поблескивающими выступами по бокам.
Я осмотрел животное. Я помнил колючку веселой, и это определялось тем, что улыбались непроизвольно все, кто ее видел. А сейчас мне было грустно. Отсюда следовал вывод, что колючка нездорова, но и только. Что с ней, я не знал, да и ни один земной врач не взялся бы лечить инопланетное животное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Ремонт мозгов - Римма Казакова - Научная Фантастика
- Заяц - Сергей Другаль - Научная Фантастика
- Специалист по контактам - Гарри Гаррисон - Научная Фантастика
- Василиск - Сергей Другаль - Научная Фантастика
- Чужие обычаи - Сергей Другаль - Научная Фантастика
- Язычники - Сергей Другаль - Научная Фантастика
- Мы, дающие - Сергей Другаль - Научная Фантастика
- Пропала Тишка - Сергей Другаль - Научная Фантастика
- Обостренное восприятие - Сергей Другаль - Научная Фантастика
- Поверхность Мебиуса - Сергей Другаль - Научная Фантастика