Бурый призрак Чукотки - Николай Балаев

Уже осенью 1976 года от охотников-промысловиков совхозов имени Ленина и «Певек» начали поступать сообщения о растущем выходе белых медведей на равнины приморской тундры. Позже пошли телеграммы из бригад, кочующих в отрогах Анадырского хребта. О встречах с белыми медведями заговорили водители автомашин, работающих на внутрирайонных трассах, горняки поселков, расположенных чуть не в центре хребта. К весне 1977 года прибрежные поселки были чуть ли не оккупированы могучими зверями. Вели они себя в основном терпимо.

Медведи «изымали» у охотников тушки нерпы и другую морскую добычу. К весне «пришельцы» не брезговали уже и «материковой» едой: олениной, рыбой, отходами на свалках.

В тот год и позже было высказано немало гипотез, пытавшихся объяснить этот массовый выход. На первом месте, конечно, стояло совершенно лишенное научных обоснований мнение: «Запрет на отстрел сделал свое дело, надо срочно стрелять, иначе на берег хлынут целые полчища этих лохмачей, поедят всех героических тружеников Заполярья». Мнение это исходило не от ученых, а от руководителей всех рангов от района до области, жаждущих приобрести такую престижную шкуру.

Зато охотники-профессионалы были одного мнения: «Северяк дует и дует, льды нагнало чуть не столетние, ни одной отдушины, нерпа от берегов ушла».

О голоде среди медведей говорил и охотник-профессионал Соловьев: «Я вон на участке в сарае, где нерпа хранилась, дверь не закрываю, чтоб не отломали. Они мороженую гальку, пропитанную нерпичьим жиром, на полметра вглубь слопали».

К объяснениям промысловиков можно добавить вот такие любопытные строчки:

«…К востоку от острова Айон повсеместно к припаю был прижат массив с преобладанием двухлетнего и многолетнего льда. Преобладающие северные ветры обусловили отсутствие каких-либо разряжений за припаем. Местами в массиве отмечались сжатия до двух баллов…

Низкие температуры воздуха способствовали интенсивному нарастанию льда, и к началу марта толщина ровного припайного льда на участке Айон–Шмидт превышала среднемноголетние значения в среднем на 20–30 сантиметров».

Эту справку выдали мне в Певекском управлении Гидрометслужбы и контроля природной среды.

Такая обстановка сложилась зимой 1976/77 года в указанном секторе Арктики. Поэтому часть животных этого сектора поневоле выбралась на сушу, где и смогла прокормиться, пока не восстановились нормальные условия существования. Случаев падежа белых медведей от голода на суше не зафиксировано, хотя сильно истощенные попадались. Было замечено, что медведи, как обычные олени, копытили: разгребали занесенные снегом ягодники, не брезговали и ветвями кустарников. Вообще примеров вегетарианства белых медведей даже в сытые годы замечено множество.

Черновики этой рукописи пролежали у меня в столе некоторое время, так как рассказы о далеких плаваниях белых медведей и возвращении посуху приходилось слышать только от зверобоев, пастухов да геологов. Ну еще личные наблюдения. Официальных сообщений ученых не встречалось. Отсюда возникали некоторые сомнения.

Но недавно в руки попала вышедшая в 1983 году книжка полярного исследователя С. М. Успенского «Живущие во льдах». Вот выдержка из нее:

«В Японию и Маньчжурию, как о том свидетельствуют материалы японских императорских архивов, живые белые медведи и их шкуры попадали уже в VII веке. Впрочем, население этих стран могло познакомиться с этими животными и раньше, так как медведи изредка достигали берегов Японии вместе с плавучими льдами».

Как белые медведи находят дорогу домой, на Север? Думаю, тут роль играют два основных фактора.

Первый. Рассудочная деятельность. Белый медведь прекрасно ориентируется по сполохам.

Второй. Несомненную роль играет взаимодействие электромагнитных полей Земли и головного мозга животного.

И вообще, кто знает: может быть, электромагнитные ноля, как и биосфера, — продукт жизнедеятельности на нашей планете? Сумасшедшая гипотеза автора? Она самая…

Местопребывание белого медведя очень специфично. Оно постоянно в движении: льды ломаются, одни исчезают, другие родятся заново. Поэтому у белого медведя нет четко очерченной территории, как у его наземного бурого собрата. Он вечно движется в двух направлениях — бродит сам, в то время как бредут несущие его льды. Белый медведь вполне заслуживает данное ему прозвище — великий скиталец. Вот так и сложилась легенда о буром призраке Чукотки.

Солнечные птицы

Наблюдая много лет взаимоотношения человека и природы, я усвоил печальную истину: увидев интересное явление, найдя древний памятник материальной или культурной деятельности человека, не обнародуй сразу точные координаты мест наблюдений или находок. Основания на то есть.

Сейчас все знают об открытии в шестидесятые годы на чукотской реке Пегтымель наскальных рисунков.

Но никто пока не знает, что в 1975 году состоялась первая попытка их варварского уничтожения. Туристы-горняки Полярнинского ГОКа, сплавлявшиеся по реке, решили сфотографировать картины древних мастеров. Однако им не понравилось, как эти картины смотрятся через видоискатель фотоаппарата, и тогда туристы взяли в руки ножи, проскоблили некоторые рисунки, а потом сфотографировали.

И все же я бы не назвал данное деяние варварством, найдя ему определение помягче, но среди туристов был учитель истории…

Мне давно не приходилось бродить в тех светлых и печальных тундрах. Может, имели место и другие попытки? Может, там уже и кайлом орудовали? На предмет помещения бесценных произведений искусства в своей личной «зале», как теперь называют в горняцких квартирах Чукотки комнату, имевшую ранее прекрасное российское название — гостиная.

И чего только не тащат в эту «залу», стараясь перещеголять друг друга! В одном из маленьких горняцких поселков Чаунского района есть человек, который коллекционирует высушенные головы… Нет, нет, не людей. Он не каннибал. Он рядовой из живущего пока племени убийц природы. Он сушит головы наших меньших братьев, куликов-турухтанов, а затем цепляет на стенды в «зале». Головы прекрасных птиц, украшающих нашу северную природу. А на вопрос, что это у него на стенде за птицы, ответил:

— Да сам не знаю. Весной выйдешь за поселок, они на обсохшем бугре дерутся. Шмальнешь из ружья — враз десяток. А смотрятся, правда? Ни у кого в поселке нет!

Факты такого, каннибальского, отношения к природе можно приводить десятками.

Поэтому в данной повести изменены названия рек, долин, сопок по маршруту, где проходило наше путешествие. Но кусочек местности, конечный пункт путешествия, я описал таким, каков он есть. Он мал, и найти его среди тысяч диких долин и ущелий Анадырского хребта даже специалисту-топографу, как я узнал в местном геологическом управлении, практически невозможно. Правда, в угрожающей близости оказалась «Первобытная стоянка», но сейчас меры, разработанные государством с целью экономии горючего, подсократили дальние вояжи добытчиков. Хотя государство, по наблюдениям моим и многих других жителей Чукотки, берегущих тундру, может смело урезать — и существенно — и новые нормы…

Результаты нашей экспедиций мы сообщили орнитологам Магаданского института биологических проблем Севера.

…Птица спит. Кругом метели горы снега навертели…

Пультын отрицательно покачал головой:

— Уйнэ, — сказал он. — Нет. Не улетают. И зимой тут. Как песец. Как Вэтлы — Ворон. А когда совсем холодно и темно — спят. Как Кэйнын. Только в длинных норках.

— Как медведь? Спят?!

— И-и… Да.

Мы уставились на Пультына в изумлении: птицы спят всю арктическую зиму в норках?!

А старый пастух достал из-за выреза кухлянки сигареты «Стюардесса», сунул одну в коричневый мундштук, сооруженный из винтовочной гильзы и корешка курильского чая, осторожно прикурил от керосиновой лампы и сказал:

— Я был нэнэнэкэй, ребенок. Залезал на обрыв и вытаскивал их из норок. Там много, оммай… куча. Все спят. Возьмешь в руку, чувствуешь — один бок холодный, как лед. Другой бок теплый. Послушаешь ухом, сердце чук… чук… совсе-е-ем редко. Замерзли и спят. А когда станет тепло — растают и полетят…

Пультын помолчал, потрогал ложкой накрошенные в чай галеты и продолжил:

— Я их доставал и кушал сильно был голодный: тогда война на земле жила.

— Где ты видел этих птиц? — спросил я.

— Там. — Пультын посмотрел в окно и махнул рукой в сторону гряды, блестевшей литым снежным панцирем: — Далеко-о-о… Где живет охотник Вельвын.

Я мысленно представил себе карту. Да, далеко. Километров полтораста напрямую. А тут горы. Считай, триста с гаком…