Соска - Олег Журавлев

— Вот ты где, Алеша, прописался… — вслух сказал Степан, неожиданно для себя назвав бомжа по имени.

Степан ухватился за до половины вбитый толстый гвоздь, который служил ручкой, и осторожно потянул на себя. Дверь открылась, не заскрипев, видимо, петли были кем-то предусмотрительно смазаны.

Степан пригнулся и шагнул в темноту.

Маленькая запыленная лампочка в проволочном каркасе высвечивала лишь первые ступеньки узкой лестницы, которая вела вниз и пропадала в темноте. Ступеньки были обиты железными уголками. В самом конце лестницы угадывался тусклый луч света, который пробивался откуда-то сбоку, как из преисподней. Снизу поднимался сырой подвальный смрад, а на самой лестнице воняло плесневелой сыростью, мочой и витал запах дорогих духов, то исчезая, то радуя нос.

Стены были разрисованы, бросался в глаза солидный половой член, похожий на кабачок с густыми бровями. От «кабачка» поднималось облачко, как в комиксах, — кабачок разговаривал, что-то предлагая таинственной Даше.

К счастью, спускаться в темноту Степану не пришлось. На левой стене на уровне колен имелось окошко, волосатое от пыли. Пыли было столько, что Степан даже сразу не понял, что внутри горит свет.

Степан достал из кармана упаковку бумажных носовых платков, развернул один и положил на ступеньку, чтобы сесть, другим же прочистил себе на стекле смотровое окошко.

Как раз вовремя.

В подвале среди мрачных труб, на которых блестели капельки воды, в кругу до осязаемости густого желтого света возлежал пьяный бомж. Возлежал он на множестве старых тряпок, из которых выделялся спальный мешок, прожженный сигаретой во многих местах.

Своей позой он напоминал главу семейства, пришедшего с работы усталым и сразу же завалившегося на диван.

Его картонка стояла рядом, прислоненная к трубе. На ней оказался намалеван неказистый рисунок красная кнопка, череп с костями и слово «жми», казавшееся очень странным, если на него долго смотреть.

Дамочка как раз присела на корточки, сложив руки на коленях, и что-то втолковывала султану на топчане. Тот морщился и отворачивал голову, как будто в глаза ему бил свет или как будто не нравились духи, которыми дамочка пользовалась.

В таком положении зад дамы имел такую великолепную грушевидную форму, что Степан невольно сглотнул и расчистил окошечко пошире.

Гостья договорила свое, села в ногах хозяина мест, задрав для удобства подол, и достала из своей сумочки плоскую бутылку виски. Глаза бомжа вспыхнули пьяным пожаром, он сунул руку куда-то за спину, в темноту, и извлек на свет мутный граненый стакан. Дамочка, не мешкая, наполнила его до самых краев и терпеливо ждала, пока угощаемый осушит его до дна. Тот пил жадно, не морщась. Его кадык ходил вверх-вниз, как будто речь шла о яблочном соке, выпиваемом после партии в теннис на жаре.

Допив, бомжара положил стакан на место и откинулся навзничь как простреленный в сердце.

Дамочка убрала бутылку и начала расстегивать на мужчине брюки. Брюки это были, джинсы или другая разновидность штанов, понять было крайне трудно. Предмет туалета сильно лоснился на швах, а там, где не лоснился, виднелись круги от высохшей мочи и черные следы от пальцев.

Не без труда прекрасной незнакомке удалось стянуть их до колен. Даже с большого расстояния Степан понял, что в нос ей ударил такой сильный запах, что женщина дернулась, как от пощечины.

Решительно выдохнув, дамочка сунула руку в трусы бомжа и достала интимный атрибут. Тот был вялый и черный от неухода. Осторожно, двумя пальцами, дамочка принялась ласкать неприятный предмет. Ее тонкие белые пальчики с покрытыми прозрачным лаком ноготками резко выделялись на фоне неумытого органа.

Усилия дамочки увенчались весьма скромным успехом.

К тому же бомж зашевелился, скорее всего, заворчал, — Степану не было слышно — и приподнял голову. Увидев, что над ним совершается насилие, он собрал последние силы и попытался залепить насильнице оплеуху, но промахнулся и упал на спину.

Как ни странно, но тот факт, что бомж увидел происходившее безобразие, помог дамочке. Член напрягся и вырос до достойных размеров. Воодушевившись, дамочка продолжала проворно баловать его и все, что к нему прилагалось, всевозможными ласками, так что Степану на ступеньках стало жарко. Но цели своей добиться так и не смогла. Тогда она достала салфетку и долго протирала, прежде чем взять святая святых в рот. Сразу же стало очевидно, что речь идет не о заурядной любительнице.

Насилуемый вяло отталкивал золотистую головку хищницы, но наконец успокоился и даже поменял положение — лег поудобнее.

Наконец процедура подошла к концу. Таз бомжа вздернулся, дамочка тоже напряглась, но не выпустила заветный отросток изо рта, а, наоборот, принялась его массировать, как будто выжимала тюбик.

Затем воровка запрокинула голову и, не глядя, нашарила впотьмах свою сумочку. Вынув оттуда хрустальную колбу, она выплюнула внутрь содержимое ротовой полости, заткнула колбу специальной крышечкой и поместила в небольшой хромированный термос.

Затем встала, пошатываясь, отошла на несколько шагов, оперлась одной рукой о кирпичную стену, и ее обильно вырвало на водопроводные трубы. Дамочка прополоскала рот остатками виски, бросила пустую бутылку в темноту и исчезла из освещенного круга.

Сеанс был окончен, и единственный зритель, не мешкая, покинул балкон.

Степан вышел на улицу и зашагал по тротуару, не обращая внимания на глядящие на него черные стекла джипа.

Через пару минут после Степана из подъезда вышла Наташа Свиридова. Помады на губах у нее больше не было, выражение лица женщина имела брезгливо-надменное.

Она процокала прямиком к черному джипу и влезла на переднее сиденье, воспользовавшись услугой хромированной ступеньки.

Семен Одинцов ждал ее, развернувшись вполоборота на водительском сиденье.

— Как прошло, Наташа? — спокойно спросил он.

Наташа махнула рукой, как будто заданный вопрос был комаром, потом бросила:

— Да нормально, как…

Она достала из сумочки термос и передала Одинцову, затем полезла за сигаретами.

Тот молча принял термос из ее рук.

— Наташа… — с ласковой укоризной сказал он, косясь на сигареты.

— Что «Наташа»?

Свиридова посмотрела на него в упор и щелкнула зажигалкой.

— Впрочем… разве что сегодня, — пробормотал Одинцов. — Только в окно, пожалуйста.

— Хорошо-хорошо… — со сдерживаемым раздражением согласилась она, чиркая зажигалкой.

Дым потек наружу, высасываемый улицей.

Одинцов достал из бардачка конверт и передал курящей. Наташа, не раскрывая, сунула его в свою сумочку.

— Тебя куда подкинуть?

— Да мне все равно! Только здесь не стой…

— Понимаю…

Одинцов завел мотор, и джип неспешно поплыл по улице. Обгоняющие его машины казались суетливыми букашками, которые при желании тот мог с хрустом давить.

— Вот здесь останови. По магазинам пройдусь.

Они безразлично чмокнулись в щеку, и Наташа покинула машину. Одинцов подождал, пока женщина исчезла в дверях бутика, восхищенно любуясь статной фигуркой.

— Вот это женщина! — сказал он вслух и включил радио.

Как будто только этого и дожидалась, во весь голос завопила Земфира.

Джип-монстр рявкнул мотором. Ничто не предвещало того, что именно сегодня Семен столкнется с предметом, который изменит его жизнь навсегда. Для себя он назовет его…

Талисман

«Есть у меня предчувствие…» — говорил себе Семен Одинцов по прозвищу Пруха, припарковываясь перед входом в роскошную гостиницу как раз напротив красной дорожки.

Предчувствие действительно было, но какое-то странное. Семену никак не удавалось понять, хорошее оно или плохое.

«Что-то такое должно произойти. Сегодня, здесь, сейчас. И это „что-то“ есть окончательно и бесповоротно. Ужасно и… необходимо».

Портье в белых перчатках неловко переминался с ноги на ногу, ожидая, когда дверь страшной машины откроется, чтобы поспешить за чемоданами.

Никто из мрачного произведения автомобилестроителей не выходил.

Пруха глядел перед собой, покусывая губы, рука на руле. На кресле, где недавно сидела Наташа Свиридова, стоял термос, упакованный в миниатюрный кожаный портфель, похожий на упаковку от виски, с единственным золотым замочком.

«А может, не ходить? Послушаться предчувствия? Сколько раз оно тебя выручало, Сема…»

И не счесть. Предчувствиям своим господин Одинцов доверял даже больше, чем любимому кольту «анаконда» с костяной рукояткой и золоченым дулом — подарку небезызвестного авторитета Гоши Беспалого. Кольт он не использовал уже много лет — времена изменились, но носил почти всегда с собой, имея на оружие официальное разрешение.

Револьвер был тяжелой и неудобной железякой, удлиненное дуло никуда не помещалось, а мушка за все цеплялась. Пруха носил его и в кобуре за пазухой, и в барсетке, и просто в кармане. Дошло до того, что он начал класть сей талисман в отделение для перчаток. Таким образом, кольт одновременно и был под рукой, и не мешал.