Род-Айленд блюз - Фэй Уэлдон

По мнению сестры Доун, не следует быть слишком щедрой на похвалы, потому что те, кого хвалят, перестают стараться. Будь у нее дети, они бы выросли невротиками-честолюбцами: придут они, например, домой счастливые и с гордостью скажут матери, что получили серебряную медаль, а она с презрением фыркнет — почему не золотую? Опозоренные обойщики тихонько ушли. Сестра Доун обошла апартаменты, внимательно разглядывая каждую мелочь и пытаясь представить себе следующего жильца. Она их выбирала как числа лотереи: призывала на помощь удачу и старалась угадать, какое число появится на экране.

Ванная была очень мило облицована плиткой под мрамор, которую вполне было можно принять за настоящий мрамор, уборную украшали лепные золоченые ангелочки. Сестра Доун решила, что запасным кандидатом пусть будет та самая восьмидесятилетняя Пулицеровская лауреатка и курильщица. Ей предложат занять апартаменты при условии, что она бросит курить. Она даст обещание, но не бросит, и с самого начала сестра Доун получит психологическое преимущество над ней. Если говорить честно, то рака легких можно не опасаться, если вы прокурили восемьдесят лет и он не свел вас в могилу, значит, никакая онкология вашим легким не грозит, да и другим органам тоже, вы умрете от инсульта, или от инфаркта, или просто от того, что исчерпался ваш жизненный ресурс, а это случается с людьми, когда их возраст приближается к сотне. Пулицеровская лауреатка поджарая, строптивая и крепко пьет, такие живут долго. Не самый плохой кандидат на место в “Золотой чаше”, подумала она.

Внимание сестры Доун привлек “мерседес”, въехавший в приоткрытые чугунные с золотом ворота — точная копия ворот у входа в Гайд-парк, поставленных там в честь королевы-матери, которой как раз исполнилось девяносто восемь лет — прекрасный возраст. “Мерседес” не поехал к парадному входу, где, как естественно предположить, находится стоянка, а подкатил к стеклянной двери “Атлантического люкса” доктора Роузблума, чье имя всем надлежит забыть, и остановился в нескольких футах от сестры Доун, печалившейся по поводу пейзажа. Из машины вылезли три женщины — тощая девица в свитере и джинсах, с боттичеллиевскими волосами и высоким лбом, и две дамы преклонного возраста. Одна лет семидесяти пяти, одета чудовищно: оранжевый вельветовый тренировочный костюм и малиновая лента на голове, талия расплылась, а это не обещает надежного долгожительства; зато другая в чем-то странном, легком не по погоде и летящем, на вид субтильная, но явно заслуживает внимания. Чуть за восемьдесят, хотя с первого взгляда можно дать лет на десять меньше. Возможно, в прошлом актриса или балерина. Движения легкие и энергичные, спина почти прямая — гормонозамещающая терапия лет с сорока пяти, заключила сестра Доун, это всегда плюс, — красивая головка изящно посажена на стройной шее, задрапированный вокруг нее шарф тактично скрывает морщины.

— Стоянка у главного входа, в специально отведенном месте! — крикнула сестра Доун, когда приехавшие стали выгружаться; они не обратили внимания, хотя отлично ее слышали.

— Здесь хватает места, — сказала молодая женщина. — Да мы уже и припарковались.

У нее был английский акцент. Что ж, если родственники англичане и живут далеко, тем лучше.

— Мы хотели бы поговорить с кем-нибудь из администрации.

— Я из администрации, — сказала сестра Доун и, сообразив, что это более или менее соответствует действительности, почувствовала себя гораздо уверенней. Пусть ей за сорок и у нее нет ни мужа, ни детей, ни своего дома, один Бог знает, сколько на свете таких обездоленных женщин, зато на ее счету в банке копятся деньги, копятся очень быстро, и она не умрет нищей, как ее всю жизнь пугала мать.

Она смотрела, как Фелисити ходит по роузблумовскому люксу, оклеенному миленькими бело-розовыми обоями, любуется видом, весело смеется над идиотскими лепными ангелочками в сортире, слышала, как та сказала: “Я могла бы жить в таком месте. Оно больше похоже на меня, чем мой огромный, вечно скрипящий сарай”.

Возмущенная Джой закричала во всю мощь своего голоса:

— Мисс Фелисити, это ваш родной дом, не забывайте!

Приятно, что пристанище для себя ищет спокойная старушка, а не крикунья. Если она так вопит сейчас, что будет через десять лет? Голосовые связки обычно отказывают в последнюю очередь. И сестра Доун вздохнула чуть ли не с облегчением, услышав ответ Фелисити:

— Я никогда не умела выбирать. По-моему, больше искать не стоит. Мы нашли то, что нужно.

Англичанка заспорила:

— Ну что ты такое говоришь. Это же первый пансион, куда мы приехали. Нельзя принимать решения с бухты-барахты.

— Можно, — сказала Фелисити. — И я уже приняла. Что мне выпало сегодня утром? “Благоприятно иметь куда выступить”. Здесь и есть то самое “куда”.

Сестра Доун повела дам по коридорам в парадную гостиную, куда им и следовало с самого начала войти и проникнуться должным благоговением среди бюстов римских императоров на мраморных колоннах-подставках, и сказала:

— Должна сообщить вам, что у нас длинный список ожидающих; мы тщательно проверяем всех кандидатов и потом голосуем “за” или “против”. Мы все здесь как одна большая семья.

Дамы заметно скисли, чего сестра Доун и добивалась. Она предпочитала просителей, а не приверед.

Особа решительная, она уже решила отдать “Атлантический люкс” Фелисити, но пусть та немного потрепыхается, это полезно. Фелисити для “Чаши” настоящая находка, она грациозна, приятно говорит, прекрасно выглядит, и хотя она явно не интеллектуалка, в отличие от Пулицеровской лауреатки, зато не будет досаждать другим обитателям “Чаши” курением. Более того, она цитировала “И-цзин” — “Благоприятно иметь куда выступить” явно из “Книги перемен”, а это означает, что доктор Грепалли возражать не будет. Юнгианцы с этими их глупостями буквально притягивают друг друга.

7

Вы можете убежать, но спрятаться вам не позволят. Когда мы вернулись в “Пассмур”, там стоял и ждал черный лимузин с нью-йоркскими номерами. Я срочно нужна на студии в Сохо, в монтажной. Я должна вылететь “конкордом” в 21.00 из аэропорта Кеннеди. Я уже говорила, что “Здравствуй, завтра!” — крупнобюджетный проект. Стоимость билета на “конкорд” для заблудшего монтажера ничтожна даже в сравнении с гардеробом от Версаче, который вместе с героями оказался на полу монтажной в вырезанных эпизодах. Размышляя таким образом, я велела водителю подождать, но Фелисити пригласила его в дом и угостила кофе с печеньями. Джой поспешила уехать: бородатый шофер был похож на какого-то дикого горца, и ей стало страшно. Когда она выходила из комнаты, он встал и поклонился с изысканной вежливостью, но ее это еще пуще испугало.

Сначала я никак не могла сообразить, как им удалось меня найти. После полета я обычно плохо соображаю. Правда, я сказала своей приятельнице Энни, куда лечу, но она бы никому меня не выдала; живущему надо мной дизайнеру я оставила ключ от моей квартиры, чтобы выпускал кота, но ему я просто сказала, что еду навестить заболевшую родственницу, и никаких подробностей. И вдруг я вспомнила, что мы с Фелисити в последнее время оставляли друг другу сообщения на автоответчике, скотина Красснер наверняка их прослушал и пустил по следу своих людей. Киношники, если им что-то понадобилось, ни перед чем не остановятся. Подкупят операторов телефонной сети и компьютерных взломщиков, выудят все мыслимые и немыслимые гадости о ком угодно. Защищая свое право развлекать публику и зарабатывать деньги — что в сущности одно и то же, — они не знают жалости. Может быть, Красснер пробыл какое-то время в моей квартире после того, как проснулся, — сколько дней назад это было, четыре? До сих пор мне такая возможность и в голову не приходила, я была уверена, что, оказавшись в самое неподходящее время в такой запарке, он проснулся, может быть, нашел кофе и выпил (на здоровье) и сразу же бегом на студию. Будь у него чуть больше времени, он выбрал бы себе для игр и забав яркую и роскошную женщину, а не меня. Мне еще меньше захотелось возвращаться и выручать съемочную группу, мало ли что у них там стряслось. Я позвонила в монтажный отдел, но никто не ответил. Понятно, они там все безумно заняты, разве можно снять трубку, если никто из них не ждет звонка.

Я слегка приободрилась. Мне нравился прозрачный воздух и леса, оленьи клещи держались на почтительном расстоянии от дома, у Фелисити было хорошее настроение, Джой была забавная, мы провели славное утро в “Золотой чаше”, мир Сохо казался таким далеким, в него совсем не хотелось возвращаться, пусть даже тебе предоставили “конкорд” и осыпали кучей полагающихся его пассажиру подарков в изумительных кожаных футлярах, которые никому не нужны. Фелисити была в восторге от “Золотой чаши”: нам показали великолепную библиотеку, сверкающие чистотой кухни, где готовилась только самая лучшая и самая свежая еда, никаких полуфабрикатов быстрого приготовления нет и в помине; показали столовую, где обитатели могут есть в одиночестве за маленькими круглыми столиками на одного, хотя сестра Доун этого не одобряла: общение во время приема пищи благотворно влияет на процесс пищеварения; показали элегантные гостиные для совместного проведения досуга, флигель для нуждающихся в уходе, где не было ни одного пациента; познакомили со штатом, все были жизнерадостные, энергичные и приветливые; познакомили с доктором философии, хотя глаза у него были тусклые и говорил он только о том, в каком состоянии находится площадка для игры в гольф. Нам сказали, что если Фелисити хочет, она может привезти свою собственную мебель, хотя обычно друзья по чаше предпочитают расстаться с материальными свидетелями прошлого, чтобы полнее раствориться в настоящем. Она будет жить почти так, как жила дома. По коридору мимо нас шли люди с доброжелательным, осмысленным выражением на лицах, лишь несколько из них двигались в ходунках, а два-три пожилых джентльмена посмотрели на Фелисити очень внимательно, даже оглянулись. Она была очень довольна. Что ж, в царстве слепых и одноглазый — король, а в таком маленьком государстве, как “Золотая чаша”, у Фелисити окажется целая свита поклонников, где бы она их нашла, продолжай жить среди людей моложе себя. Мы заглянули в зимний сад, где проходил сеанс духовной подпитки, и несколько минут послушали — ведь душа так же нуждается в пище, как и тело, считает доктор Джозеф Грепалли, с которым мы имели честь познакомиться лично в его поистине великолепном кабинете. Его комнаты находятся над портиком, это единственное помещение в “Золотой чаше”, куда надо подниматься по лестнице. Широкие окна смотрят на длинный прямоугольный пруд с лилиями. В шкафу ученые книги.