Животная пища - Джон Барлоу

Каким-то чудом я сдержал слезы и унял дрожь в подбородке. Я знал, что никогда не был достойным преемником славного обжоры. Но все-таки времена изменились, и я делал что мог. Когда комья земли ударились о крышку гроба, мне на ум пришел мучительный вопрос. Я снова и снова спрашивал себя и не мог найти ответа: как бы поступил Маллиган на моем месте? Съел бы он собаку?

Отойдя от дел, я в последний раз упаковал «Машину» в деревянные ящики. И больше никогда не возглашался в Польшу.

Нет, я так и не смог по-настоящему прославить дело Маллигана, совсем как в тот вечер не смог с достоинством носить его большие одежды. Однако есть в этом мире забытый всеми, кроме своих обитателей, грязный городишко в далеком мрачном углу мрачной страны, где Капитана Смака будут помнить еще очень долго.

ХОЗЯИН ТОМАСА-БЕССИ

Викторианская мелодрама

I

1888. Работный дом близ Лидса

На восходе солнца я вывалился из чрева матери прямо на стылый каменный пол. Она облизала мне голову, но нас было пятеро, поэтому пришлось свернуться в клубочек и ждать. Если подождать немного, можно увидеть такое, что и не снилось. Надо только найти себе укромное местечко. И наблюдать. Все произойдет само собой, прямо у тебя перед носом.

Когда Джозеф Маркхэм уже собирался выпить утреннюю чашку чая, в маленькой кладовке рядом с кухней кто-то обнаружил новорожденных. Местной кошке, которую все очень ценили и уважали за ловлю крыс и которая прежде ни разу не котилась, налили молока. «Прямо на каменный пол!» – кричали сердобольные люди и всячески пытались ублажить новоиспеченную мамашу. Ее накормили объедками и уложили на подушку из ветоши. Наевшись свиной кожи, размоченного в молоке хлеба и печенья, она наконец уснула.

Тогда центром внимания стали ее миниатюрные бело-рыжие копии. Всех служащих до единого внезапно охватило безотчетное желание приласкать котят. Но в работном доме распределение благ происходило по старшинству, и поэтому первым был Маркхэм, управляющий. Котенка положили ему на ладонь. Он лежал, не двигаясь, – комочек меха размером со свернутый носовой платок. Теплый. Тепло проникло в самое сердце Маркхэма, и он растаял. Куда только подевалась его непоколебимая суровость? Остальные тихонько посмеивались над этим зрелищем. В приступе нежности, воздушной, как паутинка, и такой мимолетной, что воспоминание о ней уже поблекло, Джозеф Маркхэм склонил голову над крохотным созданием и поцеловал его в макушку – так ребенок целует своего новорожденного братика.

Потом пришла очередь писаря. Тот заглянул на кухню, чтобы посмотреть, из-за чего поднялось столько шума, и Маркхэм, с сияющим от восторга взглядом, подозвал ничего не подозревающего клерка к себе и прижал одного котенка к его тощей груди (груди астматика, как выяснилось позже). Затем пушистый комочек перешел в руки смотрителя, повара и конюха, который приехал сюда по поручению хозяина, благотворителя работного дома, но занял свое законное место в иерархии.

По одному, словно эти крошки могли в любую секунду рассыпаться в пух, четырех котят бережно подняли с пола. Их держали гордо, точно хрупкий трофей, воркуя и едва дыша от восхищения. Потом, когда детенышей стали передавать из рук в руки, восхищение сменилось изумлением; осмелев, люди стати брать их по двое, громко смеясь над каждым тоненьким писком. Как это чудно и важно – держать двух котят в одной руке!

Они переходили от одного гордого обладателя к другому. Неуклюжий управляющий брал нежный комочек и показывал всем, как будто его теплая тайна открывалась лишь в этот миг. Потом он взял сразу нескольких и тут же опустил, потому что со всех сторон раздались испуганные возгласы. Две судомойки, зная, что до них очередь дойдет еще не скоро, кудахтали громче всех. В конце концов и они получили по паре пушистых созданий, но им все было мало, и они стали спорить за обладание четырьмя котятами сразу.

Всем налили чаю, чтобы отметить радостное событие и тем завершить нежданное торжество. На кухне воцарилось молчание. «Придется их утопить», – прошептал кто-то, а остальные, не в силах возразить, робко опустили глаза. Когда всех окончательно одолел ужас, они стали раздумывать, кто бы мог приютить котят.

– Миссис Теккер теперь вдова, – сказал повар.

– Да, да, она точно возьмет одного! – последовал дружный ответ. – Конечно, возьмет, оно так веселее будет!

Все взгляды неизбежно возвратились к бело-рыжим котятам, к их беспомощным, только-только народившимся мордочкам. Казалось, для них обязательно найдется дом. Однако каждый в глубине души понимал, что сегодня же утром в старый мешок из-под муки наложат камней и понесут этот мешок к речке.

Управляющий допил чай. Все поняли, что это значит, и тоже допили. Только две судомойки до сих пор возились с котятами.

Любовь Маркхэма к кошкам прежде ограничивалась признательностью: благодаря им в доме не было грызунов. Он гордо наблюдал за громадной рыжей охотницей, когда та в ожидании благодарности приносила ему очередную задушенную крысу. Но теперь он весь исполнился восхищением к этой бедняжке, незаметно выносившей четырех котят и разродившейся прямо на каменном полу. Он прокрался обратно в кладовку, где спала героиня, чтобы еще разок ее погладить. И там обнаружил его. Пятого котенка. Мертвого. Маркхэм стоял в двери и глядел то на спящую кошку, то на пушистый комочек, скрытый в темном углу. Будет лучше забрать его сейчас, чтобы бедная мать, проснувшись, не увидела мертвого детеныша. Он тихо подкрался и вытянул из-под нее лоскут ткани, готовясь завернуть в него котенка. Но тут в кладовку ворвалась расстроенная судомойка с четырьмя котятами на руках. Она положила их на пол, словно ребенок, которому наскучила игрушка, и вышла, не обратив никакого внимания на Маркхэма (хотя тот простил ей маленькое ослушание). Убирать котенка он передумал и вернулся на кухню.

Несмотря на ранний час, люди принимались за работу нехотя. Откуда-то принесли старый мешок.

– Джон, – сказал он смотрителю, – в кладовке мертвый котенок. Наверно, умер ночью. Убери его, ладно?

Эти слова прозвучали как сигнал к действию. Маркхэм здесь главный, и именно он должен распорядиться, чтобы котят утопили. «Ну, придется их убить», – казалось, пробормотал он. И никто не расстроился, узнав о мертвом детеныше, – наоборот, ему повезло.

Смотритель ушел, а Маркхэм все стоял и теребил тряпку. Его подчиненные будто бы только и ждали от него приказа: «Ну, за дело! Чего рты разинули?!» Они хотели услышать его крик, тогда все встало бы на свои места, и им не пришлось бы корить себя за убийство. Но он молчал. Постепенно люди стали расходиться.

А потом вернулся Джон.

– Он не умер, сэр. И это не котенок!

Маркхэм замер на месте, его губы скривились в недоумении.

– То есть как? Он же был мертв минуту назад!

– Ну а теперь живехонек.

– Да и какая разница, черт побери?! Живой или мертвый, все едино.

– О, пожалуйста, ну давайте его оставим!!! – не выдержала одна судомойка. Она поняла, зачем нужен мешок, и теперь говорила так, словно остальных котят уже утопили, хотя они копошились в трех шагах от нее и начинали постигать вкус жизни. Джон покачал головой:

– Я… н… н… не… – на большее он был не способен.

– Да говори уже! – рявкнул Маркхэм и, не дожидаясь ответа, сам пошел в кладовку, где увидел все собственными глазами. Да, это был котенок, совершенно точно живой. Он тыкался носом в живот матери. И у него были крылья. Два тонких крыла гордо возвышались над тельцем между головой и плечами. Казалось, что ему оторвали лапы, а шкуру закрепили на обломках костей. От этих обломков к спине протянулись треугольники кожи. Крылья были тонкие, почти голые, и сквозь редкий мех просвечивала розовато-серая кожа.

Управляющий так и впился глазами в темный угол комнаты и некоторое время не мог их отвести. «Кажется, я схожу с ума». Он моргнул и на сей раз увидел в котенке знакомые кошачьи черты. На мгновение Маркхэм окончательно запутался и даже спросил себя, с какой стати он стоит в кладовке и смотрит на какого-то котенка, но потом вновь разглядел, что у детеныша в отличие от его братьев и сестер есть два больших сформировавшихся крыла.

Мать пошевелилась, и ум Маркхэма мгновенно устремился сразу в трех направлениях, оставив на месте здравого смысла лишь полную неразбериху. Он увидел себя со стороны, рядом с кошкой, явившей на свет омерзительное создание. Конечно, она одержима дьяволом, пусть и охотится на крыс. Отродье, которое она укрыла в своем порочном чреве, – грех перед Богом. Несомненно. «От-родь-е», – медленно повторил он про себя, будто убеждаясь в единственно верном значении этого слова. От-родь-е.

Но тут Маркхэм засомневался. У кошек ведь нет души. Нет? Конечно, нет. Тогда при чем же тут дьявол? И как же мог… как мог Господь допустить… Управляющий настолько погрузился в выяснение причин, что его мысли рождались по инерции и вне рассудка. Значит, Бог создал животных на пятый день (или на шестой?). Не суть. Главное, замешан ли тут дьявол? Библия. Библия! Что там говорится? Маркхэм, как и все остальные, слышал много историй об уродцах. Несколько лет назад, к примеру, на соседней ферме родился пятиногий теленок. Один его вид внушал такой ужас, что через пару дней фермер, ведомый божественным провидением, перерезал ему горло. А ведь сколько денег мог заработать на ярмарке! Но то – совсем другое дело. Уродством нынче никого не удивишь. А это… это вряд ли можно назвать уродством. Крылья котенка такой совершенной формы, что кажется, вот-вот услышишь рядом сардонический хохот ведьмы. Маркхэм закрыл глаза и представил себе кошку в полете. Вот она плавно скользит по воздуху, взмахивая крыльями… Нет. Это злой промысел, полукровка, созданная дьяволом и посланная на землю, чтобы явиться Человеку. И неизвестно почему, посетившая именно его работный дом.