Утро - Ветер - Дороги - Валентина Мухина-Петринская

У меня есть его телефон, но нет уважительной причины, чтоб ему позвонить. То есть причина-то уважительная: я в него влюбилась. Но ведь не скажешь ему по телефону, что я, мол, вас люблю.

...Неужели я действительно его люблю, человека, которого совсем не знаю и который работает в угрозыске? Почему стала думать о нем? Почему сразу поняла: вот этого человека я могла бы полюбить? О его нравственных качествах я и понятия не имела. Да и сейчас, что я знаю о нем? Ничего не знаю. Зинка сказала: "Он нас любит". Олежка - что к нему можно обратиться в беде. Понятно, видимо, инспектор он хороший. Но даже этого я не знала, когда стала мечтать о встрече с ним. Видела только одно: лицо у него хорошее и доброе.

Но какой бы он ни был добрый, все равно нельзя ему звонить ни с того ни с сего. Что я ему скажу?

Несколько дней я не звонила, а потом не выдержала. Тем более что вечером никого не было дома. Мама в своем министерстве, папа пошел в магазин купить хлеба, кефира и прочего.

Телефон у нас в маминой комнате на круглом столике с выдвижной круглой доской - не столик, а просто шик: верхняя доска отделана белым "формиком", нижняя - черным, ножки из березы.

Столик у тахты (кровать мама куда-то дела). В комнате чисто и неуютно. Современный пустынный "интерьер". Ни одной картины. Репродукций и эстампов мама не признает, а подлинники стоят дорого.

Я сидела на тахте, накрытой клетчатым пледом, и смотрела на телефон, как лисица на виноград.

В конце концов решила: чего я боюсь, может, его и дома нет. Конечно, его нет дома. Чего он будет сидеть дома?

Я набрала номер. Отозвались тотчас.

- Зайцев у телефона.

Я растерялась. Молчу. Словно язык отнялся.

- Алло, слушаю. Вы ко мне?

- Да. Мне вас... Я к вам, Ермак Станиславович. Я...- голос перехватило. Я тихонечко откашлялась в сторону.

- Что-нибудь случилось? - помог он мне. (Как он терпелив!)

- Ничего не случилось... Я просто так. (Что я болтаю? Ох! Молчу...)

- Пусть "просто так". Алло! Что-то вы все-таки хотели мне сказать? Выкладывайте.

(Что выкладывать?!)

- Вы, наверно, заняты сейчас... Ермак... Станиславович?

- Нет, не занят.

- Если не заняты... не могли бы вы... если есть время... немножко рассказать о себе.

Я совсем охрипла от волнения.

- Что? О себе?

Кажется, он от души удивился.

- Да, пожалуйста. Очень прошу.

- Простите, с кем я говорю? (Ох, вот срам-то! Что делать?)

- Разве обязательно? (Может, придумать себе имя?..) На том конце провода рассмеялись - он смеялся.

- Не обязательно, но...

- Владя Гусева...- прошептала я, но он услышал.

- Для чего вам моя биография, Владя? Алло? А вы не разыгрываете меня, Владя Гусева?

- Что вы! Мне трудно объяснить. Однажды... Давно... Я видела, как вы кормили белку. В ботаническом саду. Она вас нисколько не боялась.

- Белок многие кормят.

- Но прямо из рук. Ермак вздохнул.

- Я ничего не понимаю.

Ну вот, я все испортила. Более неудачного начала трудно придумать. Я была близка к слезам. Каким-то странным образом он это. почувствовал.

- Да вы не волнуйтесь, Владя. Быть может, вам нужна помощь или совет?

- Да, мне нужен совет!

- Я слушаю, Владя...

Какой мягкий голос, какое бесконечное терпение. Другой бы давно повесил трубку. Даниил Добин, например.

- Можно, я еще вам позвоню, в другой раз?

- Пожалуйста, звоните когда угодно.

- До свидания.

- Всего доброго, Владя.

Я медленно положила трубку. Ну и ну! Он, конечно, решил, что если я не из преступного мира, то во всяком случае запуталась.

Ведь обычно они к нему обращаются. На меня напал смех. А все-таки я с ним говорила - с Ермаком Зайцевым!

На радостях я стала отплясывать шейк. Пришел папа и смотрел на меня, стоя в дверях.

- А я и не знал, что ты так умеешь,- смеялся он и, поскольку я остановилась, пошел назад в переднюю снять пальто и шапку.

Мы вдвоем пили чай на кухне и говорили обо всем на свете, правда, я иногда отвечала как-то невпопад. Отец взглянул на меня с подозрением.

- У тебя, Владька, сейчас такое лицо, как в детстве, когда ты, бывало, нашкодишь.

- Да ну?

Я прыснула от смеха. Во мне все пело и ликовало: мы почти познакомились. Но какого же совета у него попросить?

- Папа, какого совета можно попросить у инспектора угрозыска, как, по-твоему?

Папа положил на тарелку докторскую колбасу, горчицу и резонно ответил:

- Если дело дойдет до того, что придется просить совета у сотрудников угрозыска, тогда и раздумывать над этим нечего.

- Да, но если просто как предлог... Что тогда можно придумать?

Отец пристально посмотрел на меня и отодвинул тарелку, словно сразу наелся.

- Выкладывай, Владька, что у тебя на уме. Вот теперь и папа говорит "выкладывай".

- Ничего особенного, просто мне нужен предлог... уважительный, чтобы позвонить инспектору угрозыска.

- Да ты что, очумела, зачем тебе ему звонить?

- Хочу с ним познакомиться.

- С кем?

- С инспектором.

- Ты... того, серьезно?

- Вполне, папка.

- Ну, слушаю. Выкладывай!

И я "выложила" про все: как он кормил белку, как я его искала по всей Москве, как неожиданно встретила на заводе.

- Но, понимаешь, его больше интересуют всякие запутавшиеся. Может, украсть что-нибудь?

- Это ты про кого же рассказываешь... Товарища Зайцева?

- Ты его знаешь!

- Уже года два. Это он просил меня присмотреть на заводе за Олежкой, Зинкой, Шуркой Герасимовым - всей их компанией.

Я была поражена. Ищу его по всей Москве, всматриваюсь во всех встречных без надежды когда-нибудь встретить, а родной отец с ним знаком. Чудеса, да и только!

- Ты что же... влюбилась, что ли, в него?

- Не знаю. Но мне так хочется его найти.

- Гм. Найти. А Даниил?

- Что Даниил? И ты тоже. Это ведь просто дружба.

- Знаю, что дружба. Но почему-то думал...

- Нет. Я Дане настоящий верный друг на всю жизнь. А любовь - это другое.

- Ты знаешь, что такое любовь?

- Предчувствую.

Отец долго смотрел на меня. Он явно расстроился. Я налила ему чаю с лимоном, крепкого, как он любил.

- Вспомнил, как носил тебя на руках, - сказал он. - Ездил с тобой на рыбалку. Как ты всегда прибегала ко мне с каждым затруднением. А теперь выросла. Неужто правда, влюбилась? Или морочишь голову? Тебе ведь только восемнадцать.

- Папа, ну при чем тут возраст! Я же не собираюсь замуж. Даже и не думала об этом. Просто у этого Ермака такое хорошее лицо, как у Гагарина. И мне стало грустно, когда он покормил белку и ушел... Даже не взглянул на меня. И теперь вот не он придумывает всякие предлоги, а я...

- А что тебе надо от него, дочка?

- Видеть его, хоть изредка. И... чтоб он меня тоже видел. Не знаю, в общем. Все эти месяцы мне просто хотелось его найти.

Я пригорюнилась. Отец вдруг расхохотался.

- Ну и Владька, ведь надо же...

- Что тут смешного? - Я даже обиделась.- Знала бы, что будешь смеяться, и не рассказала бы тебе.

- Ну, прости. Уж очень неожиданно. Зайцев парень хороший. Он тебя не обидит. Девки-то за ним табуном бегают, а он ни-ни. Серьезный. Живо мозги вправит.

- Так уж и табуном? - усомнилась я, но была уязвлена до глубины души.

- Бегают за ним, смотреть тошно,- уже серьезно подтвердил отец,- ни девичьего стыда, ни чувства достоинства. Звонят, письма пишут, записки. Как же, не женат, зарплата приличная, однокомнатная квартира в центре Москвы. А женится - дадут побольше квартиру. Хорошо, что он скромный и волевой парень, все эти записки и телефонные звонки ему что шелуха от семечек - беспорядок и мусор, больше ничего.

Я буквально помертвела. Ох, зачем же я звонила ему! Попала в табун тех, кто без достоинства, да еще имя назвала свое. Какой срам! Теперь и я для него - шелуха от семечек. Что я наделала!

Мы долго оба молчали. Четко доносились сюда, на четвертый этаж, звонкие мальчишечьи голоса, погромыхивали троллейбусы, надрывно ревели машины, преодолевая подъем. Улица Булгакова идет по склону холма. Когда-то здесь шумел лес... Мне было очень грустно.

Отцу стало меня жалко.

- Ну, не расстраивайся так.

- Ты же еще не знаешь...

И я разревелась, как маленькая, вслух. Всхлипывая, рассказала папе про злополучный телефонный разговор. Отец даже крякнул и потянулся за папиросой.

- Успела! Что б тебе посоветоваться сначала.

- А я разве знала.

Сердце у меня разрывалось от горести, слезы текли так обильно, что попадали в рот - соленые и горькие.

- Хватит, Владька,- поморщился отец (он не выносил слез),- ладно, придумал я предлог... Придется только как следует поработать тебе.

- Но я уже звонила ему... имя он знает. Что делать теперь?

- Скажешь, что об этом деле и хотела поговорить, но чего-то застеснялась.

- Каком деле?

- Высморкайся хоть да умойся. Холодной водой! Беда быть взрослой дочери отцом.

Пока я умывалась и причесывалась (папа не любит лохматых), он уже убрал со стола и ушел к себе.

Когда я вошла, он читал томик Есенина. Когда папе хочется уйти от обыденности, он всегда читает стихи. Но разве моя любовь - это обыденность? Я нехорошо начала, уподобилась тем... кто гоняется за женихами. Но ведь мне не нужно ничего этого. Папа-то должен знать.