Рейтинговые книги
Читем онлайн Об истории замысла "Евгения Онегина" - Игорь Дьяконов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16

Но во всяком случае Мария Раевская не «прототип-натурщица» Татьяны второй части: судьба Татьяны не могла воспроизводить ее судьбу, если Пушкин надеялся хотя бы в обозримом будущем опубликовать роман.

И все же есть еще одно косвенное доказательство того, что был замысел сделать Татьяну «декабристкой». Им является твердое убеждение жены декабриста М. А. Фонвизина, Н. Д. Апухтиной-Фонвизиной, в том, что именно она послужила прототипом Татьяны. Заметим, что позже она вышла не за кого-нибудь, а за И. И. Пущина, и он не разочаровывал ее в этой идее, а сам называл ее в разговоре и в письмах «Таней»{84}. В биографии Н. Д. Фонвизиной есть черты сходства с биографией Татьяны: вышла замуж за генерала, за нелюбимого, а любимого отвергла. Но слишком много и различий: Фонвизина была набожна, пыталась в пятнадцать лет бежать в монастырь, за генерала вышла потому, что он выручил отца из долгов. И хотя вполне вероятно, что она могла встречаться с Пушкиным в свете, нет данных о том, чтобы Пушкин был сколько-нибудь близкьо знаком с Фонвизиными{85}. Надо думать, что среди более или менее отдаленных знакомых Пушкина были десятки дам, вышедших замуж за генералов не по любви. Откуда же такая уверенность Фонвизиной? Не оттого ли, что общей ее чертой с Татьяной было то, что Фонвизина (как и Мария Волконская) последовала за мужем в ссылку? Но ведь это давало бы ей право считаться Татьяной только в том случае, если бы и Татьяна была по крайней мере задумана как «декабристка» и это было бы достаточно широко известно!

Надо думать, что Пушкин не одному сравнительно мало знакомому Юзефовичу рассказывал о планах последекабрьского продолжения «Онегина». Мужчины интересовались судьбой героя, женщины — героини. Обоим своим персонажам Пушкин, видимо, предназначал в годы своих оптимистических надежд судьбу, связанную с декабрьскими событиями. Если введение мотива тайных обществ (как мы предположили) должно было предшествовать кульминации — жертвенному отказу Татьяны от любви к нему ради нелюбимого мужа, то надо полагать, что именно муж Татьяны и через него сама Татьяна должны были быть замешаны в декабрьском движении. Так личные страсти вступали бы в трагическое противоречие с историческим долгом, которое решалось в пользу истории. Но даже в эпоху наибольшего оптимизма Пушкин не мог надеяться в романе, предназначенном для публики, послать Татьяну и ее мужа в Сибирь — нужно было выбрать место поближе. Муж Ек. Н. Раевской, М. Ф. Орлов («толстый генерал», подобно мужу Татьяны в черновике){86}, отделался кратким содержанием в крепости и высылкой в свое имение (вместе с женой), но это, конечно, был слишком пресный вариант. Однако не вполне ли реалистично было бы послать мужа Татьяны на Кавказ? И вслед за ним и Онегина, где он бы, согласно альтернативному воспоминанию Юзефовича, и погиб бы, скорее всего так и не став декабристом? Но тут мы вступили в область чистых домыслов. Ясно лишь, что в несостоявшихся главах романа завязывались бы в некий узел частные и исторические судьбы героев.

Но Пушкин признал этот задуманный вариант неосуществимым еще раньше, чем в политике Николая I произошел окончательный поворот, уже вовсе не оставлявший места для иллюзий.

4. Третий замысел: «Онегин» в трех частях

Девятую главу Пушкин начал 24 декабря 1829 г. в той же тетради ПД № 841, куда записывал некоторые из строф «Странствия» и многое другое. Он набросал здесь начало введения («В те дни, когда в садах Лицея»). Кроме того, он в разное время делал разработки для строф с описанием бала. Из этих набросков нельзя заключить, было ли решено эту главу посвятить развязке. Но такое решение было принято не позже июня 1830 г.{87}, когда 9-я глава вылилась уже в определенную связную форму и завершалась строфами XLVIII и XLVIIIа: «...Поздравим Друг друга с берегом. Ура! Давно б (не правда ли?) пора. Пора! Перо покоя просит. Я девять песен написал», и т. д. В этой форме глава (видимо, черновая) до нас не дошла, и цитированные стихи известны только из предисловия к «Отрывкам из Путешествия Онегина», опубликованным как приложение к первому полному изданию романа. Осенью 1830 г. Пушкин колебался между решением издать его в восьми главах, совершенно исключив «Странствие», или в девяти, включив в него главы «Москва», «Странствие» и «Большой свет». Это отразилось в его беловых рукописях.

Дошедший до нас беловик (VI, 619 и сл.) озаглавлен «Пес. IX» и содержит эпиграф: «Fare thee well and if for ever Still for ever fare thee well»{88}, а стало быть является рукописью 9-й главы, уже ставшей последней главою романа. Беловик близок к печатному тексту окончательной 8-й главы, но в нем был более полный текст введения (о Лицее и музе) и нет строф IX—XIII (от «Блажен, кто в юности был молод» до «Без службы, без жены, без дел Быть чем-нибудь давно хотел»). Эти строфы — с характерным, уже более не отмеченным в печатном варианте, но нужным для «двенадцатиглавного» варианта желанием Онегина «быть чем нибудь» — тогда составляли части все еще сохранявшейся главы «Странствие» и были изложением мыслей героя в несобственно-прямой речи. Нет «Письма Онегина», есть и другие отличия от окончательного текста. В данном случае для нас важно, что в этой рукописи уже нет концовки с указанием на «девять песен» (глава перебелена в тетрадочке до строфы XLV — до «Быть чувства мелкого рабом»). Далее оставлена чистая страница, а концовка переписана на разрозненных листах (отдельно строфа XLVI, строфа XLVII и строфы XLIX—LI). Последние листки («В») датированы: «Болдино, сент<ября> 25 <1830> 3—1/4 (т. е. три без четверти утра, — И. Д.)».

Исчезновение строфы «Пора, перо покоя просит, Я девять песен написал» и т. д. и появление другой концовки на отдельных листах говорят о переработке главы. Очевидно, Пушкин начал перебелять 9-ю главу в уже принятом ранее намерении не забираться в последекабрьские времена («по крайней мере для печати»){89} и все-таки приурочить решающую коллизию к последнему году царствования Александра I — к петербургскому светскому сезону 1824/25 г. Но затем он решил исключить и «Странствие», чем и должна объясняться замена концовки. К 25 сентября 1830 г. роман представлялся уже сокращенным до восьми глав. Тогда встал обычный для Пушкина вопрос об уравновешенности композиции, и на другой же день, 26 сентября, он пишет план-оглавление романа — все-таки в девяти главах (т. е. с сохранением «Странствия»). План имеет стройную структуру — три части по три главы в каждой: первая часть, начинающаяся описанием большого света, в трех главах знакомит читателя с тремя героями («Хандра» — с Онегиным, «Поэт» — с Ленским, «Барышня» — с Татьяной) и подводит их, каждого своим путем, к завязке; вторая часть («Деревня», «Имянины», «Поединок») содержит центральный сюжетный узел; третья («Москва», «Странствие», «Большой свет») показывает путь Татьяны и путь Онегина к развязке и самую развязку — на фоне описания большого света. План этот хорошо известен, и здесь нет необходимости его приводить (VI, 532){90}. Но мысль расстаться с замыслом второй части давалась Пушкину с трудом, как видно из проекта предисловия к главам «Странствие» и «Большой свет» (от 28 ноября 1830 г. — VI, 539—542). Он все еще надеялся впоследствии кончить весь роман, как он был задуман по последекабрьскому плану, сохранив пока в столе материалы к дальнейшим главам{91}. Переход к новой, не ожидавшейся самим поэтом структуре романа был столь нелегким, что его колебания понятны. Трудно было отказаться от поднятой темы скрещения личных судеб с историческими (Пушкин впоследствии вернулся к ней в других вещах). То обстоятельство, что Пушкин все-таки решил в Болдине сохранить «Странствие», доказывает, что он по-прежнему считал целесообразным писать какой-то вариант последекабрьского «Онегина» — пусть в стол, но, несомненно, с надеждой на публикацию хотя бы в более отдаленном будущем. Недаром еще в письме к Вяземскому от 5 ноября 1830 г. Пушкин опять выражает надежду, что Николай I все же простит декабристов.

Это кажется странным, если учесть, что все это происходит на фоне революционных событий вне России, но в определенном смысле это согласуется с позицией, занятой в данном случае Пушкиным. Ему мерещился новый 1812 год, и это было существенно: перед лицом такой опасности Россия должна была быть сильной. А Пушкин не первый и не последний ошибочно считал, что чем сильнее вправе считать себя империя, тем меньше ей есть чего бояться и тем более у нее оснований к снисхождению. Поэтому позиция Пушкина в 1830 г. не противоречила его надеждам на смягчение судьбы декабристов.

Между тем июльская революция 1830 г. во Франции и другие события сделали для царя всякие разговоры о законности и милосердии невыносимыми. Одновременно все бо́льшая часть русского дворянского общества тоже шарахнулась вправо: восстание в конституционном государстве толковалось как дискредитация идеи конституции. Период кажущегося либерализма кончился.

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Об истории замысла "Евгения Онегина" - Игорь Дьяконов бесплатно.
Похожие на Об истории замысла "Евгения Онегина" - Игорь Дьяконов книги

Оставить комментарий