Псмит-журналист - Пэлем Вудхауз

Он выжидательно посмотрел на Билли. Глаза у Билли выпучились. Язык его не слушался. Он кое-как выговоры «эй!», но тут его перебил Псмит. Скорбно глядя сквозь монокль на мистера Паркера, он заговорил негромко, со сдержанным достоинством римского сенатора почтенных лет, увещевающего врагов Рима.

— Товарищ Паркер, — сказал он, — боюсь, вы допустили, чтобы постоянное соприкосновение с бессовестным своекорыстием этого суетного города притупило ваше нравственное чувство. Бесполезно покачивать у нас перед носом щедрыми взятками. «Уютные минутки» намордника не потерпят. Вы, без сомнения, руководствуетесь самыми лучшими побуждениями в согласии с вашими, если мне дозволено так выразиться, несколько замутненными понятиями, но мы не продаемся — если, конечно, не считать десяти центов за номер.

От гор Мэна до болот Флориды, от Санди-Хука до Сан-Франциско, от Потрленда (штат Орегон, разумеется) до Дыннокорквилла в Теннесси — у всех на устах единый клич. И что же он гласит? Предоставляю вам три догадки. Вы сдаетесь? Он гласит: «Уютные минутки» намордника не потерпят!

Мистер Паркер встал.

— Значит, больше мне здесь делать нечего, — сказал он.

— Абсолютно нечего, — согласился Псмит. — Только зашуршать обручем и укатиться вон.

— И побыстрее! — завопил Билли, взрываясь, как ракета. Псмит поклонился.

— Скорость, — согласился он, — будет очень уместной. Откровенно говоря, если мне дозволено заимствовать ваше выражение, этот честный и открытый подкуп глубоко нас ранил. Я наделен колоссальной сдержанностью, принадлежа к племени сильных молчаливых мужчин, и умею обуздывать свои эмоции. Но боюсь, благородная натура товарища Виндзора вот-вот побудит его метать чернильницы. А в Вайоминге он за точность в метании чернильниц заслужил среди восхищенных ковбоев прозвище Катберт-Не-Промах. Между нами, мужчинами, говоря, товарищ Паркер, я порекомендовал бы вам немедля умчаться прочь.

— Ухожу, — сказал Паркер, беря цилиндр. — И тоже кое-что вам порекомендую. Этим статьям должен быть положен конец, и, если у вас на двоих есть хоть одна капля здравого смысла, конец им вы положите сами, пока целы. Вот все, что мне осталось сказать. И так оно и будет!

Он вышел, с треском захлопнув дверь, чтобы подчеркнуть свои слова.

— Для людей, столь нервно возбудимых, как мы с вами, товарищ Виндзор, — сказал Псмит, задумчиво разглаживая жилет, — подобные сцены крайне тягостны. Они ввергают нас в дрожь. Наши нервные узлы подергиваются, как изображение на киноэкране. Постепенно приходя в себя, мы оцениваем ситуацию. Заключительные реплики нашего визитера сказали вам что-либо определенное? Просто шутливая болтовня удаляющегося гостя или за ними кроется нечто более весомое?

Билли Виндзор хмурился.

— Нет, он говорил серьезно. Этот его клиент явно большая шишка и, конечно, имеет выход на всяких бандюг. Надо будет поберечься. Теперь, убедившись, что нас не купишь, они пустят в ход другой способ. За дело они возьмутся всерьез, это ясно. Ну и черт с ними! Мы вышли на что-то крупное, и я доведу дело до конца, пусть они натравят на нас хоть все нью-йоркские шайки.

— Совершенно верно, товарищ Виндзор. Как я уже имел случай заметить, «Уютные минутки» намордника не потерпят.

— Вот-вот, — согласился Билли Виндзор, и его лицо обрело тот же удовлетворенный вид, как лицо редактора на Дальнем Западе, когда его окно разбила пуля. — Значит, мы их здорово напугали, не то они бы себя не выдали. Да, мы попали в цель. «Уютные минутки» себя показали.

11. Человек в «Асторе»

Обязанности высокородного Мопси Малонея в редакции «Уютных минуток» были не особенно обременительными, и он привык занимать свой досуг чтением повестей о жизни в прериях, приобретая их в лавочке по соседству по сниженным ценам, как побывавшие в употреблении. В одну из них он и был погружен на следующее утро после посещения мистера Паркера, когда в приемной появился испитого вида человек. Он вошел с улицы и остановился перед высокородным Малонеем.

— Эй, малыш! — сказал он.

Мопся ответил ему высокомерным взглядом. Он не терпел, чтобы его называли «малышом» всякие незнакомцы.

— Редактор тут, Томми? — осведомился человечек.

Мопся к этому времени проникся к нему глубокой неприязнью. «Малыш» — это было скверно. Но тонкая оскорбительность «Томми» задевала куда хуже.

— Не-а, — ответил он коротко и устремил взгляд на книжную страницу, но посетитель отвлек его внимание во второй раз. Краем глаза заметив какое-то движение, Мопся обнаружил, что испитой типчик направился к внутренней двери. Из мирного книгочея Мопся мгновенно преобразился в человека действия. Он слетел со стула и успел проскользнуть между испитым и дверью.

— Туда нельзя, — властно объявил он. — Вали отсюда. Испитой посмотрел на него с неудовольствием.

— Нахальный малыш! — заметил он неодобрительно.

— Мотай-мотай! — настаивал высокородный Малоней.

В ответ посетитель протянул руку и защемил левое ухо Мопси между большим и указательным пальцем. С начала времен мальчишки всех народов реагировали на это действие одинаково. И Мопся не составил исключения. Он испустил душераздирающий визг, в котором за первенство боролись боль, страх и возмущение.

Визг проник в святая святых редакции, утратив в пути лишь незначительную часть своей мощи. Псмит, сочинявший рецензию на поэтический сборник, повернул голову к двери с неизбывным терпением.

— Если, — сказал он, — товарищ Малоней добавил к свисту еще и пение, боюсь, газета этого не выдержит. Как тут сосредоточиться?

Все тот же визг вторично сотряс воздух. Билли Виндзор вскочил.

— Кто-то напал на малыша, — буркнул он, кинулся к двери и распахнул ее. Псмит последовал за ним более неторопливой походкой. Захваченный врасплох на месте преступления, испитой человечек выпустил ухо высокородного Малонея, и тот принялся потирать его с возмущением, запечатленным в каждой черте его лица.

В подобных случаях Билли не тратил времени на слова. Он рванулся к испитому, но тот, потратив предыдущую секунду на то, чтобы вглядеться в двух редакторов, словно запечатлевая их облик в своей памяти, увернулся и помчал вниз по лестнице с резвостью марафонца.

— Вперся сюда, — с горечью доложил высокородный Малоней, — и спрашивает: «Редактор тут?» Я говорю — нету, вы же сказали, что вас ни для кого нет, а он сцапал меня за ухо, потому что я не дал ему пройти.

— Товарищ Малоней, — сказал Псмит, — вы мученик. Что сделал бы Гораций, если бы кто-нибудь ухватил его за ухо, когда он оборонял мост от несметного войска? История умалчивает о такой возможности. А ведь она могла все изменить, и Рим пал бы! Кстати, этот джентльмен объяснил цель своего визита?

— Не-а. Сразу полез.

— Еще один сильный молчаливый мужчина! Мир кишит нами. Таковы подводные камни журналистской жизни. Вы будете целее и счастливее, сбивая стада на своем мустанге.

— Но что ему было надо? — спросил Билли, когда они вернулись в кабинет.

— Кто знает, товарищ Виндзор? Возможно, он жаждал наших автографов или пятиминутной беседы на общие темы.

— Что-то не нравится мне его вид, — сказал Билли.

— Тогда как товарищу Малонею не понравилось ощущение его пальцев. В каком смысле его вид оскорбил ваш вкус? Скверный покрой его одежды? Но мне известно, что подобные вещи оставляют вас равнодушным.

— По-моему, — задумчиво произнес Билли, — он приходил, только чтобы посмотреть на нас.

— И его желание сбылось. Провидение печется о бедняках.

— Владелец этих трущоб, кем бы он ни был, церемониться не станет. Нам надо держать ухо востро. Этого типа, наверное, послали, чтобы он мог указать на нас какой-нибудь шайке. Теперь они будут знать, как мы выглядим, и смогут взяться за нас.

— Такова оборотная сторона популярности общественных деятелей, товарищ Виндзор. И мы должны терпеть ее мужественно, не дрогнув.

Билли вернулся за свой стол.

— Ну, если я и дрогну, вы этого даже в микроскоп не увидите. А вот куплю себе увесистую трость. И вам советую.

По предложению Псмита редакционный состав «Уютных минуток» отправился в этот вечер поужинать в саду на крыше отеля «Астор».

— Усталый мозг, — сказал он, — необходимо питать. В подобный момент было бы ложной экономией насыщаться в какой-нибудь жалкой харчевне на уровне улицы, где официанты-немцы тяжело дышат тебе в затылок, а два скрипача и пианист терзают «Прекрасные глаза» на расстоянии протянутой руки от твоих барабанных перепонок. Здесь, овеваемые прохладным ветерком, окруженные прекрасными женщинами и мужественными мужчинами, наши организмы восстановят силы с большей легкостью. К тому же наш траченный молью утренний знакомец вряд ли может угрожать нам здесь. Человека в таких брюках сюда не пустят. Возможно, когда мы выйдем, он встретит нас у парадного подъезда с колбаской, начиненной песком, но до тех пор…