Друзья зимние, друзья летние - Татьяна Александрова

Сидим мы на заборе — все, к кому должны приехать, и к кому никто не приедет, и ждем, встречаем, нам и в голову не приходит, что ждать можно, а встречать еще слишком рано. Обычно на дороге видимо-невидимо тетенек и дяденек, нагруженных сумками, пакетами, а в этот час — пустая желтая дорога и неподвижный жаркий воздух стоит над ней. Мы в тени огромных елей слушаем, как гудят электрички на станции.

— Наверное, сегодня такой день, что никто не приедет, — решаем мы.

И видим на дороге Светлану, нашу старшую сестру. Не одну, а с велосипедом. Дома у нас велосипеда не было, это точно. Поэтому мы не сразу верим, что это Светлана, и ждем. Вот она рядом. Конечно, Светлана! Вид у нее хмурый и независимый, а огромный велосипед весь увешан свертками. Мы все в восторге сваливаемся на дорогу. Светлану это ничуть не удивляет. Она быстро стаскивает с велосипеда свертки — а они привязаны везде, даже на седле, сует их нам, сажает всех на велосипед, двоих на раму, двоих на седло. Ленька устраивается на ободе переднего колеса. Сама едет — величественная и хмурая — стоя.

Светлане уже одиннадцать лет, у нее свои товарищи, с нами и нашими друзьями она дружит, если нет кого-нибудь постарше. Мы все ее очень уважаем, гордимся ею, побаиваемся и пугаем ею своих врагов.

— С вами буду жить! — хмуро сообщает Светлана Матрешеньке, когда мы все торжественно прибываем домой. — Из города все ребята давным-давно уехали.

— И ты бы давно сюда приезжала, — улыбаясь, говорит Матрешенька.

Светлана, не глядя ни на кого, высокомерно произносит:

— Там я продукты привезла. Отец сегодня не приедет. И мать. — Отвязывает от велосипеда сумку, набитую книгами, и, насвистывая, идет к гамаку читать.

Мы вместе с Матрешенькой снимаем с велосипеда сумки, отвязываем свертки и пакеты, несем на кухню, в погреб.

— Эй, вы! — слышим, возвращаясь. — Чистите велосипед! Он пыльный.

МАЛЬЧИШКА ЗА ЗАБОРОМ

Мы его не видели, но давно знали, что там живет мальчик, которого зовут Лева, потому что его мама громко кричала утром с террасы:

— Лева, иди завтракать!

Днем звала обедать, вечером ужинать, а в промежутках кричала:

— Сыночка! Иди купаться, вода согрелась! Левочка, ты опять кашляешь, иди, обуй теплые носочки! Левушка, вот твой носовой платок! Лева, ты опять не скушал супа! Лева, ешь яичницу! Лева, вот блинчики! Лева, уйди от сквозняка! Левушка, обуй галоши, вчера был дождь!

Мы бегали, играли в прятки и в мяч, в казаки-разбойники, в дочки-матери, в штандер и в чижик, а Леву не видели. Было интересно, какой он, Лева. Мы долго прожили на даче, прежде чем увидели его. А когда увидели, сразу догадались, почему прежде не смогли разглядеть, такой он был маленький и худенький.

Мама стояла на стеклянной террасе, очень большая и очень толстая. И говорила басом. Лева стоял перед ней, переминаясь с ноги на ногу, и тоже что-то говорил, но тихо, будто просто так открывал и закрывал рот. Ноги у него были как спичечки, а трусы большие, черные. Потом они пошли с мамой по тропинке к забору, флоксы совсем загородили Леву, даже белой панамочки не стало видно. Мама из-за флоксов была видна очень хорошо.

С тех пор мы часто видели Леву, просто научились различать его среди цветов и кустов. Он был невысокий и очень худенький, а по возрасту, может, даже постарше, чем мы. Нам было жалко Леву.

— Наверное, он больной. Туберкулезный даже! — поделились мы своими мыслями за столом, когда Матрешенька кормила нас оладушками с молоком. (Что такое туберкулез, мы знали. У Аллочки папа как раз болел туберкулезом.)

— Здоровый мальчишка. Носятся с ним, как с писаной торбой, — хмуро сказала Матрешенька.

— С чем носятся? — заинтересовались мы, но Матрешенька не стала продолжать этот разговор.

Как-то мы играли в путешествие. Необитаемый остров был за кустами у забора. И когда мы строили шалаш, то совсем рядом, за забором увидели Леву. Он лежал с книжкой в траве и смотрел на нас очень большими глазами. Наверное, он давно смотрел на нас, просто мы не замечали. И когда у нас не хватило ветки для шалаша, он сорвал ее с куста в своем саду и просунул между штакетниками. Забор был новый, прочный, и пролезть ему к нам было нельзя. Мы устраивали шалаш и Лева помогал нам как мог. Он хотел отдать коврик, на котором лежал, чтобы мы сделали в шалаше диван, и стал проталкивать коврик через забор, но мы не согласились, — вдруг взрослые заругаются. Диван и так хороший получился из веток и бревна, а коврик лучше не трогать. Тут Левина мама позвала его ужинать.

Утром мы принесли всякие непортящиеся припасы — воблу, сушеные яблоки и увидели из недостроенного шалаша, как Левина мама стоит на крыльце террасы, размахивает руками и громким басом уговаривает, убеждает:

— Левушка, хотя бы один разик! Левушка, воздушную ванну! Левушка, ради меня! Левушка, это так полезно для твоего здоровья! Левушка любит свою маму!

И вдруг Лева побежал.

— Раз-два-три-четыре! Раз-два-три-четыре! — считала мама и махала рукой.

Когда Лева обегал дом с нашей стороны, мы увидели, что на нем кроме панамки и сандалий нет ничего, он бежал голый. Лева тоже увидел нас, упал в траву и горько заплакал. Мы потихонечку ушли в дом, потому что нам было его очень жаль.

Через несколько дней Леве привезли конструктор, по тем временам редкую, дорогую игрушку. Было слышно, как родители говорили ему, то папа, то мама (голос у папы был не такой громкий, как у мамы), что теперь, когда он захочет, он сможет поиграть с ребятами. У него есть конструктор и он будет играть с ребятами в конструктор.

Ленька побывал там на следующий день. Пришла Левина мама и попросила Леньку поиграть с ее мальчиком.

— Не хочу я больше туда идти! — грызя ногти (он все время грыз ногти, хоть и доставалось ему за это), сказал Ленька. — Парня, конечно, жаль, Леву. Добрый он, умный. Все мне музыки свои, игры совал, книги… Да все равно не пойду. Скучно там. Все время надо мыть руки, раз десять пришлось, пока был. Ноги я дома вымыл, мать заставила.

И Ленька отвернул веснушчатый нос от Левиного дома.

ЛЕТНИЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Наши зимние друзья летом живут неизвестно где, а зимой — в нашем дворе. Зато летние друзья живут летом на соседних дачах, а зимой — неизвестно где. И поэтому летние друзья иногда не могут прийти на наш с Наташей день рождения: десятое января — самая середина зимы. Это очень печально и жалко!

Но у некоторых летних друзей дни рожденья бывают как раз летом. И сегодня нас с Наташей и двоюродной сестрой Аллочкой (она тоже родилась десятого января) позвали на день рождения.

День рождения был не у Клаши, не у Степана, не у Зины, Веры и Сонечки, потому что Сонечке был год, а кто же устраивает годовалым день рождения, одни дураки. Такие малыши ничего не поймут, им все равно, день рождения у них или нет.

Клаша, Степан, Зина и Вера были старшие, и к ним позвали бы не нас, а Светлану и Татиного брата Жору. Значит, день рожденья был то ли у Васьки, то ли у Вовки, это не имело значения. Скорее всего у Вовки.

Мы приготовили подарки, подержанные, но вполне приличные: обнаруженный в клумбе грузовик без колес (ничего, Вовка сам починит!), деревянного клоуна Полишинеля с железными тарелками в руках (его закрасили карандашом, помыли — когда мокрый, он был почти как новый) и книгу про трех поросят, прочитанную только один раз, в которой мы успели раскрасить только один рисунок.

Татке мама дала коричневую расческу в футлярчике, твердый, совершенно новый, с широкими полосами по краям носовой платок и большой букет цветов. Мы долго, пока глаза не заболели, рассматривали сквозь расческу солнце, сосны, зеленые кусты, тропинки. По очереди трогали носовой платок. Кажется, он от этого стал не таким твердым. Цветы мы Татке посоветовали зря не тащить, а бросить через забор, потому что у Вовки и Васьки в саду их было полно, нарвут сколько хотят.

Лева с соседней дачи решил подарить конструктор.

— Это мне подарили, — сказал он, — за прибавление в весе. Я на семьсот граммов прибавился, и мне подарили этот конструктор, чтобы я развивался технически. А я не хочу технически, потому что буду врачом или руководителем балета. В крайнем случае — всемирно известным ученым. Конструктор мне ни к чему.

Мы вежливо похвалили конструктор, хотя он нам не понравился, подумаешь, плоские железки неприятного черного цвета, все в дырочках.

У Леньки был розовый каменный поросенок.

— Тебе от мамы влетит!

— Она не узнает, — шмыгнул носом Ленька. — У нее их осталось целых шесть. А что он грязный, так и должно быть, ведь он поросенок.

Нам очень понравились все подарки и мы пошли обедать. Ведь на день рождения надо было идти после обеда. Мы с Наташей поскорее пообедали. Но Аллочка слишком медленно доедала суп. Она была на три года моложе нас и ела в три раза медленнее. Мы уговаривали ее, показывали, как быстрее поесть. Она очень внимательно слушала нас, очень медленно носила большую ложку из большой тарелки к маленькому ротику и медленно опускала ее обратно.