Этюды по детскому психоанализу - Анжела Варданян

Следующий рисунок (см. рис. 4), показывающий динамику процессов ментализации – «Кувшины». Она начинает рисовать с центра листа, где располагает самый длинный, большой кувшин, левее располагает кувшин поменьше и покороче, и с краю самый маленький. «Это семья», – говорит она, и над каждым кувшином надписывает – отец, мать, ребенок.

Семья расположена слева направо, если читать рисунок по канонам армянской письменности (в отличие от арабской), от ребенка к отцу, хотя рисовать она начала с отца, от центра. Правая сторона рисунка остается незаполненной. Мать и ребенка она раскрашивает сразу. Ребенок раскрашен яркими синими и розовыми треугольниками, под горлом – розовый цветок. Мать раскрашена поперечными розовыми и синими полосами, горло и правый бок украшены цветами. Отца, несмотря на мое предложение, раскрашивать отказалась. Потом, после того как приласкалась к Шилдо, Мари начала раскрашивать голубым цветом фон с поперечными красными штрихами. Затем добавила в центре желтым точечным пунктиром символическую форму, напоминающую пенис, расширенный по бокам, и одновременно вагину. Треугольное основание этой формы завершает зеленая капелька. Все три кувшина обхватывают ручки в форме змеи, голова которой перекрывает горло и опущена к левому боку, хвост упирается в левый бок.

Проблема пациентки, которую она пока не готова вербализовать, – сложности половой идентификации, неразрешенность эдипова комплекса[38] – в рисунке достаточно выражена.

С этого момента можно говорить, что Мари начинает ощущать свои проблемы. Она начинает говорить об отце свободно, без агрессии, без оценок и осуждения. Чаще вспоминает о семейных прогулках и поездках: «Мать, если хочет, пусть с ним живет, только пусть не дерутся».

У Мари появились друзья. Как-то она их привела с собой, и они покорно ждали окончания сеанса. К тому времени самочувствие Мари улучшилось. По словам матери, появился аппетит, болей в животе нет, тошноты тоже, лишь иногда во сне громко разговаривает. Но мать недовольна – «она стала непослушной, грубит мне». Хотя наша беседа успокоила ее, сопротивление, порождаемое ревностью к психологу, осталось. В конце одного из следующих сеансов она неожиданно вошла в комнату и спросила при дочери: «Моей дочери уже хорошо, мы еще долго будем ходить?» Мари сразу съежилась и поникла. Я ответила матери, что об этом надо подумать и что я отвечу ей позже. Я поняла, что Мари не готова к расставанию.

Последующие события, наложившиеся на действия матери, поменяли течение терапии в неожиданном направлении, обозначив характер и содержание 3-го этапа.

Третий этап

У Мари наблюдается частичное повторение симптомов: боли в животе, тошнота. Мать обратилась к терапевту, который, не обнаружив другой причины, предположил наличие глистов.

Мы продолжаем психотерапию. Регрессия проявляется в пассивности Мари на сеансах, ее некоторой отключенности, вялости. Но это было не сопротивление, а именно регрессия, возвращение к исходному состоянию ее неокрепшего «Я», неспособного переносить конфликты.

Чтобы понять причины регрессии, необходимо рассмотреть ряд событий, следующих за вопросом матери о завершении психотерапии. На очередном сеансе я, почувствовав скованность и растерянность Мари, решила, что необходимо вновь проработать ситуацию и условия нашего альянса. Я спросила ее:

– Ты тоже хочешь завершить психотерапию?

Она тотчас же ушла в себя и прижала к себе Шилдо. Молчание.

Паузу прерываю я:

– А ты помнишь, как мы с тобой приняли решение о необходимости работать?

Мари продолжает молчать.

– Решение приняла ты, и мы с тобой договорились, что о расставании, завершении терапии мы примем решение только после твоего согласия, – напомнила я ей.

Она продолжает молчать, но слегка расслабилась. Я продолжаю:

– Ты можешь сказать о своем желании продолжать или завершить работу. Мы это обсудим, а если хочешь, отложим разговор.

Она молчит, внимательно смотрит на меня, потом опускает глаза и произносит тихо:

– Потом.

После некоторой паузы я заключаю:

– Хорошо, договорились, не спешим с решением, продолжаем работу.

Она облегченно вздыхает и начинает разглядывать и трогать Шилдо. Паузу вновь прерываю я:

– Ты сама знаешь, что уже довольно хорошо себя чувствуешь, но, как мне кажется, какие-то проблемы все-таки у тебя остались. О них говорить, наверное, сейчас трудно, можно их не касаться до тех пор, пока ты сама не захочешь об этом говорить.

Она:

– А можно мне ходить на плавание? Некоторые дети ходят, а мне мама говорит, что я могу простудиться и будет снова болеть живот.

Я подхватываю тему:

– Ты хочешь, чтобы я вместо тебя попросила твою маму?

Она улыбается понимающе:

– Я сама ей скажу, что хочу плавать, но только она, наверное, не разрешит.

Я:

– И что?

Пауза.

Она:

– Скажу, что живот болеть не будет.

Я:

– Я понимаю, что тебе трудно. Ты несовершеннолетняя, и многие важные вопросы за тебя должна решать мама. Но ты можешь ей говорить о своих желаниях, объяснить так, чтобы она тебя понимала и не беспокоилась. Ведь она хочет тебя понимать, любит тебя, заботится о тебе, поэтому и привела тебя сюда.

Мари молча слушала, прижимая к себе Шилдо. Паузу прерывает она:

– Теперь я уже не боюсь турок. Нам обеим понятно, о чем шла речь.

Перед началом следующего сеанса я не нашла в психотерапевтической комнате Шилдо. Я ощутила беспокойство и растерянность. Как объяснить девочке отсутствие столь значимого для нее объекта? Причина пропажи мне тогда была неизвестна. Я была совсем не готова к подобному инциденту. Мне казалось, что самое главное – смягчить травму, оставить надежду на то, что потеря не безвозвратна.

Конечно, так было легче для меня, ибо мне захотелось поверить в то, что кто-нибудь из коллег, работающих в другие дни, отдал зайца своему пациенту поиграть до следующего сеанса. Хотя уверенности в этом не было, я отыскала в ящике для игрушек другого большого плюшевого зайца, а на сеансе, протянув его Мари, сказала: «Шилдо на время уехал, а пока ты можешь взять этого. Назови его как хочешь. Он хочет с тобой дружить».

Мари взяла его осторожно двумя руками, приблизила к себе, рассмотрела и отложила на стол. Она не задала ни одного вопроса о Шилдо. Весь сеанс была пассивна, отвечала невпопад, отказалась рисовать. Вежливо растягивая время сеанса, рассказывала о школе, уроках. Со следующего сеанса пошли жалобы на повторение симптомов.

Анализ причин, спровоцировавших регрессию, помог мне осознать свой страх и ощущение вины за пропажу (позже выяснилось, что Шилдо украли). Я поняла, что упустила самое главное правило психоаналитической психотерапии – сохранение нейтралитета. В отношениях должна быть чистота и ясность – основное условие, обеспечивающее естественность живого процесса трансфера. Без сохранения нейтралитета психотерапевта это невозможно. Пациент тут же ощущает дискомфорт, никакой другой объект не может его восстановить. Я вошла в процесс переживания трансфера. Это опасно!

Осознание этого помогло вновь наладить психотерапевтические отношения и устранить разрыв. Я сказала Мари, что Шилдо украден и что я понимаю: ей другой заяц не нравится. «Да, – ответила она, – он взрослый мужчина». Тогда я подвела ее к ящику с игрушками и предложила выбрать самой любого другого друга, которого она может полюбить. Перебрав все игрушки, она остановила свой выбор на плюшевом медвежонке с рюкзачком на спине. С медвежонком в руках она села за рабочий стол. Я спросила ее:

– Ты его назовешь так же?

– Нет – ответила она, – его зовут Кетук (по-русски – Сучок).

Следует обратить внимание на аналогию имени с символами опоры, силы и одновременно кастрированного пениса, его противоположность предыдущему – слабому, трусливому, косому Шилдо. После этого сеанса вновь стали налаживаться терапевтические отношения. На сеансах Мари брала Кетука на руки, прижимала к животу с выражением счастья на лице. Через некоторое время, когда состояние Мари улучшилось, мы вновь коснулись темы расставания. Мари замкнулась в себе, я ей вновь напомнила правила расставания – «когда она сама захочет», и настроение ее заметно улучшилось. Не задумываясь, она быстро начала рисовать. Сюжетом рисунка был свадебный ковер. По бокам – два сердца, пронзенные стрелой. Она не комментирует, только произносит вопросительно: «Правда, красивый?» Этот рисунок можно интерпретировать как подарок, выражающий ее радость, или как передачу актуального состояния, подобного свадебному.

Важный показатель динамики психических преобразований Мари связан с эволюцией образа мужчины, что видно по следующему рисунку (см. рис. 5). Сюжет – концерт. Персонажи – знакомые нам по прежним рисункам – Женя и Жора. Жора преобразился. Он имеет половую принадлежность. Это уже не профиль из цифр. Это лицо мужчины: анфас с достаточно динамичным выражением. Он одет в красивый джемпер ярко-красного цвета с треугольным узором. У него вырисованы конечности и, хотя руки без пальцев, он держит в руках цветы для Жени. Женя в красивом вечернем платье с крупными цветами. Ее пышные волосы распущены и кокетливо отброшены на левое плечо. На шее красивый кулон, на ногах узорчатые колготки. «Они потом поженятся», – комментирует Мари.