Экспедиция в один конец - Андрей Молчанов

Завхоз — суетливый тщедушный старикан, одетый в затрапезный пиджачок, байковую рубашечку, застегнутую под ворот, и в кирзачи, смазанные печной сажей, — сразу же с порога понес некую, как поначалу представилось Сенчуку, ахинею об обнаруженном им в монастыре сундуке с золотом.

Из дальнейших пояснений старикана выяснилось, что в подведомственной ему каптерке, где хранились всякие бубны, барабаны и трубы, прогнил пол, устланный в незапамятные века, и сегодняшним вечером надумал завхоз несколько ветхих досок сменить, а заодно и проверить состояние скрытых под ними балок. Орудуя ломом, раскурочил гнилой настил, а под ним узрел некое подобие погреба, в углу которого стоял заржавленный металлический сундук.

В сундуке, по словам завхоза, лежали монеты, золотые кресты, перстни и ожерелья.

Племянник в задумчивости выпятил нижнюю губу, замершим взором глядя на наполненные водкой стопки и ломти грубо нарезанного домашнего сала. Неуверенным голосом предложил завхозу присоединиться к трапезе.

Опрокинув рюмку, тот заговорщически зачастил, переводя преданный взор с участкового на его дядю, чья принадлежность ко всемогущей госбезопасности вызывала у сельского жителя благоговейное почтение, привитое еще в достопамятную сталинскую эпоху.

— Я каптерку запер — и сразу же к вам! — подобострастно и торопливо докладывал дедок. — Я закон разумею! Я чтобы чего взял — это ни–ни!

— Никому не сболтнул? — грозно вопросил Сенчук.

— Дак чтоб я… — Старик истово перекрестился и тут же, стесненно кашлянув, спрятал руку, произведшую идеологически неверную жестикуляцию, под стол. — Дак… мы же с пониманием…

— Прошлый год тоже золотишко в монастыре нашли, — сказал Сенчуку племянник. — Целый горшок с монетами в старой кладке. Хоронили монахи добро, когда набеги были…

— Известное дело! — поддакнул завхоз. — С шестнадцатого века обитель стоит, чего тут только не случалось — и битвы, и…

— Ну ладно. — Сенчук поднялся из‑за стола, выглянул в окно, за которым лиловели холодные апрельские сумерки. — Я думаю, в целях общего развития недурно и взглянуть на всю эту археологию, но, чтобы не возбуждать население общим составом нашей компании, двинем‑ка мы потихоньку, без габаритных, как говорится, огней, через овраг… Лопата у тебя в каптерке есть? Нет? Надо прихватить, покопать возле сундука, вдруг чего предки наши обронили, а вдруг и умышленно в землицу уместили, а сундук с ломом для отвода глаз на показ выставили, у них ведь тоже головы не на гончарном круге делались…

— Толково! — простодушно восхитился завхоз. — Это ж надо так это… заподозрить, а?! Вот так ум, а?!

— Мне и платят, чтобы я подозревал тогда, когда подозревать нечего, процедил Сенчук, натягивая телогрейку. — А о том, что я большой красавец, я знаю самостоятельно. Ты, дед, вот что… Иди к хозяйке своей, скажи, что на рыбалку с нами собрался, сети проверить. Народ будоражить не надо, а то, не ровен час, весь монастырь на кирпичи разнесут. Ты, — кивнул племяннику, вместе с ним сходи, уговори старуху его, коли ерепениться будет.

Племянник кивнул, с жалостью глядя на недопитую бутылку. Три дня назад он отвез в городскую больницу жену, страдавшую женскими недомоганиями, и теперь активно предавался пьянству, наверстывая упущенные дни вынужденной трезвости, к коей принуждала его сварливая и властная домоправительница.

Глядя на его угрюмую спину в проеме двери, Сенчук подумал, что лучшее, на что может рассчитывать этот недоумок, — на долгую жизнь в качестве участкового милиционера, а после выслуги лет — на непродолжительную жизнь участкового милиционера в отставке.

Порой его даже коробило от надменного хамства племянничка и его склонства к неоправданному рукоприкладству по отношению к безответным селянам, продиктованному, видимо, какой‑то саднящей озлобленностью к своему бытию, которое в общем‑то отличалось сытостью и безмятежностью.

Этот парень мог бы быть счастлив, но счастлив не был. Хотя кто видел хоть раз счастливого милиционера?

К монастырю они прошли оврагом, затем взобрались на холм с бастионом угловой сторожевой вышки и, отперев чугунную низенькую дверцу, очутились у здания бывшей монашеской трапезной, где располагалась каптерка.

— И это же надо! — восторженным шепотом восклицал завхоз, нащупывая на стене выключатель. — Двадцать лет над этим сундуком сидел и даже не думал, что такое счастье под моей, извините, люди добрые, задницей!

— Какое еще счастье? — хмуро вопросил участковый.

— Как?! — Старик испуганно оглянулся на него, затем перевел ищущий взгляд на степенного Сенчука. — Ведь закон… Если клад, то полагается… Двадцать пять процентов… Ведь правда, товарищ полковник?

— В любом случае, братец, — подтвердил тот. — Даже если кладом является твоя супруга.

Старик захихикал, мелко тряся высохшей головой и оголяя фиолетовые десны, усаженные кривыми и редкими, как незадавшийся сельдерей на грядке, зубами. На Сенчука повеяло ядреным чесночным перегаром, и он дернул щекой досадливо.

Вошли в каптерку, чьи окна занавешивали грязные темно–синие портьеры из траченного молью бархата.

Старик наклонился над зевом подвала, из которого несло ледяной сыростью.

Включив "переноску", спустились в тесное подземелье, достали из него тяжелый сундук, окованный пушистым от рыжей ржавчины железом.

Откинув крышку, Сенчук невольно закусил губу, с первого же взгляда уяснив неподдающуюся исчислению ценность старинных ювелирных украшений.

— Ну? — дрогнувшим голосом вопросил завхоз. — Как это… а? Племянник, достав из сундука золотое распятие, украшенное изумрудами и рубинами, ошеломленно прокомментировал:

— Ну, бля, дела, бля…

Данный неопределенный артикль являлся существенной частью его общего словарного запаса.

— Как официальное лицо, — торжественно произнес Сенчук, обращаясь к завхозу, — выношу вам государственную благодарность за обнаружение самого полезного из встречающихся в природе ископаемых, то бишь — клада, и, думаю, Родина употребит его по конкретному, как и нас, назначению…

— И… вот как… это… с процентами‑то?

— В обязательном порядке! — заверил Сенчук. — А сейчас слушайте боевой приказ: обследуем подвал, далее переложим ценности в мешок и идем составлять акт.

— С описью? — встрял завхоз.

— Ты мне нравишься, дед, — хлопнул его по плечу Сенчук. — Просто читаешь мысли! Если б не твои почтенные годы, рекомендовал бы я тебя к нам, дороже любого клада был бы такой человек в личном составе, но, впрочем, пора приступать к делу, бери лопату, герой… А бутылочку‑то прихватил? — обернулся к племяннику. — Правильно! Ну‑ка, плесни сто грамм счастливчику, ворону здешних мест! Пускай прочистит клюв перед работой!

Завхоз хлебнул водки и полез шуровать в подземелье.

Племянник стылым вопросительным взглядом уставился на Сенчука, но тот лишь отмахнулся — вальяжно и многозначительно.

Единственное, что обнаружилось в затхлой почве подвала, — огрызок лезвия древнего меча и пара глиняных черепков.

Ценности из сундука перегрузили в холщовый мешок и, подняв его, племянник крякнул уважительно:

— Пятьдесят килограмм, как есть, бля…

— Бо–ольше! — озабоченно протянул завхоз.

— Взвесим! — подытожил Сенчук.

Обратно возвращались берегом реки, поочередно меняя друг друга в переноске драгоценного груза.

У заводи, помогая завхозу взгрузить мешок на плечо, Сенчук нанес старику выверенный удар ребром ладони в основание черепа.

Покосившись на упавшее в старую прошлогоднюю траву тело, перевел бесстрастный взор на топтавшегося на месте племянничка, пугливо озиравшегося по сторонам. Сказал ровным голосом, поддергивая под пах отвороты болотных сапог:

— Чем дальше в лес, тем третий лишний. Ну‑ка, подсоби…

Они подволокли тело к берегу, заполоненному подмытыми остатками треснувших льдин, и, опустив голову жертвы в воду,

Сенчук деловито скомандовал:

— Быстро! Лодку!

— Ключи от замка на причале… дома лежат… — стуча зубами, выдавил из себя бледный до зелени участковый.

— У меня в кармане твои ключи, куриная ты голова! — успокоил его Сенчук. — И хватит трястись как запойному, труса праздновать, главное дело сделано, а со мной не пропадешь, все учтено, как грехи наши у дьявола в бухгалтерии. Я сейчас в монастырь, все там приберу честь по чести, заколочу доски, а ты покойничка притопи и здесь меня карауль, как девка кавалера своего ненаглядного у плетня лучшей подруги…

Через час они плыли на веслах, бороздя грузилом глубину. Нащупав сеть, комом выдернули ее из воды, даже не пытаясь достать из ячей десяток застрявших в ней подлещиков, затем краем сети опутали тело убитого и спустили в воду.

Племянник, глядя на поднимающиеся из глубины черные пузыри, вдруг встрепенулся, словно обожженный какой‑то горячечной мыслью, но тут же, хрипя, сраженный тем же свинцовым ударом, кулем повалился в ледяную купель.