Киевский лабиринт - Любенко Иван Иванович

«Да, — вздохнул Ардашев, — наука, подгоняемая войной, делает все новые и новые открытия». Увидев вывеску «Часы и драгоценности Л. Гиршмана», он сложил газету и остановил возницу. Клим Пантелеевич отдал кучеру два двугривенных и направился к магазину.

Жалобно зазвенел дверной колокольчик, но хозяин не появился. Стойка была пуста. На полу, прямо к ногам, текла едва заметная темно-багровая струйка. Статский советник шагнул к прилавку и заглянул за него. «О боже!» — чуть не воскликнул он вслух. Неловко поджав под себя правую руку, на боку лежал ювелир. Левая рука с перстнем откинулась назад. В галстуке виднелась жемчужная заколка. Часы выпали из жилетного кармашка и, наверное, бы укатились, не будь они на толстой золотой цепочке. Горло Гиршмана было перерезано от самого уха. Напомаженные и тщательно уложенные волосы свесились вниз, обнажив заметную плешь. Холодные глаза удивленно смотрели в стену. Вся одежда несчастного пропиталась кровью. Витрины в шкафах были пусты, ящики выдвинуты. На полу змейкой извивалась золотая цепочка, рядом — кулон, в углу — серебряная ложка, которую обычно дарят новорожденным. Пахло кровью и все тем же знакомым «Гелиотропом».

Ардашев толкнул носком ноги приоткрытую дверь соседней комнаты с вырезанным окошком и надписью «Починка хронометров». Петли скрипнули, и в ту же секунду выскочила кукушка и истерично прокричала десять раз.

И здесь, во второй комнате, смерть правила бал. И старик, и его молодой помощник не избежали ножа. Первый был заколот в сердце, второй, судя по растекшемуся на сорочке красному пятну, — в печень. «Били умело, мастера. Скорее всего, их было двое… хотя, с неповоротливым ювелиром, стариком и его тощим подмастерьем мог справиться и один физически крепкий человек». «Хорошенькое начало дня», — горько усмехнулся статский советник.

Вдруг звякнул дверной колокольчик, и послышались шаги. Клим Пантелеевич выглянул. Прямо посреди комнаты стоял мальчишка, разносчик газет. Увидев Ардашева и разбросанные пустые ящики, он попятился назад, выбежал на улицу и принялся звать полицию.

«Теперь уходить бессмысленно, — рассудил бывший присяжный поверенный. Он вернулся в первую комнату, достал носовой платок, обернул им ручку телефона и, услышав далекий голос барышни, изрек: — Полицию. Срочно…» Соединения еще не было установлено, как, отбросив колокольчик к потолку, распахнулась входная дверь, и в лицо статского советника уставились два вороненых ствола Смит-энд-Вессона.

11. Старый знакомый

Никогда не бывает так плохо, чтобы не стало еще хуже.

Чешская пословица I

Четвертый день пребывания в Киеве стал для Клима Пантелеевича таким же малоприятным, как и второй. Разница заключалась лишь в том, что на этот раз его сразу же заковали в малые ручные цепочки и доставили в сыскное отделение, располагавшееся в доме 17/5 на углу Владимирской и Большой Житомирской. Здесь задержанным занялся не кто-нибудь, а гроза всех местных ширмачей[13], шопенфиллеров[14] и шкиферов[15] Николай Дмитриевич Ткаченко. Этот невысокого роста человек среднего телосложения, стриженный под машинку, с вздернутыми вверх усиками, так сразу и представился:

— Ткаченко Николай Дмитриевич — начальник сыскного отделения. А вы кто будете-с?

— Ардашев Клим Пантелеевич, статский советник, служу в МИДе.

— О! Статский советник? Вона как! Величина! А я все в коллежских секретарях маюсь… да-с. Только я вас, ясновельможный пан, вполне серьезно спрашиваю: кто вы есть на самом деле? Вид-то небось поддельный?

Ардашев не ответил.

Полицейский покачал головой, вздохнул и вымолвил:

— Ну що? Зараз як в окропи муха?[16]

— Я на вашей мове не размовляю[17], — с усмешкой изрек Ардашев.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ага! Дерзите? — покраснел от злости начальник сыскного. — Что ж, извольте! Сейчас посмотрим…

— Послушайте, — перебил его Клим Пантелеевич, — если вас не устраивают мои объяснения, то позвоните действительному статскому советнику Могилевскому, проживающему на Большой Владимирской, рядом с магазином «Свет». Номер телефона: девяносто восемь. И Терентий Петрович вам, несомненно, подтвердит, что я у него в гостях, а вообще служу в МИДе и приехал из столицы двадцать пятого мая. К тому же по приезде я отдал паспорт дворнику на посвидетельствование.

— Ну-у, допустим, — неуверенно кивнул полицейский, — это мы, конечно, проверим. Но вопросов к вам, батенька, все равно много. Например, как вы оказались в магазине Гиршмана?

— Я туда зашел, — не без иронии ответил статский советник.

— А зачем?

— Третьего дня купил у него часы для своей жены (кстати, она тоже отдыхает вместе со мной, но приехала раньше). Подтверждением являются как сами часы, так и квитанция на их приобретение, которая в данный момент покоится на вашем столе. Я был вынужден вновь наведаться в этот магазин, поскольку часы перестали идти. Что здесь подозрительного? Откровенно говоря, вы бы и сами могли сделать такой вывод, изучив сей платежный документ.

— Это уж позвольте мне решать, как вести допрос лица, подозреваемого в тройном смертоубийстве и грабеже.

— Послушайте, я же сам просил соединить меня с полицией. Телефонистка это подтвердит. Да разве стал бы я дозваниваться до дежурного, если бы был убийцей?

— А вот потому и звонили, чтобы отвести от себя подозрение. Ничего не скажешь — умно-с! — Ткаченко поднялся, обошел стол, уселся напротив и спросил: — А теперь, сударь мой, ответьте: почему вы брали телефонную трубку через платок? Боялись пальчики оставить, да? Почему расхаживали и рассматривали трупы? Я надеюсь, покойного не обыскивали?.. Собирались сообщить нам о преступлении уже после того, как утолили свое любопытство? А могли бы и сразу городового окликнуть. Но вы этого не сделали.

— Видите ли, — неохотно начал объясняться Клим Пантелеевич, — с седьмого года по середину четырнадцатого я входил в сословие присяжных поверенных и имел практику в Ставропольском окружном суде. Для того чтобы доказать невиновность моих подзащитных, мне иногда приходилось отыскивать настоящих преступников. На моем счету немало раскрытых убийств. Вот и здесь я непроизвольно принялся осматривать место преступления, ведь я брался защищать только тех подсудимых, в чьей невиновности был абсолютно уверен… Да и потом, а что, если бы преступник еще оставался там? Возможно, я бы его и задержал.

Полицейский, казалось, Ардашева не слушал, он смотрел в пол и размышлял о чем-то своем. Вдруг сыщик поднял глаза и спросил:

— Где, говорите, практиковали? В Ставрополе?

— Именно.

— А вот это, душа моя, мы сейчас и проверим. — Он радостно потер руки и выбежал из комнаты.

Прошло несколько минут, и дверь открылась. В ней, как в картинной раме, появился образ… Каширина, помощника начальника сыскного отделения города Ставрополя. Антон Филаретович был тот же самый — маленький, толстый, с бегающими злыми глазками — но теперь какой-то обрюзгший и осунувшийся. Проплешина стала заметнее, усы поседели и опустились вниз, почти как у запорожского казака с известной картины Ильи Репина.

— Аа-а?! — Будто онемев, он показал пальцем на Ардашева и выдавил: — Вы его что, арестовали?

— А это уж, свет мой, Антон Филаретович, от вас будет зависеть.

— Антон Филаретович! Какими судьбами? — улыбаясь, воскликнул Ардашев. — Как видите, ваша мечта сбылась: меня заковали в цепи. А там, как вы и предсказывали: дальняя дорога и пересыльная тюрьма.

— Что же вы молчите, друг мой? — осведомился начальник сыскного. — Вы узнаете этого человека или нет?