Завещание поручика Зайончковского - Мариэтта Чудакова

Но трое участников совещания – Саня, Леша и Женя – пришли к некоторым выводам и конструктивным решениям.

Во-первых, Федю Репина «по-любому», как выразился Леша-Калуга, срочно надо возвращать на место его жительства, поскольку именно туда вот-вот выезжает адвокат Сретенский – для беседы с ним в присутствии родителя или педагога.

Во-вторых, Мячика увезли из дома на Алтай с одной целью – разыскать Федю. Теперь цель достигнута. Надо и его вернуть на место. А если Федя Репин готовится к должности президента России, то есть собирается заботиться обо всех ее гражданах, то самое время ему начать эту заботу с одного малолетнего гражданина. И вообще, не маленькие! Раньше такие уже пахали.

– А на пересадках-то они как? – робко спросила Женя. – Не отстанут от поезда?

– Отстанут – догонят, – строго сказал Леша. – Призывники не намного старше их. Им скоро присягу принимать. Пусть учатся ответственности.

Саня посмотрел на расстроенную Женю.

– Да ладно, Калуга, не скоро еще им присягу. Не бойся, Женя! Доедут! Пацаны – не девчонки. Девчонок мы одних ни за что бы не отпустили. А пацаны – ну убегут, если что – кто за ними угонится? Доедут!

И Женя успокоилась. Подумала даже, что напрасно так привыкли в Москве квохтать, кудахтать и квакать по пустякам. А чего тут, действительно, такого? Два мальчика-школьника едут по своей стране домой. И не по пустыне. Доедут как-нибудь! Им строго-настрого было запрещено идти куда-нибудь с любыми пассажирами – только с проводниками и станционным начальством в форме.

Самой Жене Саня и Леша так же строго-настрого запретили два дня выходить на улицу, велели пить извлеченные из аптечки «Волги» лекарства и быстро поправляться.

Она была поручена Фединой тетке. Та отнеслась к ситуации с полным пониманием, Федьку отпустила с легкой душой («Он у нее бойкий! Да и правда што – сколь можно тетёшкать их?») и тут же взялась за приготовление клюквенного морса. Без него, как известно, как и без варенья из лесной малины, ни одна простуда в Сибири не обходится. Да, пожалуй, и во всей России тоже.

Поручена Женя была также и Тосе. С нею Саня провел специальную воспитательную работу – сидя на корточках, что-то втолковывал ей на ухо, и она сторожко это ухо подымала, чтоб ничего не упустить. После этого улеглась у Жениной кровати и с тех пор выходила во двор только и исключительно по нужде.

Перед самым отъездом всей компании до Жени добралась, каким-то образом разузнав место ее пребывания, мать спасенного ею мальчишки. Молодая алтайка нанесла Жене всякой снеди и, кланяясь, горячо ее благодарила. А Леше и Сане непонятно почему этот визит не понравился. Вернее, не понравилось, что так легко было выяснено незнакомой женщиной место Жениного пребывания. Почему-то их это явно обеспокоило. Женя это почувствовала, но не поняла. В смутном беспокойстве они и отбыли в Бийск на «Волге» с Мячиком и Федей за спиной.

Глава 12

Воспоминания о детстве

Закутавшись в теплое одеяло, Женя лежала и вспоминала детство. Как однажды им с Зиночкой надоело быть в детском саду, и они решили убежать домой, не дожидаясь, когда вечером за ними придут родители. Перелезли через довольно высокую ограду и двинулись дворами к дому. А потом улепетывали по белоснежному скрипящему снегу в валенках от гнавшейся за ними симпатичнейшей восемнадцатилетней воспитательницы Дианы. Им с Зиночкой было по четыре с половиной года, и уже тогда они очень дружили и поддерживали все начинания друг друга.

Их, конечно, изловили, вернули в детский сад. И когда вечером за ними пришли бабушки, то заведующая прочитала им длинную нотацию насчет того, что надо больше заниматься внучками, если уж родители совершенно махнули на них рукой и, видимо, смирились с тем, что их дочери вырастут хулиганками, если не хуже.

И Женина мама любила рассказывать, как в тот вечер Женя долго не могла заснуть, ворочалась, и когда мама спросила ее, что она не спит, Женя ответила, горестно вздохнув:

– Меня Диана не любит… Она говорит, что я поганка…

Еще Женя очень любила мамины рассказы про советскую школу и советский детский сад. Особенно интересно было, когда в разговор включалась бабушка – мамина мама Наталья Андреевна. Потому что кое-что сама Мария Осинкина не помнила, а ее мама очень даже хорошо помнила.

Например, был целый цикл рассказов под названием «Маша и дедушка Ленин».

Как родителей Маши вызвала заведующая детским садом. Пошел папа, и заведующая, пылая негодованием, сказала ему, что они всем коллективом готовятся к очередному юбилею Владимира Ильича Ленина, а их дочь – единственная из всех детей в саду – не знает вождя мирового пролетариата в лицо.

– Какой портрет мы ей ни покажем – она на всех говорит: «Лев Толстой»!

Когда Машина мама вернулась из командировки, они с папой стали обсуждать ситуацию. То, что дочка не знала Ленина в лицо, их не только не удивило, но даже удовлетворило: к этому они оба и стремились. Но почему трехлетняя Маша на разные, как сказала заведующая, портреты говорит: «Лев Толстой»?..

Думали-думали, и наконец ее маму осенило.

Первое произведение русской литературы, которое они читали дочери года в два, была сказка Льва Толстого «Три медведя». И читали не по детскому изданию, а непосредственно по одному из томов собрания сочинений Льва Толстого, которое, естественно, было в их доме. Читали не раз и не два. И Маша очень полюбила эту сказку и это собрание сочинений.

У них была тогда одна маленькая комнатка, и весь Толстой стоял на стеллаже рядом с детской кроваткой. Просыпаясь, Маша любила дотянуться до какого-нибудь из томов, усесться поудобней на подушку и начать осторожно его листать. Родители очень удивлялись, потому что в этих книгах не было ни единой картинки – только портрет автора перед титульным листом.

А так как Толстой прожил долгую жизнь, то на одном портрете это был молодой артиллерийский офицер, а на другой – бородатый старик. Словом, портреты в разных томах были мало похожи один на другой. Маша спрашивала каждый раз, показывая пальчиком: «Это кто?» И родители каждый раз отвечали: «Лев Толстой».

Ну, тогда она и решила, видно, что все незнакомые мужчины носят это имя…

Еще хуже дела с Лениным пошли в школе. В лицо его она уже знала, но это не помогло. На второй неделе обучения в первом классе будущая Женина мама пришла домой разгневанная. Швырнула в угол ранец и заявила:

– Я больше в школу не пойду! Там дураки какие-то!

– Что такое?

– Учительница меня спрашивает: «Девочка, а ты знаешь, как звали дедушку Ленина?» Откуда я могу знать, как звали – де-душ-ку Ленина? Еще про бабушку спросила бы!

У Маши сомнений не было, что в школе от нее добивались имени того человека, который приходился Ленину дедушкой.

Она совсем не знала, что тогда в большинстве советских семей было принято, знакомя ребенка с разными изображениями Ленина, по-семейному называть его – дедушка Ленин. Чтобы, так сказать, породнить с основателем правящей партии и Советского Союза своего ребенка. Поскольку родители Маши в ее раннем детстве ничего подобного ей не говорили, вот и получилось такое.

Еще бабушка рассказывала, как вечерами, когда уже все девочки разойдутся по домам, Маша сидит в сумерках во дворе перед окнами их дома на корточках и одна разводит крохотный костерок, пока мама не уведет ее домой. Родители прозвали ее огнепоклонницей.

На второй день Женя полностью выздоровела. И уже планировала визит к одному из жителей Чемальского района.

Ввиду того, что дело с оправданием Олега Сумарокова двинулось по восходящей, пора было если не думать, то хотя бы подумывать о возрождении Братства – и о начале его настоящей деятельности.

И у Жени были основания надеяться, что, во-первых, инициативный и явно добросердечный Игнат, а во-вторых, еще один из юных чемальцев станут достойными членами их сообщества.

Глава 13

Кривая силье и «поза ку»

Олег Сумароков знал про кривую Силье еще тогда, когда мысль о том, что придется убеждаться в верности выводов ученого на личном опыте, могла ему только присниться. И только в кошмарном сне, в котором изо всех сил стараешься проснуться.

Это были выводы о действии стресса, вызванного помещением человека на пожизненное заключение.

Первый год человек пытается осознать, где и почему он находится. Потом начинается стабилизация – заключенный выполняет команды начальства как робот, не задумываясь. А потом – развилка, два пути.

Кому повезет – адаптируется к безнадеге, к тому, что его жизнь кончена. И уже до конца продолжает быть роботом. Второй путь – человек не может адаптироваться к тому, что жизнь кончена, не может быть роботом всегда. И что тогда? Тогда начинается угасание. Идет оно быстро – и умственное, и физическое. Воспаление лимфатических узлов. Изъязвление желудка и кишок. Что-то такое происходит с корой надпочечников – важной частью человеческого здоровья. И человек погибает. То есть «высшей меры» – расстрела – вроде бы и нет, а на самом деле – есть.