Хозяйка Мельцер-хауса - Анне Якобс

велит доложить, что пора к столу…

Пауль поймал сердитый взгляд Мари и нежно приложил палец к ее губам.

– Спасибо, Эльза. Мы сейчас спустимся…

Родители уже сидели за столом, когда они вошли, отец слегка нахмурил брови, а мать улыбнулась – понимающе и озабоченно.

– Ячменный суп? – с наигранной веселостью спросил Пауль, разворачивая свою салфетку. – И даже клецки с мозгами. Ну, тогда всем приятного аппетита!

Все поблагодарили друг друга, и Алисия взяла из рук Эльзы половник, чтобы разлить суп по тарелкам – сегодня она хотела сделать это сама. Конечно же его мать все знала, по ее глазам было видно, что она плакала. И вся прислуга была в курсе, что можно было заключить по выражению лица Эльзы, а также по тому, что Брунненмайер явно очень постаралась, приготовив его любимое блюдо. Пауль с детства обожал клецки с мозгами.

– Сегодня после обеда должна подъехать Китти, – объявила Алисия, глядя на Пауля. – И Элизабет тоже собиралась приехать. Надеюсь, вы будете не против…

Посмотрев на Пауля ободряющим взглядом, Мари ответила, что будет рада увидеть обеих. Особенно Китти, ведь та всегда приносит с собой суматоху и веселое настроение.

– Кухарка испекла пироги, а вечером на ужин обещала даже салат с селедкой.

Разговор зашел о Брунненмайер: повариху признали волшебницей, из тех немногих приправ, что еще остались, она могла приготовить вкуснейшие блюда. После того, как Эльза сервировала второе – жаркое из свинины с клецками и яблочным муссом, за столом повисла непривычная тишина. Был слышен только стук приборов о тарелки. Иоганн Мельцер поднял бокал вина, и все чокнулись, по-прежнему молча, не сказав друг другу ни слова. Затем, откашлявшись, Алисия наконец произнесла:

– Пауль, мы тут собрали некоторые вещи, которые тебе пригодятся. Посмотри после обеда, не забыли ли мы чего-нибудь.

– Спасибо, мама.

Никто особо не радовался свиному жаркому, приготовленному с такой любовью. Пауль съел одну порцию, затем попросил вторую – только ради Брунненмайер, чтобы не огорчать ее. Завтра в это время они будут сидеть за столом уже без него. Ну почему им должно быть лучше, чем всем остальным семьям? Две недели назад погиб отец Серафины, подруги Элизабет, полковник фон Зонтхайм, и один из ее братьев, а у директора Вислера погибли сыновья – их было трое. И Герман Кохендорф из магистрата был на фронте. По слухам, он получил тяжелое ранение и лежал теперь в Бельгии, в лазарете, так что ему не помогли даже все его деньги. Не было никаких вестей от адвоката доктора Грюнлинга, который воевал где-то в России, а это всегда было очень плохим знаком. И вообще, так много молодых людей, еще два года назад танцевавших на балу у Мельцеров и увивавшихся вокруг очаровательной Китти Мельцер, погибли кто где на вражеской земле, а их родители даже не знали, где их могилы.

– А о Гумберте что-нибудь удалось узнать? – спросил Пауль, чтобы прервать молчание, которое так удручало его.

– О да! – воскликнула Мари. – Я совершенно забыла. Представляешь, Пауль, Брунненмайер получила от него письмо с фронта. Он где-то в Бельгии, куда отправили подкрепление, скребет лошадей и убирает конюшни.

Все тут же представили эту картину и улыбнулись. Камердинер Гумберт был невероятно чувствительной персоной. Один вид паутины мог вызвать у него истерику, его одежда всегда сияла чистотой, а обувь была начищена до блеска. Так что выгребать навоз из конюшен – занятие абсолютно не для него.

– Конечно, он странный малый, – сказал Иоганн Мельцер. – Но я не сомневаюсь, кто-кто, а уж он всеми правдами и неправдами, но выкрутится.

Пауль был рад, когда обед наконец подошел к концу. Даже таким лакомством, как ванильный пудинг с малиновым сиропом, он не мог насладиться по-настоящему – настроение за столом было удручающим. Ах, если бы здесь была Китти. Оставшуюся часть дня и вечер придется провести с родителями и сестрами. И только после этого он наконец сможет остаться наедине с Мари и с малышами.

– Что сказала повитуха? – услышал он тихий голос матери в коридоре.

– Ну, пока он здоров, – ответила Мари приглушенным тоном. – Просто он очень маленький. Его нужно обязательно кормить грудью.

– Да, я уже занялась поисками кормилицы. Завтра придут сразу три…

Внезапно Пауля охватило беспокойство за сына, вдруг он умрет. Он был слишком мал и, очевидно, не сосал грудь. Как же он выживет? И почему мама вызвала кормилицу только на завтра? Разве малыша не нужно кормить уже сегодня? И почему Мари не давала ему грудь? Он распахнул дверь красного салона, где Эльза только что сервировала для них настоящий мокко, и побежал к лестнице, ведущей в спальные комнаты.

– Мари?

Он торопливо поднялся наверх. Навстречу ему вышла Августа, которая в данный момент как бы занимала должность няни. Прошлой ночью ей доверили близнецов, и все прошло хорошо.

– Все в порядке, милостивый господин, – сказала она, слегка присев в книксене. – Госпожа кормит, так что лучше не мешать ей сейчас.

– А что с мальчиком? Он сейчас сосет?

– Ну, когда-нибудь он начнет сосать…

Ответ его не успокоил, но ясное дело, он мало чем сможет помочь, так что Пауль снова спустился вниз. В коридоре его поджидал отец. Он потащил его в кабинет – на диване были разложены разные вещи. Нижнее белье, носки, плащ, карманный фонарик с блоками запасных батареек, теплая безрукавка, добротный нож на цепочке, коробка с набором игл, ниток и пуговиц, браунинг, сахар, шоколад, теплые домашние тапки, перчатки…

– Если будет нужно что-то еще, вышлем, – сказал отец.

Пауль уставился на все эти вещи, и только теперь ему стало ясно, что отныне он будет таскать все свое богатство у себя за спиной. Прощайте, теплая печь, мягкая постель и ежедневный душ. С завтрашнего дня он будет представлять из себя не больше, чем самый низший из его рабочих, ведь у него не было офицерского звания, он был простым солдатом. Как ни странно, но ему пришлась по душе эта мысль: выносить разные лишения, день за днем идти маршем, по тридцать-пятьдесят километров в день – все опасались длительных маршей германской армии. Да, это будет суровое время, он узнает свои границы и должен будет выйти за них. Но он шел на передовую, чтобы защитить свою родину и семью. Он должен пронести эту мысль через свинцовый град пуль и все лишения, чтобы она помогла ему понять смысл его собственных поступков и боевых действий армии. Предстояло время суровых испытаний. Пауль знал, что после возвращения – а он, конечно же, собирался вернуться – он уже будет другим.

В коридоре послышался взволнованный голос Китти, а следом голос Элизабет, недовольной чем-то. Наконец их обеих прервала мама: как всегда, она старалась помешать ссоре дочерей.

– Оставь меня в покое со своими нравоучениями,