#Розовым мелом (СИ) - Муравская Ирина

— Отвали.

— Да. Отличный вариант вместо «спасибо». Всё в твоём духе, — Илья собирается уйти, но я тихо окликаю его, зарываясь пальцами в залаченные локоны.

— Ты прав. Спасибо.

Секундная тишина.

— Что‑что? — уточняют самодовольно.

Наслаждается, зараза. Смакует.

— Спасибо, — повторяю громче. Удивительно, но благодарность не застревает в горле. Она искренняя. Когда в последний раз я говорила ему что‑то подобное? Пытаюсь вспомнить, но не могу. Давно. Очень давно. Если вообще было.

Смешно, но Князев тоже удивляется такой смиренности.

— И как?

— Что: как?

— Как ощущения?

— Как ощущения: чего?

— Разговаривать по‑человечески. Не дерзить.

— Нормально.

— Так чего раньше не практиковала?

— А ты? Я платила тебе той же монетой.

— А я тебе. Иронично, — хмыкает Илья и снова собирается уйти, но я повторно торможу его.

— За что ты меня ненавидишь?

На этот раз передо мной присаживаются на корточки. Светло‑серые глаза оказываются совсем рядом. Впервые за долгие годы я могу вот так близко его рассмотреть. Тонкая футболка едва сдерживает мышечную мощь, совершенно не прикрывая забитые рукава и уходящие вверх по шее тату. На лбу назревает цветная шишка, но даже она его не портит. Эти резко очерченные скулы и мужественные черты ничего, наверное, не испортит.

Недоумённо цепенею, когда Князев подаётся вперед, подтирая большим пальцем оставшийся след от поплывшей туши на моём лице. Отстраняется, разворачивает ладонь к себе, несколько секунд смотрит на подушечки пальцев и буднично стирает то, что увидел ленивым движением. После чего снова переводит взгляд на меня.

— За то, что ты есть, — говорит так просто и спокойно, будто очевидней истины не бывает. И правда. Как я сама‑то не допендрила?

Его прямолинейность заводит в тупик. Что на это можно ответить?

— Хм… — прикусываю губу, чтобы сдержать истеричный смешок. — Благодарю за искренность. Мне прямо сейчас идти топиться в колодце, чтоб облегчить твоё существование?

— Зачем же? Пока повременим, — меня щелкают по носу, отчего я изумлённо ойкаю и преспокойно поднимаются на ноги. Клянусь, я только что видела промелькнувшую улыбку! Улыбку! Этот человек умеет улыбаться, когда я рядом?

Настолько опешиваю, переваривая новую для себя информацию, что пропускаю момент, когда остаюсь одна. Ненадолго. Илья снова появляется в поле зрения. Теперь уже озадаченный.

— Я так и не понял. Это мудачьё успело что‑то сделать? — отрицательно качаю головой. — Точно? — теперь киваю. — Ок. Если что‑то было, не молчи. Я вернусь и вырву им ноги.

Он уходит окончательно, а я всё сижу и таращусь в одну точку, пытаясь утрамбовать его слова, которые упорно не хотят утрамбовываться. Никак. Хоть прыгай на них зайчиком, хоть матерись.

Поразительно, но гневных сообщений с работы на следующий день в духе: «ТЫ УВОЛЕНА» не приходит. Может потому что смена только послезавтра и админша хочет лично выплюнуть их мне в лицо, давясь от удовольствия? Но нет. В субботу заступаю в привычном графике и вот уже несколько часов никто меня не трогает.

Странно. Очень‑очень странно. Даже если парни не рассказали о произошедшем, что само по себе вызывает недоумение, то Даша с Леной, руку готова дать на отсечение, уж точно не упустили бы возможность наябедничать. Однако факт остаётся фактом — разбора полётов явно не планируется.

Страннее становится лишь когда я вижу в зале Князева. Сидит один, за дальним столиком. Весь такой незаинтересованный, будто шёл в магазин за хлебом, но почему‑то оказался здесь. Однако нет‑нет, но поглядывает в мою сторону.

Что он тут забыл? Мы с ним с того раза больше не разговаривали. Даже «добрым утром» не обменивались. Да и в принципе почти не пересекались в квартире. А тут притащился. Ещё и без пёсиков. У свиты выходной? А он им оплачивается?

Его присутствие дико напрягает, что сказывается на работе. Как расслабишься, когда знаешь, что за тобой целенаправленно наблюдают? Да я этот взгляд чувствую кожей. Он словно налипает невидимым слоем и сковывает движения. Не грохнуться бы, вот позорище будет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Когда становится совсем невмоготу и последний час я просто‑напросто старательно делаю вид, что ничего не замечаю, меня подзывают к себе, сообщая, что заказан приват и клиент уже ждёт. Клиент? Выискиваю среди столиков Илью и не нахожу. Блин. Только не это. Неужели решил повторить свой тупой прикол?

С плохим предчувствием иду к нужной кабинке, но зайти решаюсь не сразу. Так, Крамер. Вдох‑выдох. Походка от бедра, спина прямо, плечи расправила, на лице обворожительная улыбка. Обворожительная, я сказала! Не забываем включить непрошибаемую невозмутимость. Хочет дальше играть, значит, поиграем.

Решаюсь и захожу в приторно пахнущее от распыляющихся ароматических спреев небольшое помещение, утопающее в сиреневой подсветке и полупрозрачном коконе из тюлей. Именно он и мешает сразу рассмотреть того, кто сидит на софе. Уже готова отпустить шуточку про «пора тебе получить скидку постоянного посетителя», но из открывшегося рта так и не выскакивает ни звука.

Нет. Это не Илья.

На софе сидит весьма привлекательный субъект. Постарше меня, но ненамного. Светловолосый, в костюмчике. При деньгах, судя по часам на руке. Не Ролекс, конечно, но тоже фирма кошерная. Его лицо мне смутно знакомо, вот только вспомнить не могу. Точно не из постоянных.

— Привет. Надеюсь, ты ознакомился с прейскурантом. Я не раздеваюсь. В случае недопонимания мы подберём тебе другую танцовщицу.

Озвучиваю это каждому новому клиенту, чтобы потом не получилось: время потрачено, деньги уплачены, а желаемого не получено. Дайте‑ка книгу жалоб. Не надо мне таких заметок. За них тоже потом из зарплаты вычитают.

— Не надо другую. Я именно к тебе, — улыбается он.

— Что ж. Это приятно, — согласно киваю и уже направляюсь к шесту, играючи двигая бёдрами, но меня тормозят.

— Не нужно танцевать.

О, как. Изящно всплескиваю руками как бы говоря: а что тогда от меня требуется?

— Ты меня не помнишь, да?

Вопрос приводит в замешательство.

— Прости, — кокетливая улыбка обязана смягчить ответ. Чтобы клиент не обиделся. Он же сюда расслабляться приходит, а не получать моральные оплеухи. Лебезение — второе, что я ненавижу в своей работе. После выездов. — Если несложно, напомни. У нас в клубе много мужчин бывает, а девичья память так коротка.

— Зато я тебя запомнил сразу, — парень достаёт из кармана розовую кружевную подвязку. Мою подвязку.

Меня осеняет. Точно. Вот теперь я его вспомнила! Он не так давно купил её. За пятнадцать косарей. Пятнадцать! Косарей!

Продавать свои вещи — ещё одна ходовая тема в нашем заведении в попытке развести на деньги. И не только вещи. Что угодно. Чулок, поясок. Даже обычную салфетку с отпечатком помады. Обычно схема работает, когда посетители уже прилично набрались, но этот тип, помнится, по трезваку небрежно достал деньги, положил на столик и легкомысленно так уточнил: ещё?

Мне тогда совесть не позволила сказать: «а давай». С вычетом процента организации, нежданно обрушившиеся на меня чаевые потом ушли на новёхонькие стрипы, потому что туфли стаптываются очень быстро. Буквально за месяц. А я ещё и с рук беру.

Честно говоря, этот парень мне и тогда приглянулся. Было в нём что‑то… притягивающе. Улыбка. Расслабленность. Глаза. Мягкие такие, добрые. Обычно мужики смотрят на танцовщиц как на мясо: чистая похоть. Несложно догадаться, как и в каких позах они мысленно имеют каждую девушку. Этот же смотрел иначе. Вот только в клубе реально столько мужчин за ночь проходит, что невозможно запомнить каждого. Образы быстро стираются и смазываются.

— Вот теперь помню, — улыбаюсь я уже куда естественней. — Привет.

— Привет, Либен.

Смеюсь с собственного псевдонима. Совет #4, всегда выбирайте псевдоним. Незачем сторонним знать твоё настоящее имя. Моё звучало бы максимально нелепо, если бы не являлось некой игрой слов. Имя «Зои» означает «жизнь», у меня немецкие корни, а по‑немецки «жизнь» — «leben». Вот и вся нехитрая математика. Анжелами и Марианнами, как любят окрещивать себя другие девочки становиться не хотелось, слишком уж примитивно. Пришлось импровизировать.