Если он поддастся - Ханна Хауэлл

– Я пообещала ей помочь, поэтому тоже обязана поучаствовать в решении проблемы.

– Я уверен: Агата знает, что вы сделали все от вас зависящее. Мысль о том, что моя сестра всерьез рассчитывает на ваше участие в нашем семейном деле, просто абсурдна. – Едва сказав эти слова, Брент понял, что совершил грубейшую ошибку.

Глава 4

– Абсурд?.. Это вы про меня так говорите?

Готовый отступить под напором женщины в гневе, Брент почувствовал гордость за себя, когда все-таки устоял и не сдвинулся с места. По его мнению, мало кто из мужчин смог бы выдержать взгляд леди Олимпии. Да, конечно, она взяла на себя труд сообщить ему о той опасности, которая угрожала Агате, но все же он не мог позволить ей еще глубже погрузиться в это дело. Ведь его мать – женщина опасная.

– Вы не так поняли, – сказал граф. – Я имел в виду, что ваше желание вместе со мной вызволять Агату выглядит абсурдно.

Леди Олимпия поджала губы и сдвинула брови. Брент же сообразил, что его объяснение никуда не годилось. И все только усложнилось, когда она спросила:

– Разве не я доставила вам вести от вашей сестры?

– Конечно, вы, миледи. Однако теперь настала моя очередь помочь Агате. Это мой долг! Ведь я глава семьи.

– Но ваша мать обладает властью и даже имеет право опекать Агату. Вы хоть знаете, с кем она договорилась о том, чтобы оставить за собой такое право? Будут ли они обсуждать с вами эту тему? Я больше чем уверена: добиваясь их согласия распоряжаться жизнью и будущим Агаты, ваша мать сначала убедилась в том, что эти люди поверят всем чудовищным небылицам, которые она рассказала им о вас.

Брент скрестил руки на груди. Что ему по-настоящему хотелось сделать в данную минуту, так это ударить, ударить по чему-нибудь – и чтобы разбить костяшки пальцев до крови. Все, что говорила Олимпия, было правдой. Да, он, конечно, граф, но мать подкапывалась под его власть годами, с той самой минуты, как скончался отец. Впрочем, эта женщина когда-то с таким же успехом подкапывалась и под власть отца. Летиция Маллам всю жизнь возмущалась, что мужчины, которые ни на что не годятся – начиная с ее собственного отца! – властвуют в мире. Ей потребовались годы и годы на то, чтобы сосредоточить чудовищную власть в своих руках. И отобрать у нее хотя бы часть этой власти будет ой как нелегко.

Брент ничего не имел против сильных женщин. Граф понимал, что одна из таких особ стояла сейчас прямо перед ним, и находил ее не только сильной, но и весьма привлекательной. Сила же Олимпии заключалась в уме, уверенности в себе и в добром сердце – последнее она изо всех сил старалась скрыть, – а вот сила его матери заключалась в коварстве, потому что, владея чужими секретами, она использовала их, чтобы добиться желаемого. Вдобавок мать была хладнокровна и безжалостна и этим приводила окружающих в трепет. Увы, даже зная все это, он, Брент, не увидел опасности, которая грозила Фейт со стороны матери, и поэтому до сих пор мучился сознанием собственной вины – еще и из-за того, что пьянство и плотские утехи целиком захватили его в то время.

Отбросив мысли о матери, которые всегда вызывали у него чувство беспокойства и неловкости, Брент сосредоточил свое внимание на Олимпии. Она была ошеломляюще красива – прежде всего потому, что сама не осознавала этого. Ее блестящие черные волосы прекрасно контрастировали с белой чистой кожей и легким румянцем, а изящной лепке лица в форме сердечка позавидовал бы любой скульптор. Голубые же, обрамленные густыми ресницами и широко распахнутые глаза ярко сияли, и он даже предположил, что это сияние можно было различить издалека. Тонкие брови Олимпии вздымались высокими дугами, на подбородке намечалась маленькая ямочка, шея была изящной и длинной, а все тело казалось необычайно сильным и одновременно в высшей степени женственным – эти изящные линии невольно заставляли думать о долгих и полных наслаждения ночах. А руки у нее были очень красивые, с тонкими длинными пальцами, и еще – эти ее грациозные жесты…

И Брент ничуть не удивился, когда, глядя на нее, вдруг испытал приступ вожделения, что сейчас было абсолютно неуместно. Но вовсе не потому, что это принесло бы нежелательные осложнения, – просто леди Олимпия прекрасно знала, какую жизнь он вел в последнее время.

– Видите ли, миледи, – начал Брент, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы подыскать правильные слова.

– О, ради бога! Давайте отбросим ненужные формальности. Мы ведь не на светском рауте. Я Олимпия. Зовите меня Олимпией.

– Не уверен, что это… правильно. Ведь мы с вами едва знакомы…

– Мы с вами знакомы дольше, чем многие другие. Но это только между нами, милорд. Мне прекрасно известно, насколько по-обывательски глупым может быть светское общество. Поэтому ни вам, ни мне не нужны лишние заботы, если вдруг пойдут слухи.

– Что ж, очень откровенно. – Граф кивнул и протянул ей руку для пожатия. – Тогда… пожалуйста, зовите меня Брентом.

Она пожала его руку и моментально пожалела об этом – тепло от соприкосновения перетекло вверх, к самому плечу. Такого ощущения Олимпия еще ни разу не испытывала. Если бы она была без перчаток – не было бы вопросов, тогда все было бы понятно. Но ведь рука сейчас была обтянута перчаткой…

«Возможно, – задумалась Олимпия, – лучше вообще от этого отказаться и не участвовать в делах юной Агаты». Но баронесса тут же отбросила эту мысль. Она ведь пообещала Агате помочь, и это обещание шло от чистого сердца, никто не тянул ее за язык. Так что поздно менять решение, хотя с графом Филдгейтом следовало держать дистанцию.

Олимпия осторожно высвободила руку из его ладони, чтобы избавиться от потока тепла, шедшего от него. Однако она не стала резко отдергивать руку – так, словно боялась заразиться моровой язвой. Но все равно это получилось неуклюже и страшно не понравилось ей самой. К ее облегчению, в комнату вошел Томас и прервал напряженное молчание.

– Мне кажется, у вас возникла еще одна проблема, милорд, – сказал он.

– Какая на этот раз? – спросил граф, незаметно отодвигаясь от Олимпии, но цепкий взгляд мальчика проследил за его движением.

– Никто не остался, чтобы служить вам. Кроме меня, Мэри и конюхов почти в полном составе.

– Меня бросили все слуги?

Томас кивнул:

– Сбежали как крысы с тонущего корабля. Мэри уже приготовила перекусить вам и ее светлости. Ей помогла служанка ее светлости. Вам подадут холодную закуску. Мэри только учится кухонным премудростям, а служанка ее светлости сказала, что нет времени готовить что-то более солидное. Я думаю, миссис Ходжес вернется через несколько дней. Клянусь, она служила только вам, никому больше. Графиня ей всегда очень не нравилась. Половина конюхов – незаконнорожденные дети старого графа, и почти все они тоже ее терпеть не могут.