Контрабандисты Тянь-Шаня - Александр Сытин

Кондратий засмеялся. Он оглянулся и увидел, что во дворе никого нет. Тогда он стал гримасничать, как это делают все отцы. Он прищелкивал языком, гудел, изображал жука, страшно таращил глаза, и девочка пищала от удовольствия. Суровое, острое, обожженное солнцем лицо бойца было теплым и мягким. Он бережно расцеловал нежные пальчики, обнял жену и озабоченно пошел в угол двора. Там стоял привязанный рыжий горбоносый конь с разбойничьей гривой и дикими глазами. Ольга подошла с ребенком к коню.

Кондратий нагнулся с седла. Его глаза сияли веселостью и решимостью. Он тихо сказал:

— Я все сделаю, чтобы привезти Марианну! Присматривай на Антонием!

Его слова наполнили Ольгу радостью.

— Кондратий! — с мольбой и надеждой слабо проговорила она.

Вместо ответа он стегнул коня плетью. Полудикий конь рыжим пятном метнулся по солнечной улице и исчез с глаз женщины. Кондратий вел коня галопом. Широкие пустынные улицы, засыпанные пылью, тротуары, поросшие травой, маленькие белые хаты под соломенными крышами медленно поплыли мимо него. Справа и слева по дороге звенели арыки и белыми колоннами подымались тополя. Их могучая листва высоко вверху тянулась вдоль улицы сплошной зеленой стеной. Потом хаты и маленькие домики стали реже. За глиняными дувалами с коня были видны сады, а когда город окончился, развернулись зеленым веером посевы. Вдруг Кондратия остановили. Какой-то нищий в отрепьях подал ему записку. Прежде чем пограничник ее распечатал, нищий скрылся за изгородью из колючих кустов. На записке было нацарапано русскими каракулями:

«Если повернешь назад, через два дня она придет домой. Если нет, ты получишь вместе с опием ее труп».

Лицо кавалериста словно окаменело, и минуту он думал, удерживая коня на месте. Потом громко сказал вслух, оглянувшись на пустынную улицу.

— Ну, это еще мы посмотрим!

Его лицо стало грозным, и, стегнув коня плетью, он снова понесся во весь дух вперед. Он мчался галопом верст десять и только перед обедом у Покровки догнал весь отряд и приказал остановиться. С боковой проселочной дороги Джанмурчи и пятеро пограничников пригнали табун лошадей. Это были киргизские скакуны, о которых Кондратий говорил Будаю.

Без приказания пограничники принялись за работу. Казенные кони были развьючены в пять минут. Шпионы Байзака не увидели настоящей работы. На каждых двух всадников пришлась одна вьючная лошадь, как надлежит в дальнем походе. Верховые кони были тоже переседланы.

— Вьючить по номерам, — резко и громко приказал Саламатин.

Это были единственные слова, сказанные при перегрузке. Все остальное произошло в молчании. Тюки были помечены мелом. Каждый знал своего коня. Груз навьючили в новом порядке.

Кондратий поднял руку. Суета прекратилась.

— Товарищи, я хочу предупредить вас: дорога будет тяжелая. Задача, которую мы должны выполнить, очень трудна. Вы знаете, что я подбирал добровольцев. Если кто передумал, пусть скажет сейчас.

— Да ладно уж пугать-то, — сказал кто-то. — Говори о деле.

— Давайте поговорим о деле. Мы поедем добывать лекарство.

По лицам всадников разлилось недоумение. Кондратий невозмутимо продолжал:

— Из опия изготовляются медикаменты. Они необходимы стране. Опийный мак очень хорошо растет здесь. Но пока существует контрабанда, мы рискуем не получить ничего. Склады опийной конторы пусты. Каждый фунт опия, который мы добудем, драгоценен. Контрабандисты распространяют курение опиума, где только могут. Кроме того, они грабят плантаторов и всячески мешают наладить дело, чтобы было прибыльнее торговать.

— Короче говоря, в свой карман, — вставил кто-то.

— Как же его курят-то? — спросил молодой пограничник.

— А вот на базаре сидел желтый, как дьявол, мужик из Покровки — видел?

— Может быть, удастся захватить много опия, поэтому берегите коней. Больше всего берегите коней.

— Так ведь кавалеристы же!

— Ну, ну, нос-то вытри!

Не поворачивая на село, отряд крупным аллюром тронулся туда, где синели горы. Ни один тюк не звякал. Расседланные казенные кони как будто с недоумением смотрели вслед уехавшим. А те спешили, боясь упустить каждую минуту. Оса задержался. Он отдавал приказания коноводам:

— Пасти их тут не меньше недели, понятно? И смотрите, чтобы вас никто не видел.

Коневод лукаво ухмыльнулся в знак того, что все понял..

— Ну, вы, нахлебники, — грубо закричал он, стегнув кнутом ближайшую лошадь, целую неделю жрать будете.

— А бабая куда денем? — спросил другой коновод. — Куда нам его?

— Бабай через неделю поедет искать камни, — ответил Кондратий и, попрощавшись, направил коня вдогонку.

— Джанмурчи, — сказал Оса, — сегодня мы начинаем большую игру.

— Мои глаза не видали мудрости, большей твоей, — с искренним восхищением отвечал проводник.

Когда Оса подъехал к передовым, он услыхал, как двое всадников спокойно переругивались между собою. Один другого с украинской рассудительной язвительностью уверял, что у того вместо головы тыква.

— Вы чего лаетесь? — ласково спросил Оса.

— Та вин кажеть, що проихалы контрабандисты оси за тим бугорком. Я кажу: чого ж ты мовчав? — А вин лается. Чи не дурень? — неторопливо отвечал пограничник, подняв на командира свои синие детские глаза.

— А кто проехал? — забеспокоился Оса.

— Так кто ж! — с неудовольствием отвечал рослый красноармеец, шпоря коня. — Шавдах проклятый!

Оса молчал, покачиваясь в седле.

— Пущай пчела летит за медом. Понятно? — вмешался Саламатин и хитро подмигнул, ка, к бы спрашивая командира.

Оса улыбнулся, а товарищи с недоумением посмотрели на своего завхоза.

Через три часа пути холмы исчезли. Каракол, оставшийся позади, с его тополями и белыми точками хат имел вид обширной деревни. Облачко пыли появилось позади. Кто-то догонял отряд. Оса приказал остановиться. Ибрай подъехал и подал пакет. Оса вскрыл сургучную печать и достал бумагу. Это было уведомление следователя о том, что следствие по делу Будая прекращено и целый ряд лиц привлекается по обвинению в клевете. Кондратий пожирал глазами сообщение, но Байзак ка среди обвиняемых не было. Он дочитал до конца и уперся своими пронзительными глазами в желтое лицо Ибрая.

— Ты откуда приехал? — жестко и с недоверием спросил Кондратий.

— Из Фрунзе, от следователя, — отвечал Ибрай.

— А почему у тебя конь свежий? — спросил Саламатин.

— Я переменил в городе.

Джанмурчи внимательно смотрел на него, но контрабандист не смутился под огнем перекрестных взглядов и вопросов. Он отвечал просто и весело. Кондратий на минуту задумался, потом сказал:

— Ты поедешь с нами; я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, куда я поехал. Понимаешь?

Молния мстительной радости сверкнула в глазах Ибрая. Несколько раз он рисковал жизнью, рассчитывая именно на эту ошибку Кондратия. Но даже Джанмурчи ничего не заметил. Контрабандист сделал испуганное лицо и возразил:

— Я не могу ехать, следователь будет ждать.

— Вот навязался, дьявол, — пробормотал Саламатин.

— А почему ты поехал за нами по этой дороге? — спросил Кондратий.

— Я искал вас по всем дорогам, — уклончиво отвечал Ибрай.

— Ты не видал людей там, сзади? — вкрадчиво спросил Джанмурчи.

— Нет, — с удивлением ответил Ибрай, и лицо его не дрогнуло, хотя полчаса назад он разговаривал с Шавдахом. — Разве там кто-нибудь есть?

Кондратий с сомнением покачал головой и повторил:

— Ты поедешь с нами. Как тебя зовут? — пытливо спросил он, заглядывая в письмо.

— Юмиркан, — отвечал Ибрай.

Он знал, что это имя написано в письме. Так звали проводника, которого рекомендовал следователь из Фрунзе, как надежного человека.

— Саламатин, — сказал Кондратий, — гляди за ним. Рысью ма‑арш!

Отряд тронулся вперед.

— Ну, смотри, кум, — пробормотал ежели чего, прямо пулю в затылок.

Саламатин, погнал коня.

Ибрай пугливо посмотрел на него и погнал коня за всеми.

Книга вторая. СКАЧКИ ШАГОМ

Глава I. ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Рядом с Кондратием впереди отряда ехал Алы. Стройный, с неподвижным, высокомерным лицом, он держался как почетный пленник. Темно-смуглое лицо с крепким румянцем и правильным носом, с трепещущими тонкими ноздрями было красиво, как у девушки. В первый раз в жизни он увидел дома. Выпущенный на свободу, он так радовался простору и каждой птице, что вызывал сочувствие. Он дичился всех, и пограничники говорили с ним особенно ласково. Он был одет в узкий черный бешмет, похожий на подрясник, и сапоги из очень гонкой кожи с кожаными калошами или, скорее, шлепанцами. На голове у него была тонкая европейская шляпа. Он купил ее перед отъездом, и она придавала его юношескому лицу необычайно милое, мальчишеское выражение. Ехал он на собственном коне, которого сберег для него Джанмурчи. Очень обыкновенный с виду конь сразу показал такой неутомимый шаг и крупную рысь, что кавалеристы поглядывали на него с удивлением и завистью. Алы был крайне любезен и с легкой молодцеватостью поворачивался в седле при каждом вопросе, но избегал всяких разговоров как только мог, и его скоро оставили в покое.