Пункт назначения 1978 (СИ) - Громов Виктор

А дули я не ел уже лет тридцать. И вот судьба снова подарила мне эту возможность – это воспоминание из далекого детства.

В овощных рядах дули были. Сразу на трех лотках. Я выбрал самые симпатичные и попросил пять штук. Вышло немногим больше, чем на килограмм. Торговец – пожилой армянин – окинул меня оценивающим взглядом и объявил пятьдесят копеек. Отчего-то мелькнула мысль, что меня основательно надули. Но я был так счастлив, что не стал ничего перепроверять.

Мне выдали сдачу с рубля, пожелали приятного аппетита и предложили непременно возвращаться завтра за новой порцией. Пришлось уверить в ответ, что вернусь. Четыре груши я аккуратно уложил в сетку поверх яиц, а одну решил съесть немедленно. Прям так, немытую. Удержаться от соблазна было невозможно.

От сладкого пряного аромата слюни бежали, как у бешенной собаки. Я откусил огромный кусок и едва не захлебнулся соком. Это было вкусно. Это было восхитительно. Это было божественно. С горечью подумалось, что в будущем груши совершенно разучились пахнуть. И не только груши.

* * *

Возвращаться через пустырь я не рискнул. И не прогадал.

Второй выход нашелся сразу за овощными рядами. Именно он и был главным. Возле ворот сидела неизменная бабка и продавала семки стаканами. Рядом с ней горочкой были сложены газетные кульки. Меня она приметила издалека и несказанно обрадовалась:

– Внучок, возьми семечки. Вкусные, душистые… – Принялась она нахваливать свой товар.

У меня в кармане оставалось еще восемьдесят копеек. От семок я отказываться не собирался, но игру добросовестно поддержал:

– Сырые небось?

Бабка наигранно оскорбилась:

– Как можно, жаренные. Ты пробуй, пробуй!

Она сноровисто опрокинула граненый стакан в газетный фунтик и протянула мне. Я подхватил сверху аппетитное пузатое ядрышко и отправил в рот. Ну, что сказать? Семки были, как семки, но из газетного кулька они показались стократ вкуснее магазинных.

Бабуля это моментально просекла:

– Вкусные?

Я кивнул и подтвердил:

– Вкусные.

И тут же получил в ответ:

– Стакан – десять копеек.

Не по годам проворно бабка закрутила кулек сверху и пояснила для меня:

– Чтоб не просыпалось. – Потом подумала и расщедрилась. – Три отдам за двадцать пять.

Спорить не имело смысла. Я взял три. Расплатился с бабулей, отсыпал горстку в карман, остальное запихнул к молоку и вышел в город. На этой улице мне довелось побывать впервые. И она мне сразу понравилась. Была новее, комфортнее той, где мы жили.

Чуть поодаль стояли вполне приличные пятиэтажки. Напротив рынка, через дорогу сверкал стеклянной витриной новенький магазин. Над дверьми красовалась гордая надпись «Сельпо». В кармане все еще оставалась мелочь, и я отчетливо понял, что мне непременно надо попасть в этот магазинчик.

По раздолбанному асфальту с умопомрачительным дребезгом прошкандыбал автобус под номером два – старенький желтый ЛиАЗ. На заднем стекле его виднелась табличка: «Рынок – порт». Автобус был полон. В такую жару я бы ни в жизнь не рискнул в нем ехать. Но пассажиры, набившиеся внутрь, как селедки в бочку, были со мной не согласны.

Сразу за рынком ЛиАЗ свернул направо и исчез где-то между домами. Я закинул в рот новую семечку, сплюнул шелуху и направился в магазин.

* * *

Кто не бывал в советском заштатном магазинчике, тому не понять того чувства, что овладело мной. Здесь все было до боли знакомым. Прекрасным и абсурдным. Даже нет, если точнее, абсурдно-прекрасным.

Первое, что бросалось в глаза, широкая полка за прилавком, где аккуратной горкой лежали валенки. Громадные. Мужские. Без галош. Понять, кому в жарком приморском городке понадобилась такая обувка было невозможно. Да я и не пытался.

В мозгу пронеслось: «Чудны дела твои, Господи!» Следом проскочила крамольное: «А почему не лыжи?» Хотя, что греха таить, в 1978-ом и лыжи могли оказаться где угодно. Даже в раскаленных песках Кара-Кума. В наши времена чего только не случалось. Я даже зажмурился от удовольствия, поняв, что полностью признал это время своим – родным, любимым. Я обожал в нем все: и эти валенки, и скрипучий автобус, и гипотетические лыжи, стоящие посреди пустыни, и черно-белый телевизор, и Ирку, и даже Вику.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Настроение сразу испортилось. Думать о Вике не хотелось вовсе, но она настойчиво пролезала в мое сознание. «Ничего, – решил я, – это ненадолго. Скоро мы уедем, и в моей жизни будет куча таких Вик». Уж я-то знал об этом доподлинно. А об этой забыть мне будет куда проще, чем в первый раз. Тогда я был ослеплен ею. Сейчас… Сейчас это просто ностальгия, гормоны и нереализованное желание. Ничего более.

Я повернулся к валенкам спиной и впал в нирвану. С другой стороны было все, о чем я с теплом вспоминал последние годы: сок, разлитый в стеклянные конусы, полная витрина конфет, по большей части карамели и ириса, большие бублики посыпанные маком и даже обожаемые мной калорийные булки.

Не хватало только тархуна, эклеров и того самого советского мороженого. Но мне было не до капризов. И всего, что предстало передо мной, оказалось вполне достаточно. Настроение незаметно перемахнуло через отметку «отлично» и зашкалило где-то в районе «превосходно».

Я сунул руку в карман и… вернулся с небес на землю. Там жалко бултыхались две последние монеты – полтинник и пятак. А с таким богатством, ясное дело, особо не разбежишься.

Пришлось подавить в себе все нескромные желания и идти выбирать что-то одно, на что денег точно хватит.

* * *

Сельпо я покинул умиротворенным. Жалких пятидесяти пяти копеек вполне хватило на две калорийки и триста грамм карамели «Снежок». В моем кармане одиноко болталась заветная двушка.

Меня так и подмывало вернуться обратно, пройти через рынок, найти эту чертову цыганку и вручить ей монетку со словами: «Вот, держите, специально для вас разменял!» Мне ярко представлялось ее вытянувшееся лицо. Ее поджатые губы…

Но это все были лишь глупые мечты. В жизни наверняка бы получилось иначе. Я поудобнее перекинул в руках свои покупки и отправился туда, куда чуть раньше прогремел автобус. Мне тоже надо было в сторону порта.

Этот путь оказался немногим длиннее первого, короткого. Зато куда спокойнее. Здесь ручей был вполне цивильно пропущен под дорогой сквозь метровую бетонную трубу. Здесь никому не было до меня дела. Здесь не надо было лезть в овраг.

Во дворе опять сидели мужики и на оттертом от следов вороньего пребывания столе рубились в домино. На этот раз просто с пивом и воблой, без самогона. Мне они обрадовались, как родному. Признали.

– Что, парень, – выдал главный балагур, – библиотеку нашел?

Остальные заржали.

– Так вы ж не показали! – бодро парировал я. – Пока ищу. Как найду, непременно расскажу.

Ответ мой понравился.

– Ну ты зубаст, – одобрительно крякнул шутник, – палец в рот не клади.

Я пожал плечами. Эх, мужики, знали бы вы, как мне сейчас хотелось посидеть здесь, рядом с вами. Хлебнуть пивка, закурить сигаретку, сыграть партейку-другую…

Но, чтоб его, этому телу всего несколько дней назад исполнилось шестнадцать. Вряд ли кто-то из вас оценит мой порыв. А вот неприятности мне точно будут гарантированы – скандал с матерью и недовольство отца. Вы же непременно настучите. А оно мне надо?

И я мысленно посетовал: «Ничего, Олег, придется учиться заново быть пацаном. Придется вести себя соответственно возрасту. И радуйся, что тебе не десять!» От последней мысли слегка поплохело. Шестнадцать было куда лучше. А если вспомнить про школу… Ёпть, только этого мне не хватало. Школа! Что я там буду делать? Я ж почти ничего не помню! Мать вашу за ногу, вот это я попал!

– Парень, ты чего! – Раздалось взволнованное.

Вопрос вернул меня в реальность. Оказалось, за размышлениями я дошел до подъезда и замер там прямо на пороге.

– Ничего.

– Ты это, – мужики поняли меня по-своему, – не стесняйся. Сумки можешь прямо тут бросить. Никто не тронет. Мы присмотрим. И дуй себе…