Голоса чертовски тонки. Новые истории из фантастического мира Шекспира (сборник) - Фоз Медоуз

– Знаешь ли, а ведь без них тебя и не узнать.

Пак расплывается в острозубой улыбке:

– И тебе привет! Я полагаю, ты прислан присмотреть за мной?

– Я прислан, – отвечает незнакомец, – спросить, отчего ты ведешь приверженку к царице Титании, а не к нашему повелителю.

– Потому что за это ему заплачено, – вмешиваюсь я. – И потому, что, при всем моем уважении к царю Оберону, моя лучшая подруга служит царице Титании, и я обещала отыскать ее при дворе, если мне пожалуют такую возможность.

– Х-ммм… – тянет юноша, морща лоб и задумчиво изучая меня. Нос его тонок, глаза выпуклы, а бритый подбородок – само упрямство. – Из этого следует, что мои рекомендации присоединиться к Оберону тебя не прельстят?

– Боюсь, что так.

– В таком случае, – говорит он, кланяясь нам обоим, – не смею далее мешать вам наслаждаться прекрасным утром. Прощайте до поры!

С этими словами он разворачивается, идет обратно той же дорогой, которой следуем и мы, и исчезает за ближайшим поворотом.

Пак прищелкивает языком:

– Что ж, это уже интересно.

– Неприятности?

– Этого я не говорил. Но, возможно, да. Мастер Уилл редко показывается на глаза без умысла, а умысел – чаще всего Оберонов.

Всю оставшуюся дорогу держимся настороже в ожидании еще каких-нибудь эльфийских каверз, но никто не чинит нам препон.

Корабль качался подо мной, спокойной среди бурных вод морских. Давно пора было спать, но новизна впечатлений – вид моего острова, исчезающего вдали, горизонт, не ограниченный деревьями и пределами взора смертных – еще не поблекла, и потому я все стояла на носу нашего судна, наблюдая, как плывет по небесному своду луна.

– Миранда!

– Ариэль?

Мой голос звучал чуть громче шепота: моряки говорили, что над водой звук разносится далеко-далеко, а мне вовсе не хотелось привлекать излишнего внимания тех, кто нес ночную вахту.

– Кто же еще.

Ариэль парила в воздухе, держась рядом с бортом корабля. Она опять позаимствовала мой облик – но не теперешний, сейчас она выглядела, как я в детстве, лет в пять или шесть. Ее полупрозрачная фигура, серебристо-голубая, как воды океана, мерцала на фоне ночного неба. Взгляд ее был нежен и печален.

– С тобой все хорошо? Я думала, отец освободил тебя.

– Со мной все хорошо. Но нам не удалось как следует попрощаться, и мне захотелось… Я пришла убедиться, что ты счастлива. Что тебе вправду хочется этого избавления и этого пути.

Я улыбнулась. Впереди было так много возможностей, а сомнений осталось так мало, что я не снизошла до того, чтобы прислушаться к ним.

– Я счастлива, Ариэль. А ты?

Улыбка Ариэль не дрогнула.

– Если счастлива ты, то счастлива и я, – ответила она. – Желаю… Удачи тебе, Миранда. Но если я когда-нибудь понадоблюсь тебе, позови – и я приду.

Прежде, чем я успела ответить, она коснулась моей щеки прохладными губами и исчезла.

Двор царицы Титании ничуть не похож на неапольский. Множество лоз, как живые, кипят, вздымаются над резным мрамором, вьются в воздухе, угождая любым капризам гостей, распускаются наполненными нектаром чашами цветков желтого жасмина, сплетаются, образуя качели… Чего бы ни пожелал любой в бурлящей толпе фей и эльфов – все тут же к его услугам! Вокруг царит пестрый хаос: крылья, глаза, шкуры и перья, обличья зверей и смертных… Рожки, как у Пака, и волосы, как у меня, просто теряются на фоне столь причудливых украшений!

– Теперь, – негромко бормочет Пак, ведя меня сквозь толпу к палате для аудиенций, – пока царица – или царь, если он тоже здесь, а это весьма вероятно – прямо не обратится к тебе, говорить буду я.

– Что ты говоришь?! Царь Оберон может быть здесь? – шиплю в ответ. – И ты не предупредил?

– А если бы и предупредил? Сейчас ты держалась бы спокойнее?

Мое молчание подтверждает его правоту, и Пак победно улыбается. Невольно закатив глаза, согласно киваю.

– Что ж, ладно. Веди.

Палата аудиенций, несомненно, прекрасна, но все ее чудеса – ничто в сравнении с красой царицы Титании. На ней платье из белых перьев; кожа ее – цвета полированной красной меди – мерцает, оттеняя тепло-карий цвет глаз и ослепительное, невероятное золото волос. Кудри ее заплетены в косы и косы эти так длинны, что, даже перевитые серебряной проволокой и украшенные драгоценными камнями, достигают икр.

А рядом с ней, светлый там, где она темна, – мужчина, не кто иной, как сам царь Оберон. Черные, как смоль, его рога загибаются вниз, к затылку, прямые длинные волосы, сплошь унизанные крохотными бубенчиками и переплетенные ярко-алыми нитями, ниспадают вниз черным водопадом. Цвет его кожи – нечто среднее между оливковым и золотым, в уголках темных глаз – едва заметные морщинки. Он безбород, руки и плечи его обнажены, цельное черное одеяние перехвачено в талии серебряным поясом, вверх от запястий к плечам вьются живые узоры-татуировки.

Оба они прекрасны, могущественны и чрезвычайно величественны. Тянет упасть на колени, и только заимствованная у Пака и Ариэль храбрость помогает устоять на ногах.

– Робин Добрый Малый, – говорит царица Титания. В палате воцаряется безмолвие, все взгляды устремляются к нам. – Значит, слухи не лгут? Ты в самом деле привел мне приверженку в знак раскаяния в собственной дерзости?

– Это зависит от вас, государыня, – с поклоном отвечает Пак.

Я делаю реверанс. Сердце бьется в груди, словно птица в клетке.

Титания изящно приподнимает бровь.

– Каким же образом?

– Все зависит от вашего решения. Что, если вы откажетесь признать ее попытку явиться к вам на службу из-за того, что двое из числа ваших придворных, Мотылек и Горчичное Зерно, силой увлекли ее на волшебные дороги фей?

Повсюду в зале – изумленный шепот. Губы царя Оберона вздрагивают в едва заметной довольной улыбке, на миг появившейся и тут же пропавшей, будто вспышка летней зарницы. На миг в животе холодеет: что, если Пак затеял какую-то собственную, неведомую мне игру, и верность государю для него важнее нашей сделки, несмотря ни на какие обеты? Но этого я знать не могу, и потому гоню сомненья прочь и полагаюсь на доверившуюся Паку Ариэль.

Лицо Титании темнеет.

– Горчичное Зерно и Мотылек, – говорит она. – Явитесь.

Голос ее звучит требовательно и властно. Не успевает сердце сделать один-единственный удар, и оба эльфа стоят перед ней.

– Государыня? – хором говорят они, кланяясь.

Титания и глазом не ведет.

– Вправду ли, – с убийственным спокойствием в голосе спрашивает она, – вы увлекли мою приверженку на волшебные дороги фей?

Голос Мотылька трепещет, точно крылья бабочки.

– Да, государыня. Но только потому, что не знали, кто она! Добрый Малый никогда прежде не приводил тебе приверженцев, и мы сочли ее его любовницей. И лишь когда она сбежала от нас без его помощи, нам пришло в голову, что…

– Быть может, – голос Титании холоден, как лед, – вам стоило поверить, что ваша сеньора накажет негодника согласно уговору, а не брать дело в собственные руки?

Эльфы падают на колени. Видя их тяжкое положение, трудно не ощутить удовлетворения, однако я изо всех сил стараюсь ничем не выдать своих чувств.

– Приговор мой будет таков. Пак шел пешим к моему двору в наказание за свое прегрешение. Так же и вы отправитесь ко двору царя Оберона в наказание за ваши. Ступайте же, не прибегая к волшебным дорогам, и не возвращайтесь, не выполнив всех тех же условий. Прочь!

Последнее слово звучит, как приказ, и Мотылек с Горчичным Зерном с изумленным и испуганным вскриком исчезают, провожаемые волной перешептываний.

– Чудесно! – негромко говорит Оберон, не скрывая насмешливой радости. – Жду не дождусь их появления. Ох уж я им задам! Ох уж ради тебя расстараюсь!

Титания оставляет его слова без ответа и останавливает взгляд на мне.

– Выйди вперед, приверженка.

Резко сглотнув, повинуюсь – и, поколебавшись миг, преклоняю колени. Похоже, решение верно: Титания улыбается мне, а голос ее звучит намного мягче прежнего:

– Я сожалею о том, как с тобой обошлись, дитя мое. Назови свое имя.

– Миранда, государыня, а иногда – Миран, а в прошлом – принцесса Неаполитанская.

На лицах монархов отражается удивление.

– Ты дочь герцога Просперо? – спрашивает Оберон. – Я слышал, она умерла от горячки.

– Не умерла, государь, а сбежала, – и, обращаясь к царице Титании: – Я хочу служить вам, государыня, если вы соблаговолите принять меня.

– Ты так решительно настроена служить царице? – спрашивает Оберон прежде, чем Титания успевает ответить. Все умолкают, потрясенные его вмешательством в разговор, и Оберон улыбается, словно на это и рассчитывал. – Я вижу, у тебя необычайно дружеские отношения с моим Паком. Понимаю, – он слегка склоняет голову, – тебя, так сказать, многое связывает с одним из придворных царицы, но, конечно же, это не мешает тебе служить где угодно?