Зона тени - Юрий Солоневич

2.13

– Тут свои порядки, – учил Тигран Арсения на следующее утро, когда тот пришёл в себя. – Если сам сдался – через десять дней могут отпустить, если жена сдала – она может и забрать, а если менты привели – месяц без разговоров. А могут и на второй срок оставить.

– Разве кто-нибудь сам приходит? – удивился Арсений.

– Конечно, – сказал Тигран и, понизив голос, добавил: – Коля-борода сам пришёл: чтоб не посадили, время тянет. И дедушка сам пришёл: летом в сарае живёт, а на зиму сюда приходит.

– А ты? – спросил Арсений.

– Меня участковый оформил, – вздохнул Тигран. – Моё дело неважно: скоро суд.

– Какой суд?

– В ЛТП посадят, как пить дать посадят: участковый злой на меня.

Тигран достал из тумбочки две полулитровые банки, налил в них воду из пластиковой бутылки и включил кипятильник, сделанный из двух бритвенных лезвий – «машину» – присоединив провода к патрону лампочки. Эйнштейн такую установку не изобрёл бы: интеллекта не хватило бы. Хотя, если бы его в ЛТП… Жизнь – такая штука – чему хочешь научит.

– Сейчас чаю попьём, и тебе совсем хорошо станет.

– Мне и так не плохо, только голова трясётся, – сказал Арсений.

– Это от укола, – пояснил Тигран. – Но я очень за тебя боялся. У тебя вчера такой вид был, что ты, точно, мог кого-нибудь убить. Хорошо, Светик дежурила. Я ей как раз босоножки прошил. Вот она и не отказала. Иначе плохо могло быть. А так немного пошумит в голове, да и всё. Вот чаю сейчас попьём.

Тигран насыпал заварку прямо в банки и накрыл их бумажными листочками, чтобы аромат не улетучивался.

– Я тут уже в четвёртый раз, – сказал он. – Судьба такая. Потому и всех знаю. В город каждый день езжу за «баландой». Мне доверяют, что не сбегу. А куда мне бежать? Я в городе и сигарет, и водочки куплю – были бы деньги. А деньги можно и тут заработать: я же не только водитель, но и сапожник. Без дела не сижу.

И Тигран показал Арсению тумбочку, заваленную обувью и сапожным инструментом.

Потом они пили крепкий, обжигающий чай, и Арсений понемногу возвращался в реальный мир, привыкал к этой нерадостной действительности. Судьба – злодейка, а жизнь – копейка. Копейка, брошенная на землю чьей-то равнодушной рукой. Копейка, закатившаяся в грязную, забитую всяким мусором щель. Да и плевать – не велика ценность!

– Здесь только кормят плохо, – продолжал Тигран. – А так – жить можно. Главное – никого не трогать, и тебя не тронут. Вот дедушка – уже второй срок заканчивает. И на третий хочет остаться. А куда ему идти? Домой не пускают – не нужен, в приют не берут – есть своя квартира. Вот я из ЛТП вернусь и тоже сюда попрошусь. Меня тут уважают, мне здесь лучше, чем дома.

«Он прав, – подумал Арсений. – Здесь лучше, чем дома».

И Арсений как-то незаметно для себя втянулся в новый уклад жизни. Благо, отношение персонала к «больным» – алкоголикам – было очень даже хорошим. Тигран сказал правду: никого не трогай – и тебя не тронут. А всё лечение сводилось к витаминным уколам и очищающим кровь капельницам. Чем тебе не курорт? Недаром дедушка выписываться не хотел.

Микола ещё приходил два раза, приносил продукты и сигареты. Рассказал и свой план, по которому Арсений должен был выписаться на десятый день.

Арсений поделился планом с Тиграном, и тот сказал:

– Сработает. Только чтобы точно вместо этой гадости глюкозу ввели. Иначе беда может быть.

За десять дней Арсений ещё больше сдружился с Тиграном. У них всё стало общее: и продукты, и сигареты, и выпивка. Тигран день через день то пива привезёт, то водочки. Арсений Тиграну сапожничать помогал: точил ножи, правил шила. И с соседями по палате установились нормальные отношения. Дедушка только сигареты просил, а Коля-борода книги читал, не встревая в душевные разговоры.

А разговоры за это время у Арсения с Тиграном были разные. Но в основном вспоминали о шофёрских буднях, об общих знакомых, о тех местах, в которые заносила их погоня за рублём да романтика дальних дорог. А вспомнить, конечно, было что. Дорога, как и жизнь: петляет меж гор и лесов, поднимается вверх и стремительно уходит вниз, радует и огорчает. На дороге рождаются и умирают, находят и теряют, любят и ненавидят. Да, дорога – это жизнь. Или скорее образ жизни. Не самый, кстати, плохой образ. Было, было о чём вспомнить и о чём поговорить. Вот только про свою семью Арсений даже не заикался. Он подавлял в себе любые, самые робкие, самые отдалённые мысли на эту тему. Он боялся, что та стихийная сила, которая ассоциировалась в его психике с перекошенными, страшными лицами, снова вылезет наружу и попытается овладеть им.

2.14

В последний день Арсения вызвал заведующий отделением и попросил подписать расписку-предупреждение, в которой было указанно о возможных последствиях употребления алкоголя. А потом его повели в процедурный кабинет, где медсестра, подмигнув краешком глаза, ввела ему в вену при свидетелях раствор глюкозы. Медсестра делала свою работу очень медленно, нарочито тщательно, и при этом всё время спрашивала:

– Вы чувствуете жар в теле?

– Да, – отвечал Арсений, не чувствуя никакого жара.

– Потерпите немного, – говорила медсестра, хитро поглядывая ему в глаза. – Это реакция на остатки спиртного в вашей крови.

Примерно через полчаса процедура была закончена, и ещё минут пятнадцать ушло на оформление бумаг. В общей сложности Арсений отсутствовал в палате около часа, а когда вернулся в слегка приподнятом настроении, Тиграна уже не было.

– Всё, увезли твоего друга, – сказал Арсению Коля-борода. – Уж так он просил, чтобы подождали: хотел с тобой попрощаться. Да куда там! Еле собраться успел. Вот оставил тебе на память.

И Коля показал на лежащие в тумбочке пассатижи.

Лица вытянулись и перекосились в злобной усмешке: мы тебя где хочешь достанем!

Арсений взял пассатижи и положил их в карман пиджака.

«Эх, Тигра, Тигра!»

Арсений подумал, что он хотел бы много чего хорошего сказать Тиграну: тот мог бы пожить у него, когда вернётся из ЛТП. Да и вообще, мог бы всегда рассчитывать на любую помощь с его, Арсения, стороны. Хотел бы сказать, да не успел. Вот так всегда: когда надо сделать что-то настоящее, не фальшивое, доброе – почему-то не успеваешь. Не успеваешь из-за каких-то мелочей – эгоистичных, второстепенных, преходящих и лживых, – отнимающих бесценные минуты и без того короткой жизни. Жизни, в которой должен быть хоть какой-то смысл – хоть немного, хоть чуть-чуть, хоть самую малость. Хотя бы ровно столько, сколько надо человеку, чтобы отличаться от животного.

Кто ворует жизнь у человека? Жизнь – единственную и неповторимую. Кто подменяет главное второстепенным, важное – мелочным, а по-настоящему дорогое и ценное – пустой, блестящей мишурой?

– Не переживай сильно: год быстро пролетит. Вернётся Тигран, никуда не денется, – успокаивающе сказал Коля, глядя на Арсения поверх очков.

– Да, – согласился Арсений, и подумал: «Да только этот год уже не вернётся никогда».

Потом он переоделся, сложил в пакет свои вещи, попрощался с Колей и ушёл домой.

По дороге купил в магазине продуктов, сигарет и бутылку водки.

«Буду пить в одиночку и в самом деле сопьюсь, – мелькнула мысль. – Сдохну, как собака под забором. Ну и наплевать. Пусть всё к чёрту катится!».

Эх, судьба-злодейка!Ну-ка, повернись!Жизнь моя – копейка,Так и быть – катись…Голову сломаю,Наберусь ума,Что страшней, узнаю:Смерть – или тюрьма?

В квартире было пусто и холодно: отопление ещё не включали. На кухне со светильника свисала длинная, чуть не до пола, паутина.

Пассатижи, подаренные Тиграном, Арсений положил в шкатулку из красного дерева, где у него хранились особо ценные вещи.

2.15

На следующий после выписки день пришёл Микола.

– Сколько ты заплатил? – спросил у него Арсений.

– Сто, – ответил Микола. – И это у них считается по-божески.

– Сто – чего? – уточнил Арсений.

– Долларов, – ответил Микола. – Других денег они не признают: зажрались. А куда денешься? Кто из деревни – сумки носят. С деревенских доллары только за операцию берут.

Арсений отсчитал Миколе нужную сумму и положил заметно похудевшую стопку купюр на место. Деньги таяли, как снег весной.

– Когда машину начнём смотреть? – спросил Микола.

– Не знаю, – честно ответил Арсений.

– Ну, тогда я домашними делами пока займусь. А ты в ментовку больше не ходи. На вот, почитай, что делать надо.

И Микола вынул из кармана ветровки сложенный в несколько раз листок.

– Я тут кое с кем перетёр это дело. Надо только бумаги писать: тогда не отвертятся, вынуждены будут ответ давать. Здесь, правда, российские законы, – и он указал на листок. – Но механизм одинаковый, что у них, что у нас. Адреса я на обороте написал. Только никому не показывай. Пока пиши и отправляй по почте. А там – сориентируемся. И никуда без меня не ходи: ты теперь на учёте состоишь, как алкоголик.