Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

—Объясни, отец Анфим, с чего Волоцкий игумен столь яро ввя­зался в сие дело?

Монах, прищурясь, посмотрел на Ондрея:

—               То дело не простое. Государь ладит в Державе постоянное вой­ско устроить.

—Слышал. Городовых казаков назначает.

—               Верно. А ещё нужно конное войско, а воев кормить, одевать и обувать надо.

—               А игумен-то причём? В ум не возьму.

— Назначает государь воинам поместья за службу верную, дабы помещики всегда были к рати готовы, конно и оружно. А где взять по­местья для них? Почитай треть земли Русской монастырям принадле­жит. Недавно Великий государь уже вопрошал высших архиреев Русской Церкви: подобает ли мнихам столь великие богатства соби­рать? Упёрлись архиепископы, не хотят богатства отдавать.

Средь нас, монахов, тоже рознь пошла. Преподобный Нил Сор- ский и другие старцы заволжские пишут, что монах, Господу нашему Иисусу подражающий, не должен земных богатств стяжать — токмо не­бесные. А отец Иосиф Волоцкий стеной стоит за владения монастыр­ские. Дескать, из чего же монастыри будут нищих и убогих кормить и привечать, ежели их деревеньки на государя отпишут.

—               А что же государь?

—               Великий князь осторожен, с церковью ссориться не хочет. Да он свое возьмёт, не мытьём так катаньем.

—Тогда зачем игумен Иосиф на моего хозяина обрушился? Он ведь к сему спору не причастен.

— При дворе государя тож раскол. Дьяк Курицын да княгиня Елена Стефановна нестяжателей поддерживают. А царица держит сто­рону Иосифа. К сему случаю, она его и вспомнила. Ежели Волоцкий игумен разъярится, его не остановишь. Он и государя не боится.

—               Так ведь попусту он на моего-то обрушился! Тому до церковных споров и дела нет. Купец он купец и есть. А слова насчёт унии не мой- то говорил, а венецианец Антоний. Да Иван Рало толмачил да врал, я сам слышал.

—               Затем он и врал, чтоб твово господина под гнев государев под­вести. Да что ж теперь-то... Кулаками махать после драки поздно...

—               Помоги за ради Бога, отец Анфим! Невинный человек в железа попал. Да и в Кафе вся моя семья в беде. Посоветуй, как сию беду из­быть?

Монах задумался, поглаживая русую бородку:

—               Не просто. Повторить-то точно, что на том пиру было сказано, можешь? Слово в слово!

Ондрей повторил весь разговор.

—Ни слова не солгал? Клянись на Евангелии! — спросил старец.

Ондрей положил руку на Евангелие:

—               Клянусь Богом и душой своей: ни слова не изменил, ни убавил, ни прибавил.

— Верю. Теперь как сделать, чтоб государь поверил? Он гневен нынче, лучше выждать. Вот ежели на Рождество наш игумен попеча- луется, да хорошо бы епископа Прохора уговорить.

—               А ведь преосвященный Прохор — наш епископ, Сарайско-По- донский! У меня к нему и прошение есть от кафинского Русского брат­ства.

—               У вас там и своё братство есть? Может, и церква своя?

—Церква-то чужая. Пока жив был отец Иларион, он у греков слу­жил в Константино-Еленинской. Да вот беда, помер. Приход без попа остался. Мне и поручили: поклониться епископу Прохору, вымолить у него священника для Кафы. Мы хучь и под басурманами живём, а веры православной не бросили.

— Добро. Такая просьба Преосвященному по душе придётся. Тогда и уговорить его будет полегче. Государь-то грозен. Печаловаться перед ним за кого страшненько. Может и разгневаться на печальника- то. Вот Митрополит Зосима попросил намедни за князя Андрея, а царь разгневался, и ответил грозно: «Молчи, святой отец! Сие дело госу­дарственное. Ты в него не вступай». Так тот от страха аж побелел весь.

—               А у меня и поминки есть для преосвященного Прохора. Покой­ный отец Иларион оставил книги греческие, труды святых отцов Ва­силия Великого и Исаака Сирина. Может быть, ему они и глянутся?

—               Удачлив ты, дьякон. Как раз сейчас и Митрополит, и епископ Прохор зело озабочены скудостью добрых книг богословских на Руси. В наших-то слишком много ошибок от невежественных переписчиков и дурных толмачей. Твоим книгам сейчас цены нет. Добро! Ежели за твого фрязина заступятся наш игумен, епископ Прохор, да, может, и Митрополит словечко замолвит, государь, даст Бог, и сменит гнев на милость. Да ты где живёшь сейчас и чем занят?

—               У воеводы Образца в доме.

—Негоже сие. Нынче о тебе не вспомнили, а завтра кто и доне­сёт. Попадёшь и ты в железа. Писать-то научен?

—Отец Иларион научил.

Иеромонах достал листок неровной бумаги, поставил на стол медную чернильницу с вороньим пером.

—Ну-ка, напиши что-нибудь.

Ондрей написал: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа».

—Смотри-ка! Да ты писец отличнейший! Зело красно пишешь. И языки знаешь?

—Фряжский. Татарский, конешно. Греческий. Немного армян­ский.

—               Дело. Сиди да жди. А я пойду к отцу игумену. Что он скажет.

Скоро отец Анфим вернулся, радостный:

—Пошли! Отец Митрофаний хочет тебя видеть. Ты поклонись ему пониже да отвечай, не таясь, всё как на духу.

***

Архимандрит сидел в келье возле побелённой печки. Ондрей по­клонился земным поклоном, встал у двери.

—Садись, дьякон, — сказал отец Митрофаний, указав на скамью возле стола. — Ты из Кафы? Анфим сказал, что там у вас Русское брат­ство есть. Расскажи.

Ондрей рассказал об их житье в Кафе и о братстве, что собрал отец Иларион.

— Откуда он взялся? Иеромонах Печерский? Эвона! Святой да вельми учёный человек был у вас попом. Слава об отце Иларионе из Печерского монастыря далеко идёт. Да мы-то думали, погиб он в та­тарский набег с другими иноками. Добрый учитель был у тебя, дьякон. Говоришь, книги от него остались? Где они? У тебя? Так что ж ты си­дишь как пень, тащи их сюда поскорее!

Когда Ондрей вернулся с книгами, в келье, рядом с архимандри­том, сидел седобородый монах в камилавке. На груди его тускло блес­нула панагия.

«Икона на груди — знак епископа. Преосвященный Прохор!» — догадался Ондрей.

— Ну что ж, отрок, принёс книги? — спросил Преосвященный строго.

—Принёс, — Ондрей развернул тряпицу и выложил на стол два больших фолианта в кожаных переплётах.

Епископ бережно взял верхний, пододвинул поближе свечку, рас­крыл книгу.

—«Послания преподобного отца нашего Василия Великого», — медленно прочёл Преосвященный, переводя заголовок на русский. — Так. А в этой что?, — епископ раскрыл вторую книгу: «Слово и правило монашеской жизни» преподобного Исаака Сирина. Слышал я, что отец Иларион принёс с Афона сии святые книги, да в руках не держал, а ныне сподобился. Слава Иисусу и Пресвятой Богородице. Ты, дья­кон, говорят, греческие книги читать можешь? Ну-ка, прочти!

Он развернул том Исаака Сирина на середине и протянул Ондрею.

—Да я, преподобный отче, худый да младый, за святую книгу и взяться робею.

—Ничо! Попробуй! Мы посмотрим.

Ондрей перевёл первые фразы: «А иноку поперед всего подобает смирение перед Господом и людьми. И труды инока — пост и молитва».

—Гляди-ка, отец Митрофаний, — сказал епископ, — Господь в пре­мудрости своей ко времени послал нам сего отрока и книги святых отцов! Пущай он с завтрашнего дня и садится толмачить, не отлагая! А жить тебе, дьякон, здесь, в монастыре, под надзором архимандрита и отца Анфима. Может, постричь его в монахи? Благое дело.

—Никак нельзя, ваше Преосвященство. Женат он. А жена его в Кафе осталась заложницей за жизнь и здоровье того глупого фрязина, на коего государь давеча опалу положил, — сказал архимандрит.

—               Слышал я. Чего дурачина в церковные дела полез? Не смыслит ведь ни аза.