Воздушный штрафбат. В небе заградотрядов нет… - Антон Кротков

***

На следующий день командир полка выделил Рублёву «эмку»44, чтобы Костя съездил в город полюбоваться на сбитого им накануне немца.

– Заодно выступишь на митинге в свою честь, дашь интервью прессе. Короче, купайся, брат, в лучах заслуженной славы!

– Да не умею я интервью давать, Николай Петрович – насторожился Костя, – что я Бернес или Крючков45. Лучше я вообще тогда не поеду.

Полковник пропустил слова подчинённого мимо ушей, сообщив только, что в Ленинград его вызывают по звонку из горкома партии. С собой в город Рублёв захватил собранную сослуживцами продуктовую посылку для детей подшефного детского дома из сэкономленного лётчиками из своего рациона шоколада, хлеба, тушенки.

«Хенкель» рухнул на городской Ботанический сад. При взрыве самолёт развалился на части, но тела нескольких его пилотов оказались не очень сильно повреждены. Упавший самолёт снёс крышу и частично разрушил стены оранжереи с тропическими растениями. Было странно видеть посреди заснеженного парка огромный хвост самолёта с чёрным пауком свастики торчащий из пальмовой рощи.

Встретивший лётчика чиновник Ленгорисполкома доверительно сообщил Рублёву, что если бы на место падения фашистского бомбардировщика вовремя не подоспели сотрудники НКВД, то измученное холодом и голодом население быстренько бы успело раздеть убитых немцев, и нечего было бы сейчас смотреть. А так Рублёв мог полюбоваться на трупы своих ночных противников, посмотреть их документы, награды. Командир экипажа в чине гауптмана46 являлся кавалером рыцарского креста. В его лётной книжке числились рейды на Мадрид, Лондон, Варшаву, Нарвик. Да и подчинённые гауптмана были ему под стать – матёрыми вояками. Константину даже не верилось, что он сумел в одиночку одолеть столь опытную и спаянную долгой совместной службой команду.

В какой-то момент «экскурсовод» протянул Рублёву пачку фотографий, найденных во внутреннем кармане комбинезона одного из погибших немецких лётчиков. На семейной фотографии была запечатлена красивая молодая женщина с добрым лицом заботливой матери, хорошей жены и хозяйки. Она позировала на фоне аккуратного частного дома вместе с крупноголовым серьёзным мальчиком в клетчатой рубашке, шортах и двумя белокурыми девочками в лёгких пёстрых платьицах. В душе Рублёва шевельнулась жалость к убитому им пилоту. Константин почти сразу вернул фотографии чиновнику – на войне нельзя позволить себе видеть в противнике человека, иначе в нужный момент можно замешкаться и не успеть нажать гашетку пулемёта.

***

После «экскурсии» на место падения «Не-111», Рублёва на горкомовской машине отвезли на завод «Электросила», где он выступил на митинге перед рабочими предприятия. Потом была запись в городском Радиокомитете. Много раз Константину приходилось слышать звучащий из тарелки репродуктора «голос непокорившегося врагу Ленинграда», и вот теперь он смог воочию увидел обладателя, точнее обладательницу, этого негромкого с лёгкой картавинкой голоса. Перед началом записи к нему подошла хрупкая женщина с усталым интеллигентным лицом.

– Здравствуйте, товарищ Рублёв! Я Ольга Бергольц, – просто представилась лётчику женщина, поправив выбившуюся из короткой причёски непокорную прядь золотисто-льняных волос. Она протянула лейтенанту свою маленькую, но на удивление сильную ладошку. После рукопожатия Бергольц тут же деловито предложила. – Ну что, давайте работать…

Здесь же на радио Рублёва поймала молоденькая миловидная корреспондентка «Ленинградской правды». Журналистку сопровождал офицер с петлицами майора интендантской службы. На его плотной фигуре ладно без единой складочки сидел явно пошитый по индивидуальному заказу шерстяной френч, положенный лишь офицерам высшего комсостава РККА.

После того, как интервью было закончено, офицер-тыловик вдруг обратился сразу к своей спутнице и к Рублёву.

– А почему бы, Надюша, нам не пригласить «героя воздуха» в нашу душевную компанию? Уверен, товарищу лейтенанту будет, что рассказать нам о нелёгких фронтовых буднях.

Константину очень не понравился игривый тон снабженца, его лоснящийся самодовольный вид, особенно после вереницы увиденных им за этот день измождённых лиц, зрелища трупов, умерших от голода прямо на улице горожан. Но симпатичная журналистка горячо поддержала своего приятеля. По её словам, на квартире майора должны были собраться «настоящие ленинградцы», которым очень важно было послушать человека с передовой.

В просторной гостиной богато обставленной квартиры интенданта был накрыт такой роскошный стол, что с трудом верилось, что всего в нескольких десятках метров отсюда люди счастливы, когда им удаётся получить свой кусочек хлеба, изготовленный из древесных дрожжей и прочих фантастических суррогатов. А тут на столе было тесно от коньячных и водочных бутылок, разной закуски. Отвыкший за войну от такого изобилия Рублёв заворожено глядел на тонко нарезанные кусочки осетрины, сыра, розовой копчёной колбасы, открытые банки рыбных консервов, тушенки, сгущенного молока. Особенно его потрясли совсем уж экзотические для блокадного города апельсины!

По собравшимся в комнате гостям было видно, что они не боевые лётчики, им не приходиться, рискуя жизнью, брать живьём хорошо натасканных своими хозяевами немецких парашютистов-диверсантов. Наконец, они явно не нуждались в усиленном питании после тяжёлого ранения. И, тем не менее, эта вальяжная сытая публика, раскованно подпевая патефонной исполнительнице, наполняла дагестанским коньяком хрустальные бокалы, лениво намазывала маслом и икрой толстые ломти белого хлеба. А ведь такими продуктами, относящимися к высшей – пятой норме могли в условиях военного времени питаться только военнослужащие лётного состава ВВС, оперативники контрразведки, подводники и тяжелораненые пациенты госпиталей.

Возмущённый фронтовик начал отчитывать майора. Не выбирая выражений, Рублёв назвал собравшихся спекулянтами, паразитирующими на страданиях жителей осаждённого города. В ответ на такое оскорбление майор под визг находившихся в комнате женщин выхватил из кобуры пистолет. Между ним и Рублёвым завязалась драка. Прежде чем их разняли, пистолет в руке снабженца случайно выстрелил. К счастью, пуля, никого не задев, вошла в стену. Но кто-то из соседей или проходящих по улице Рубинштейна людей услышал выстрел и сообщил находившемуся неподалёку патрулю. Всех участников ссоры задержали и доставили в комендатуру. Но майору и его гостям удалось быстро оправдаться, а недавнего героя арестовали и вскоре отдали под суд. Рублёв был разжалован в рядовые и отправлен искупать вину в особую штрафную группу капитана Нефёдова…

Глава 5

За окном весело перекликались паровозные гудки, грозно ругался женским голосом громкоговоритель на какого-то бригадира грузчиков по фамилии Горохов. По путям суетливо бегала маневровая «кукушка»47, собирая вагоны для нового состава. Там за решеткой окна кипела незнакомая Борьке деловитая жизнь…

Линейный отдел железнодорожной милиции располагался в здании пассажирского вокзала. Стены и пол комнаты, в которой ожидал решения своей участи Нефёдов, а также скамья, на которой он сидел, и служебный стол задержавшего его милиционера – всё было выкрашено в один казённый бурый цвет. Единственным украшением помещению служил настенный плакат: «Нет пощады расхитителям народной собственности!». На нём огромный милиционер безжалостно расправлялся с всевозможными жуликами и спекулянтами, напоминающими разбегающихся тараканов. Борька старался не встречаться с суровым взглядом плакатного борца с уголовной нечистью, но тот будто нарочно смотрел именно в его угол.

– Что же мне с тобой делать, «парашютист»? – размышлял вслух инспектор. Он задумчиво поглаживал пальцами свои усы пшеничного цвета и совсем не сердито, словно удивляясь, разглядывал задержанного паренька.

– Ты хоть понимаешь, в какое дело влип, нахалёнок?! Вот сейчас оформлю твоё задержание, и всё – пойдёшь под суд – по 12-й статье Уголовного Кодекса. А там колония для малолетних преступников. Родителей сможешь видеть только по разрешённым свиданиям. Тебе лет то сколько?

– Пятнадцать.

Милиционер помрачнел лицом, нехотя взял листок бумаги, обмакнул разбитое перо в чернильницу и начал что-то писать. Делал он это с таким ожесточённым видом, словно собирался окончательно доломать перо.

Борька уже смерился с мыслью, что на этот раз ему вряд ли удастся избежать серьёзного наказания. На заступничество приёмного отца надежды не было, ведь Нефёдов нарушил данное Фальману слово, не участвовать в уголовных делах. Да он бы сейчас и не принял помощь Якова Давыдовича, ведь это означало признать себя полным ничтожеством, треплом…