Роковое завещание - Людмила Мартова

Из колхоза уволилась, найдя другую работу. Сашины родители очень ее поддерживали, сохранив общение. Тайной от Гордеева-старшего это не было. Он не одобрял, но и не возражал, просто не комментировал.

Через год погиб отец. Разбился в автомобильной катастрофе. Саша тогда вытаскивал из ямы отчаяния маму. Все время был рядом, грел чай, готовил какую-то еду, потому что впервые в жизни в доме ее не было совсем. Каждый день к ним приходила Галина Серафимовна, заставляла маму встать с кровати, на которой та лежала, повернувшись лицом к стене. Мыла полы, пекла ватрушки, отправляла Сашу в магазин, выдавая деньги и список продуктов.

Дед спасался Ренатой, которая, как ни странно, тоже проявила себя вполне человечной и надежной. Пожалуй, именно в те черные дни Саша понял, что, в принципе, она неплохая девка, устроившая свою жизнь в соответствии со своими представлениями о счастье и комфорте, но не стервозная и не злая.

Пожалуй, после отцовой смерти они с мамой и стали больше общаться с дедом и его новой спутницей жизни. Ездили в Излуки в гости, поздравляли с праздниками, приглашали к себе. Они признали Ренату, а Галина Серафимовна после этого отступила куда-то в тень. Нет, они по-прежнему периодически созванивались и даже виделись, но уже без былого тепла, словно женщина так и не смогла им простить общения с Ренатой. Сочла очередным предательством.

Саша привык видеть в ней бабушку, которой у него не было. Но в четырнадцать лет уже не так сильно нуждаешься в бабушке, поэтому постепенное сокращение ее присутствия в своей жизни он воспринял как само собой разумеющееся. Так и жили, пока не умер дед. И вот его степенной надежности Саше до сих пор не хватало.

Он так и не женился, потому что не смог найти женщину, которую бы любил так же, как отец любил маму. Женщину, которая так же полюбила бы его. Он не хотел повторить ошибку деда, который двенадцать лет прожил с нелюбимой, а потом оскорбил ее, потому что наконец влюбился.

Он боялся влюбить в себя какую-нибудь «Галину Серафимовну» и дать ей призрачную надежду, а потом отобрать. Он страшился полюбить «Ренату», красивую, полную внутреннего огня, но недалекую и ментально чужую. Александр Гордеев хотел получить все или ничего. Все не выходило. Поэтому он довольствовался ничем.

Краткосрочные романы у него, конечно, случались. Он был вполне земным мужчиной с присущими этому подвиду плотскими желаниями. Вот только все его дамы проходили через постель, не затрагивая сердца и души, и допускались, как это называла мама, «до пуговицы» на рубашке, не глубже.

Александр дарил им подарки, возил на выходные в загородные отели или даже на отдых в Турцию или Дубай, но ничего не обещал и обрывал любые разговоры о совместном будущем. Он был честен и конкретен. Те, кого это не устраивало, уходили сами. Тех, кто, несмотря ни на что, начинал жить бесплодными надеждами, он ликвидировал решительно и бесповоротно до того, как это превращалось в трагедию.

В последнее время для того, чтобы минимизировать трагедии, он в основном заводил романы с замужними женщинами, для которых был чем-то сродни интересному приключению. Его любовницы, заинтересованные в сохранении их отношений в тайне, ни на что, кроме хорошего секса и подарков, не претендовали, а Александра это вполне устраивало.

Вот только проводить зимние праздники в пустынном доме год от года становились отчего-то все тяжелее. Хотелось гомона голосов, в том числе обязательно детских, как это бывало у Дмитрия Макарова. Там так же трещал огонь в камине, и пахло жареным мясом и другими вкусностями, но при этом что-то басил четырнадцатилетний Митька, бегала туда-сюда, топая босыми ногами, двухлетняя дочка Катюшка, от которой у Макарова, кажется, плавились мозги, звонко лаял степенный пес Помпон, выпрашивая кусочек мяса. Все это счастье так не походило на собственную гордеевскую жизнь, что ему вдруг впервые за долгое время захотелось заплакать. Впервые со дня смерти деда, если быть совсем точным.

Новогодние праздники канули в прошлое вместе с морозами, начались трудовые будни, полные конкретных и вполне понятных задач, навалились неприятности, связанные с невесть откуда взявшимся дедовым завещанием и поданным Ренатой иском в суд, а Александр так и не мог избавиться от невесть откуда взявшейся острой тоски, навалившейся на него в макаровском доме и не отпустившей до сих пор. Соседствовать с этой тоской, мутной и вязкой, словно клейстер, ему было неуютно.

Больше всего Александр боялся, что про эту тоску узнает мама. Она расстроится. Для нее же нет ничего важнее сына, его дел, здоровья, душевного благополучия, и его сознательное одиночество она, в отличие от самого Гордеева, воспринимала как трагедию и очень переживала из-за отсутствия внуков, хотя и не позволяла себе ранить его чувства, высказывая свои пожелания, мечты и надежды.

Мама давно уже оставила всякую надежду с кем-нибудь его познакомить. В первое время, пока она еще работала, в доме то и дело появлялись какие-то молодые докторицы и медсестры, которых она приглашала с явным прицелом в будущие невестки. С парочкой из них Саша даже пару раз неплохо провел время, но через нарисованную им самим незримую черту не перешел.

После того как он ясно дал понять, что возможное вмешательство в свою личную жизнь считает неприемлемым, мама сдалась и больше в дом никого не приводила, признав право сына строить жизнь по своим собственным лекалам. Два года назад, когда пандемия пошла на спад, он настоял, чтобы мама все-таки вышла на пенсию.

В самый разгар коварной болезни она наотрез отказывалась покидать «поле боя», врачей и так не хватало. Сама она перенесла ковид два раза. В первый – довольно легко, а во второй – тяжело, с осложнениями в виде перикардита. И когда поправилась, приняла увольнение как неизбежное, полностью сосредоточившись на доме, хозяйстве и цветнике, который долгое время был ее мечтой и который она наконец разбила.

Мама теперь жила в полном согласии с собой. Ее спокойствие нарушил только Ренатин иск и призрачная возможность потерять дом, к которому она привыкла, а главное – сад и цветник, без которых теперь не мыслила своего существования. Расстраивать ее еще и своим внезапно взявшимся невесть откуда душевным смятением Александр не хотел.

Машинально выполняя рабочие дела, которых в связи с новым объектом на месте Красных казарм теперь оказалось так много, что они вполне могли погрести под собой Александра Гордеева вместе со всеми его душевными метаниями, он нет-нет, да и прислушивался к поселившейся внутри тупой боли, вызванной неудовлетворением от жизни.