Чужое оружие (Справедливость - мое ремесло - 4) - Владимир Кашин

Но воры, если на самом деле это были они, явно опоздали. Золото, ценности, деньги - все это было изъято во время обыска.

Что же могло привлечь сюда?

Коваль поспешил за Литвиным и Бреусом, которые уже сняли печать и замок с входной двери.

Во всех комнатах царил неимоверный кавардак. Пробивавшиеся в окна скрещенные, будто сабли, лучи света падали на пол, на мебель, на разбросанные всюду вещи, вырисовывая неутешительную для глаза картину. Матрацы и подушки были вспороты, и от малейшего движения поднимался пух. Вещи из шкафа - белье, рубашки, какие-то коробки - валялись на полу. Такой же погром был учинен и в боковушке: банки с крупой, солью и сахаром, пучки высушенных трав - все было разбросано, рассыпано и перемешано. Поиски явно велись лихорадочно и с ненавистью. Пододвинутый к стене высокий кухонный столик указывал на то, каким путем грабительница выбиралась из дома. На это указывали и засохшие комочки глины, и следы туфель на столике.

Капитан Бреус снял отпечатки обуви неизвестной злоумышленницы, а также следы рук на стене и на створках. Потом закрыл окошечко. При этом опять пожалел, что не приобщил к делу об убийстве материалы об отпечатках женских туфель на опушке.

Во дворе Бреус нашел две доски, несколько гвоздей и, поднявшись на козлы, надежно заколотил злополучное окошко.

Неожиданное проникновение в дом Лагуты неизвестной женщины лишь убедило Коваля в необходимости глубже вникнуть в жизнь Вербивки. Было очевидно, что не так все просто, как излагает убийство Марии Чепиковой и Петра Лагуты официальная версия сотрудников местной милиции. Разгадка нового загадочного происшествия могла вскрыть неожиданные связи. Многолетняя практика Дмитрия Ивановича говорила о том, что каждая трагедия - это как вершина айсберга. И горе тому капитану, который забудет о скрытой подводной глыбине.

* * *

После возвращения из Вербивки Коваль решил поговорить с Чепиковым. Зашел к нему в камеру. И ничего не добился. Чепиков на вопросы не отвечал, сидел опустив голову. А если и поднимал глаза, то смотрел куда-то в сторону, и Коваль, следя за ним, сам невольно осматривал небеленые шероховатые стены камеры, освещенные слабым рассеянным солнцем, пробивавшимся сквозь зарешеченное окошко.

Наконец Чепиков, которому, видно, надоела настойчивость подполковника, выкрикнул:

- Катитесь вы с этим пистолетом ко всем чертям! Мало мне горя? Еще и убийцей хотите сделать!

Коваль оставался спокойным. Понимал, что такая реакция Чепикова вполне объяснима.

Он поднялся в отведенный ему кабинет. Открыл окно. Устроившись поудобнее в старом кожаном кресле, принялся перечитывать рапорты и протоколы дела об убийстве, стараясь найти ответ на возникшие вопросы.

Узенькая комната, в которой до приезда Коваля работал начальник отдела по борьбе с хищением социалистической собственности, находилась под самой крышей. Летом здесь нечем было дышать. Майор Литвин, правда, принес настольный вентилятор. Но он лишь лениво месил густой нагретый воздух, не давая прохлады. Коваль приоткрыл дверь. И почти сразу услышал возбужденный шепот.

- Ведь с самого утра... - умоляла какая-то женщина. - Посмотри на себя, одни кости... Совсем отощал, пока меня не было.

В ответ донесся недовольный мужской басок:

- Да не голодный я...

- Но, Юрочка... Хотя бы котлеты.

- Да пойми ты наконец, что здесь милиция, а не автобаза!..

Коваль узнал голос капитана Бреуса.

Юрий Иванович уже несколько лет был женат на милой женщине, у которой не сложилась жизнь с первым мужем - каким-то работником автобазы.

Коваль улыбнулся. В райотделе подтрунивали над капитаном, которому всегда не хватало времени пообедать, и жена поэтому буквально гонялась за ним с едой в термосах. Но сейчас Бреус допустил бестактность, сказав об автобазе. Ковалю показалось, что слышит всхлипывания.

Подполковник распахнул дверь. И увидел в коридоре невысокую стройную женщину, которая вскинула на него голубые округлые и оттого будто испуганные глаза.

- Это вы, капитан? - сказал Коваль и еще раз удивился странной способности этого сурового на вид офицера краснеть, как девушка. - Что же вы не знакомите меня с вашей супругой?

- Она только сегодня приехала, - растерялся Бреус. - Сына к моим родителям отвозила.

От шутливого тона подполковника неловкость у супругов исчезла. Коваль обратил внимание, что жена Бреуса продолжает крепко прижимать к себе модную тоненькую сумочку с термосом и еще какой-то посудиной.

Он представился и, обращаясь к Бреусу, добавил:

- Счастливый, жена рядом! Завидую. Очень рад был с вами познакомиться, Зоя Анатольевна.

Говоря это, он невольно окинул взглядом ее нарядное платье, красивую высокую прическу и туфли на тонких, не для сельских немощеных улиц каблуках.

- Придется отучить Юрия Ивановича не слушаться жену. Откомандируем его куда-нибудь на полгода.

- Что вы! - испуганно воскликнула Зоя Анатольевна.

Коваль заметил, что она исподволь оглядывает его. Ему не в новинку был такой интерес к себе. И хотя это его не всегда тешило, он вынужден был с этим мириться. Подумал, что, наверное, капитан успел нарассказать жене всяких небылиц о его приключениях.

Бреус начал всерьез успокаивать жену: мол, подполковник шутит, таких длительных командировок не бывает, разве что учиться пошлют, но Высшую школу милиции он уже закончил, а дальше грызть науку уже стар.

Наказав капитану пообедать, Коваль снова уселся за бумаги. И долго не мог сосредоточиться. Из головы не шла Ружена.

II

Неожиданно Чепиков остановился и огляделся. Справа дорога спускалась в красновато-желтую долину, которая в ожидании жнецов медно высвечивала под солнцем; слева, вплотную к речке, спускалась их Вербивка. Почти у дороги, среди первого ряда хат, ярким зеленым пятном выделялся высокий длинный забор "тетки" Кульбачки с темной рамочкой прорезанного в нем окошечка. Напротив ларька, под старой развесистой ивой, лежали вытертые до блеска бревна, и Чепикову вдруг показалось, что он понял цель своего прихода сюда - посидеть в тени на этих колодах. Бревна были сложены тут невесть когда. Чьи они были, никто не знал. Одни считали - что колхозные, другие - что собственность Кулъбачки. Гладенькие, с утрамбованной вокруг землей, они стали заманчивым местом для Ганкиных клиентов, тем более что поблизости ни одной лавочки, как обычно на сельских улицах около калиток, ни пенечка, ни камешка не было. И кто знает, как осиротела бы околица без этих бревен под единственной здесь старой развесистой ивой, которая укрывала и в жару, и в дождь...

- А-а, - протянула Ганка Кульбачка, увидев около ларька неожиданного гостя. - Пожаловал наконец...

Чепиков поднял голову. За прилавком стояла не очень молодая женщина, которую вербивчане называли просто Ганкой и лишь завсегдатаи этой торговой точки уважительно величали Ганной Митрофановной и даже Ганнусей.

Чепиков отошел от ларька и посмотрел на дорогу, где в пыли "купались" чьи-то помеченные зеленкой куры. "Будет дождь", - подумал он.

И вдруг увидел, что на улицу вышла Ганка. Окинув взглядом небо, она села рядом на колоды и тоже уставилась на кур.

- Чего средь бела дня бродишь, Иван? Или дело ко мне есть?

Чепиков затряс головой: нет никакого дела. И тут же, словно опомнившись, сказал:

- Ситра бы... холодненького.

Ганка вздохнула:

- Сама бы рада... - И строго добавила: - Нет ситра, миленький, не завезли... - И уже ласковее: - А может, яблочного? Лучше ситра любого... Есть у меня и водочка особенная. Только для такого редкого гостя экспортная припрятана. Сто граммов налью... А больше - ни-ни, в жару нельзя. В голову ударит - до греха недолго!

Чепиков промолчал.

- Да, когда душе тяжко... - не договорив, сочувственно вздохнула Ганка. - Киш, проклятущие!.. - вдруг закричала на кур, которые стали клевать присохшее к ее тапочкам повидло. - Или горе у тебя какое?

Из облака густой пыли, которое, увеличиваясь в размерах и расползаясь, накатывалось по долине, выскочил мотоцикл и, пробежав по улочке, замер у ларька. Рыжий хвост пыли медленно наполз и стал оседать. Лицо Ганки просветлело: видно, гости ей были приятны. Но поднялась она с бревен не торопясь, наставительно сказала:

- А ты, Иван, грех свой не таи в себе, открывай богу сердце! - И с видом человека, который исполняет нелегкий свой долг, направилась к калитке.

Ларек прижимался прилавком к забору. Добротная хата Ганки в глубине двора была незаметна постороннему глазу. Только когда продавщица заходила в свою пристройку и на миг открывала дверь, можно было увидеть угол белой стены и кусок крыши, покрытой оцинкованной жестью. Такое расположение ларька было удобным как для Кульбачки, так и для ее покупателей. Хозяйка всегда пребывала и на работе, и дома - могла закрыть окно в заборе и взяться за стирку или обед, а завсегдатаи знали, что "их ларек" в любое время и в любую погоду работает. Стоит постучать посильнее в калитку, как душевная тетка Ганка мгновенно появится возле прилавка...