Ширдак весёлый человек - Каюм Тангрикулиев

меня научили бояться лживых людей.

Боль от отцовских ударов забылась быстро, но мне и теперь горько вспоминать Чарышку.

И вот что удивительно: у этого плохого урока было столь же нехорошее продолжение.

Возле скотного двора был ровный пустырь. На пустыре этом, возвращаясь из школы, ребята играли в лапту. Мячик у нас был тряпичный, летал он плохо, но все любили эту быструю игру. Меня принимали поиграть редко: маленького легко осалить.

Однажды кто-то из ребят привёз из города жёлтый каучуковый мячик. Стукни тем мячом по земле — подскочит выше верблюда. Меня и в этот раз не взяли, играть. Я стоял в стороне и завидовал старшим ребятам. Вдруг, после сильного удара, мяч упал к моим ногам. Он отскочил от земли, и я его поймал. Ворсистый, разделённый на четыре части, яркими красными полосками, тугой — не сжать — лежал этот чудо-мячик в моих ладонях, и я не мог наглядеться на него.

— Давай сюда! — крикнули мне ребята.

— Если не возьмёте играть, не отдам, — ответил я.

— Ноги вырастут длинные, тогда примем, — ответили ребята.

Я размахнулся и бросил мячик через загородку на скотный двор.

Ко мне подбежал хозяин мяча и дал мне хорошую затрещину.

Я вспомнил Чарышку и пустился со всех ног домой.

— Папа! — залился я слезами. — Меня бьёт здоровенный мальчишка! Идём, задай ему!

Я думал, отец так и кинется отомстить за слёзы своего сына, но отец сидел себе, пил чай и как будто не слышал меня.

— Папа! — заорал я. — Меня избили!

— Не хочешь быть битым, играй со сверстниками, к большим не лезь, — сказал отец и совсем отвернулся от меня.

Постоял я, постоял и пошёл.

ВЕРБЛЮД БЕЗ ШЕИ

Однажды пригнал отец стадо. Мать, как всегда, поставила перед ним чай, положила лепёшку, а он выпил пиалу залпом и глядит на всех нас, лицо усталое-усталое.

— Сынок, — сказал он старшему брату, — комолая корова у меня в зарослях осталась. В трясине завязла. Я два часа бился — не вытащил. Пошли, поможешь.

Но только они собрались уходить, в дом явился гость, почтенный седобородый яшули.

Отцу пришлось провести яшули в красный угол, сесть с ним на ковёр и угощать чаем. Старик повёл степенный разговор вежливости.

— Мы, благодарные Аллаху, довольные его щедростью. Дай бог, чтобы было здоровье. Пусть Аллах хранит нас от дурного глаза, злых языков и от недобрых духов и джинов. В последнее время многих людей преследует нечистая сила.

— Это кого же она преследует? — встрял в разговор старший брат: нужно было спасать корову, а за нашим гостем, хоть он и яшули, давно уже утвердилась слава пустомели.

Яшули пожевал губами, посморкался, отпил глоток чая, положил под язык жевательного табаку и только тогда ответил:

— Сын почтенного Чары-ага, проходя ночью мимо чёртова амбара, где стоит эта чёртова огнедышащая арба, увидал верблюда без шеи. Джигит испугался — а кто бы не испугался — и заболел.

— Я мимо амбара и поутру хожу, и ночью, но верблюд без шеи мне что-то не попадался, — сказал отец.

Он тоже начинал испытывать нетерпение, но не мог нарушить правил гостеприимства, а яшули только-только вскочил на своего любимого конька.

— Тангрыкули-ага, — сказал он, поглаживая бороду, — тебе верблюд мог и не встретиться. Джины являются не каждому. Вот я их в молодости частенько встречал. Я видел джина в образе женщины, которая расчёсывала белые волосы. Этого джина я видел в зарослях возле Амударьи. Видел я джина-волка…

— Но, может, это был настоящий волк! — воскликнул я. — Нам в школе говорили — джины это бабушкины сказки!

— Сынок, не встревай в разговоры старших! — строго одёрнул меня отец.

— Твой отец, верблюжонок, совершенно прав, — начал поучение яшули, — не поверить словам яшули может только дрянной неотёсанный грубиян, не знающий правил вежливости. Если ты такой смелый, поди ночью к чёртову амбару, но я знаю, ты побоишься Ты ещё мал быть смелым. Что ты видел, кроме горячего чурека?

Яшули хотел сказать обидное, он хотел сказать, что я совсем маленький, живу на женской половине, потому что дело женщин, и только женщин, печь и доставать из тамдыра чуреки.

— А нечистая сила оттого расплодилась, что люди копают нечистую реку.

— Это вы о канале так говорите? — возмутился мой старший брат.

— Реки создал бог! — грозно нахмурился яшули. — Не дело людей вмешиваться в дела Аллаха.

Только после всех этих россказней и нотаций яшули наконец заговорил о деле. Он просил взять в стадо полдюжины своих коров. Богатенький был старичок, боялся он новой жизни.

СКАЗКИ

Отец с братом ушли спасать корову, а к нам опять пожаловал гость, но этот гость был желанный — бабушка Тоты.

Бабушка как только села на ковер, сразу же достала веретено, кудельку и начала прясть шерсть.

— Пейте пока чай! — угощала мама бабушку. — Щурпа скоро будет готова.

И правда, ноздри уже щекотал запах супа из фазанов — охотничьей добычи отца. Мама ушла к очагу, а мы, дети, подсели к бабушке Тоты. И бабушка знала, чего мы ждём от неё. Она отложила веретено и, попивая чай, принялась рассказывать сказки. Яшули тоже рассказывал сказки, но он выдавал их за правду, он пугал. У бабушки Тоты были другие сказки — про хитрую лису, которая помогла мельнику погубить царя обжору и самому стать царём, про Лукмана, чудесного врача древности.

— Состарился у Лукмана отец. — Бабушка Тоты говорит тихо, но и мы сидим, затаив дыхание. — А по древним законам степняков сын обязан отнести дряхлого отца по ту сторону горы и оставить в одиночестве И люди видели, как однажды Лукман ушёл за гору с полным мешком, а вернулся с пустым. «Отца отнёс» — догадались люди и забыли об этом, потому что жестокий обычай был законом для всех. Молодой Лукман хорошо лечил людей, но вдруг люди стали замечать, что он стал врачевать ещё лучше.

И однажды его спросили:

«Ты ещё молод, откуда же ты знаешь все травы и все снадобья?»

«Неужели вы забыли моего старого отца? — спросил молодой Лукман. — Мой отец знал травы и снадобья от всех болезней. Я не отнёс старика умирать за гору, я отнёс за гору мешок старых бараньих шкур. И мой отец передаёт мне свои секреты».

Задумались люди, они могли бы прогнать от себя Лукмана с его дряхлым отцом, но побоялись остаться без лекаря, который умел лечить от всех болезней. Устыдились люди самих себя и с той поры кормили, поили и