Московский бенефис - Влодавец Леонид Игоревич

А вот в случае удачной посадки проблем возникало много. В частности, у меня вдруг мелькнула мысль, что наша посадочка в Нижнелыжье, то есть аэропорточке райцентра, со всех сторон окруженного таежными дебрями, могла быть заранее запланирована каким-то нехорошим человеком.

— Ребята, — спросил я летчиков, — а другого аэропорта рядом нет?

Майор только хмыкнул.

— Корешок, — вздохнул он, — это ж не Москва. Шереметьево закрыто — иду на Домодедово, Домодедово не принимает — иду на Чкаловский, Чкаловский закрыт — иду на хрен… Ближайший после Нижнелыжья — наш штатный конечный пункт. Минимум час двадцать в воздухе. А у меня уже второй мотор на грани отказа.

Это объяснение еще больше убедило меня в том, что тот гражданин, господин или товарищ, который спланировал это дело — лихо переиграл Чудо-юдо.

Ведь как все просто и дешево! Не надо ни мудрить с подменой экипажа, ни устраивать рисковый налет на военную базу. А надо просто найти замученного бесквартирьем и задерганного службой авиатехника, который к сорока годам дополз до старшего лейтенанта и дальше ни ну, ни тпру. И пообещать ему за услугу квартирку, пару тысяч баксов на обзаведение, может быть — хорошее местечко в какой-нибудь крутой фирме. Конечно, можно и альтернативу предложить: не сделаешь, что просим, — найдешь голову сына под подушкой. Много ли теперь таких, что упрутся, захотят блюсти честь мундира? Ведь всего-то нужно под кожух двигателя небольшую игрушку подложить. Чтобы она сработала именно там, где нужно, и единственным выходом осталось садиться в этом Нижнелыжье. Полоса там наверняка короткая, дай Бог, чтоб хватило на посадочный пробег. Так или иначе, но это будет далеко от самого здания аэропорта и близко от леса. Конечно, никакого ограждения и серьезной охраны у этого деревенского «Внукова» нет. В самом райцентре общая численность милиции — человек двадцать, да еще столько же участковых по селам. Дороги — только для гусеничных машин, до железной дороги полтыщи километров по реке. А у тех ребят, которым нужны живыми, правда, неизвестно зачем, я и Таня-Кармела, вполне возможно, есть вертолет…

— Вот что, товарищи милиционеры, — строго сказал пилот. — Посадочка у нас будет еще та, поэтому идите-ка в свой салон и постарайтесь как следует закрепиться, привязаться, пристегнуться, потому что не гарантирую, что мы на полосе козлить не будем и вообще на уши не встанем. И груз проверьте, пока еще время есть. Если какой-нибудь ящичек килограмм под сто вас долбанет — мало не покажется.

— Пошли! — окликнул я Тарасюка. Тот уже хотел двинуться ко мне, но в это время услышал что-то в наушниках и крикнул:

— Майор, Главный на проводе!

— Что там у вас? — спросил Чудо-юдо.

— «Света» у нас, как понял?

— Не глухой, слышу нормально. Ты знаешь или догадываешься?

— Бдю, — ответил я.

— Хорошо, — прогудел Чудо-юдо, — если встретишься со «Светой», то поговори с ней часок, если сумеешь. Понял?

— Уловил… А дальше?

— Через часок Нюра подъедет. Все.

Мне это все понять было нетрудно, но вот радист, который, может быть, в нормальной обстановке и догадался бы, что мы употребляем кодовые слова, от волнения не врубился и пробурчал:

— Все бы о бабах трепаться… Сесть еще надо! Мы с Тарасюком вернулись к ребятам, которые по-прежнему забивали «козла».

— Кончай игрушки! — сказал я. — Самолет на вынужденную идет.

— Обрадовал, командир… — это вырвалось у Пилипенко, но лица повытягивались у всех.

— «Прошу всех пристегнуть ремни и не курить», — вздохнул Гриценко, цитируя штатный прикол стюардесс.

— Не курить-то можно, — старательно затирая подметкой брошенный бычок, заметил Бойчук. — Было б еще к чему пристегнуться…

— Это еще полбеды, — сказал я. — Нас на земле могут дожидаться… Лучшие, так сказать, друзья.

— Командир, — спросил Тарасюк, — может, попросить летунов, чтоб они аппарель открыли? Ящик номер 18 на месте. Пять парашютов нам хватит. По-моему, в тайге летом не холодно. А высота у них еще за тыщу, как раз хватит для спокойного планирования…

— Если б у нас еще грузовой парашют был, — помечтал Пилипенко.

— Вот именно, — сказал я. — А то нас выбросит за двадцать верст от этого Нижнелыжья, мы их по тайге за сутки не одолеем. Пока дойдем — наш груз в Москву прилетит. Знаете, что будет?

— Да, тогда гробануться спокойнее… — кивнул Бойчук.

В салон всунулся бортинженер.

— Вы что, мать вашу, ни в одном глазу?! Мы уже вот-вот на глиссаду начнем заходить. Крепитесь, блин, чем хотите! Думаете, в касках и брониках, так вам спины не поломает? Шеи посворачиваете, если что.

— Ломайте 18-й! — приказал я. — Надеваем парашюты!

— Да вы что! — завопил бортинженер. — Угробитесь! Тут бурелом километров на двадцать тянется! Сучья — как штыки…

— Не будем мы прыгать, — успокоил я его. — Попробуем спины прикрыть и пристегнемся лямками к скамейкам, вроде кресел получится…

Не знаю, спас бы нас этот трюк, если б самолет действительно гробанулся,

— скорее всего нет. Но все-таки мы почувствовали себя более уверенно. Сидя в грузовом отсеке, мы не видели полосы, но то, что она не шибко ровная, почуяли сразу. Пару разиков «Ан-12» так встряхнуло, что мне казалось, будто проглоченные мною перстеньки вылетят наружу через глотку. Впрочем, присутствия их я не ощущал физически, это была игра перепуганного воображения.

Но все-таки доблестные ребята из ВТА и сами не угробились, и нас довезли живыми. Шум моторов смолк, и стало тихо.

— Отстегивайся! — велел я и первым выбрался из парашюта. — Приготовить оружие!

Защелкали предохранители, залязгали затворы. Мужики досылали патроны в патронники. Если нас действительно ждали на земле люди, которым нужна была Таня, то это было не лишне. Правда, покуда мы еще не углядели супостата, но предохранители все-таки подняли. Я поспешил к пилотам.

Они уже открыли дверцу, выкинули короткую лесенку и вылезли. Они то матерились, то начинали безудержно ржать — отходили. И было от чего.

Самолет остановился на самом краешке летного поля, его штурманская кабина аж в кусты въехала, а по стеклам пилотской кабины похлестывала березовая ветка.

— Блин! — орал штурман, — Я уж думал — приплыл…

— Хорошо, что закрылки пораньше выпустили, — бледный второй пилот, трясясь, чиркал зажигалкой, пытаясь прикурить, — а то бы скорость не погасили…

— Вот то-то же! — командир уже сосал дым, — А ты: «Рано! Рано!» Ну и что, что верхушки сняли? Зато до стволов не доехали…

Ребята радовались, думая, что все самое хреновое уже позади. Но у меня было другое мнение. Я поглядел в ту сторону, куда был направлен хвост самолета. Там расстилалось летное поле, маячили какие-то одноэтажные сараюшки с антеннами и полосатый сачок, с помощью которого еще во времена Чкалова определяли направление ветра. Оттуда, от здания аэропорта, к нам неслись на максимально возможной скорости две пожарные машины и санитарный, армейского образца микроавтобус «УАЗ»…

ВОТ ТАКАЯ «СВЕТА»

В какую-то секунду я почуял угрозу. Даже не уверен, что это РНС меня предупредила. Просто я уже ждал неприятностей. И за те несколько десятков секунд, пока к нам приближались автомобили, сумел догадаться, что именно под личиной пожарных и медиков скорее всего и намерены нагрянуть неведомые супостаты.

— Мужики! — крикнул я пилотам. — Дуйте в лес!

— Да брось ты, — отмахнулся командир, — ничего не горит, не бойся. Валюха все поглядел… Нигде не подтекает… Ты думаешь, пожарники едут, так мы горим? Приедут и уедут…

— В лес, говорю! — заорал я, наводя автомат и сбрасывая флажок на АВТ.

— С ума спятил?! — выпучил глаза пилот. — Припадок?

Ну как этим козлам объяснишь, что сейчас их просто так, за компанию, могут изрешетить? Я задрал ствол и дал короткую в воздух…

— У, чудак — сплюнул майор. — И правда, от тебя подальше надо! Псих!

Все пятеро нырнули в кусты. Мои прапорщики выскочили из самолета и прытко рассыпались в небольшую цепь. До ближайшей машины было около сотни метров.