Том 8. Фабрика литературы - Андрей Платонов

Школа, по замыслу автора, является воистину «твоим домом», когда человек переживает важнейший переломный возраст своей жизни — юность; в годы юности школа для многих является главным домом, главнее дома родителей, потому что в отрочестве и юности возникают вопросы, которые посильна решить лишь школа, то есть учитель и коллектив сверстников; для иных же школа бывает и единственным домом, т. к. у них нет родителей.

Как же решает свой замысел автор? — Учительница Агриппина Федоровна (одно из главных лиц в повести) высказывает свои новогодние пожелания: «Будьте внимательны к себе, размышляйте над поступками своими, воспитывайте в себе высокие, благородные чувства патриотизма, честности, любви к труду, идейности, уважения к человеку».

Все это верно, но задача художника состоит в воплощении истины в реальных образах, а не в декларировании ее.

Автор понимает это простое, старое положение и пытается осуществить его. Изредка автору удается художественное воплощение своего замысла, — например, ему удалось создать образ девушки Елены Стреловой: в ней идейность, честность, уважение к человеку являются свойствами ее натуры и эти свойства определяют ее характер. Могла бы удаться и Стася Ночка (тоже девушка-восьмиклассница), если бы автор не ставил ее (как, впрочем, и других персонажей повести, юных и взрослых) в ложные или выдуманные или в плохо оправданные положения. — Стася Ночка единственная дочь советского хозяйственника-интеллигента. Отец и мать души в ней не чают и балуют ее соответственно своей безрассудной любви. В конце концов Стася уходит из дому к подругам: излишняя любовь родителей мешает ей жить, мешает заниматься, вместо шести часов утра мать будила ее в восьмь, в девятом и т. д. После ухода Стаей из дому начинается смятение: в судьбе Стаей, избалованной девушки, принимают участие все ее школьные подруги и друзья, педагоги, родители ее подруги Веры, генерал Сверчков с матерью и другие. Это все, т. е. такое доброе участие всех, было бы оправдано и стало на свое место, если бы со Стасей случилось действительное горе, действительное несчастье, но у нее выдуманное «сахарное» горе: ее перебаловали родители. В юности бывают решающие моменты, когда требуется вмешательство, помощь и участие коллектива, учителей и старших товарищей, — но это реальные, острые трудности роста и воспитания человека, а не поступки, напоминающие капризы. Автор не нашел такой серьезной реальной трудности, такого переломного момента в юности человека, а на ложном, выдуманном положении показать человека нельзя. Глава двадцатая (после возвращения Стаей Ночки домой, к родителям) начинается таким образом — «С этого дня жизнь семьи Ночек пошла по-другому. Ирма Сергеевна (мать Стаей) беспрекословно будила Стасю в шесть часов утра». Автор пишет это совершенно всерьез.

Другие персонажи повести также ставятся автором зачастую в ложные положения. Так, учительница Агриппина Федоровна знала, что Ночки (родители Стаей) в глубине души еще во многом отстаивают свои взгляды. Нужно было не мало времени, чтобы перевоспитать Ирму Сергеевну (мать) и Павла Семеновича (отца). Все недостатки, все особые «взгляды» родителей Стаей однако сводятся к любви, к неразумной любви к своей дочери. Бороться с этой любовью, напрягая к тому же все силы коллектива — это мнимая задача, здесь нет действительного драматического конфликта. Ведь Ночки-родители это не люди старого исчезнувшего мира: матери Стаей сейчас сорок лет, а отцу немногим более. Если автор думает, что мы имеем здесь дело с пережитками прошлого в сознании людей, то эти пережитки столь легко в конце концов одолеваются юной Стасей Ночкой, что эти пережитки не представляют реальных затруднений для нашего общества. А в действительности, как мы знаем, бывает наоборот: пережитки в сознании людей большие и опасные силы для нашего общества.

Юный поэт Геннадий Сафронов является как бы Печориным нашего времени. Это своенравная, капризная, самолюбивая натура с зачатками добра в душе, трудно поддающаяся влиянию коллектива; ему удается даже весь коллектив подчинить своему капризу (во время путешествия учащихся в колхоз); возможно, что есть такие люди, но художник ошибся, поместив его в свою повесть, выдавая старое за новое и юное, не потратив труда на открытие нового и действительно юного в молодом социалистическом обществе.

Другие юноши (Федя) интересней Геннадия, но их благообразие стушевывает резкость и живость их юности и, действуя в ложных положениях, они скрывают или не могут проявить те свои достоинства, которыми наша молодежь обладает в действительности.

Особенно же автору не уДалась фигура знаменитого инженера Птахова. Это целиком выдуманная фигура; вот одна его реплика: «Послезавтра вылетаю в Москву (из сибирского городка) и для Франции готов буду в тот же день». Общий вывод по поводу повести «Твой дом» может быть следующий. — Автор, за малым исключением, имел добрые семена — хорошие прообразы, — но посеял он их в скудную почву, поместил в ложную ситуацию, и семена дали тощие стебли, вместо тех прекрасных цветов, которые мог бы взрастить автор.

Неоконченное

Великая Глухая

[текст отсутствует]

Публицистика

Преображение

[текст отсутствует]

Ремонт земли

[текст отсутствует]

Христос и мы

Мертвые молитвы бормочут в храмах служители мертвого Бога. В позолоте и роскоши утопают каменные храмы среди голого нищего русского народа. Одурманенный, он спит в невежестве. И стыд горит в сердцах его лучших сыновей; стыд и возмущение господством мертвого над живым, прошлого над будущим.

Христа, великого пророка гнева и надежды, его служители превратили в проповедника покорности слепому миру и озверевшим насильникам.

Плесенью зарастает земля от господства золотых церквей. Души людей помертвели и руки опустились у всех от ожидания веками царства Бога. И забыт главный завет Христа: царство Божье усилием берется.

Усилием, борьбой, страданием и кровью, а не покорностью, не тихим созерцанием зла.

Бичом выгнал Христос торгующих из храма, рассыпал по полу их наторгованные гроши. Свинцом, пулеметами, пушками выметаем из храма жизни насильников, торгашей жизни насильников и торгашей мы.

Земля гнила, а не жила, а мучилась под навалившимся на нее зверем. Мы этого зверя задушим, спихнем с тронов и седалищ.

Не покорность, не мечтательна радость и молитвы упования изменят мир, приблизят царство Христово, а пламенный гнев, восстание, горящая тоска о невозможности любви.

Тут зло, но это зло так велико, что оно выходит из своих пределов и переходит в любовь, — ту любовь, ту единственную силу, творящую жизнь, о которой всю свою жизнь говорил Христос, и за которую, пошел на крест. Не вялая, бессильная, бескровная любовь погибающих, а любовь — мощь, любовь — пламя, любовь надежда, вышедшая из пропасти зла и мрака, — вот какая любовь переустроит, изменит, сожжет мир и душу человека.

Пролетариат, сын отчаяния, полон гнева и огня мщения. И этот гнев выше всякой небесной любви, ибо он только родит царство Христа на земле.

Наши пулеметы на фронтах выше евангельских слов. Красный солдат выше святого.

Ибо то, о чем они только думали, мы делаем. Люди видели в Христе бога, мы знаем его как своего друга.

Не ваш он, храмы и жрецы, а наш. Он давно мертв, но мы делаем его дело — он жив в нас.

1920

Да святится имя твое

[текст отсутствует]

Душа мира

Женщина и мужчина — два лица одного существа — человека; ребенок же является их общей вечной надеждой.

Некому, кроме ребенка, передавать человеку свои мечты и стремления; некому отдать для конечного завершения свою великую обрывающуюся жизнь. Некому, кроме ребенка. И потому дитя — владыка человечества, ибо в жизни всегда господствует грядущая, ожидаемая, еще не рожденная чистая мысль, трепет которой мы чувствуем в груди, сила которой заставляет кипеть нашу жизнь.

Женщина осуществляет ребенка, своею кровью и плотью она питает человечество. Она сводит небо на землю, совершенствуя человека, поднимая его, очищая сменой поколений его горящую душу.

Если дитя — владыка мира, то женщина — мать этого владыки, и смысл ее существования — в сыне, своей радостной надежде, творимой сыном. Т. е. смысл ее жизни такой же, как и у всего человечества, — в будущем, в приближении родного и желаемого. И поэтому в женщине живет высшая форма человеческого сознания — сознание непригодности существующей вселенной, влюбленность в далекий образ совершенного существа — в сына, которого нет, но который будет, которого она уже носит в себе, зачатого совестью погибающего мира, виновного и кающегося.