День триффидов. Мутант-59 - Джон Уиндем

Как все, кому довелось повенчаться с самобытной идеей — с идеей, на которую возлагается много личных надежд, — он постепенно начал принимать желаемое за действительное. Нет, о заведомой подтасовке результатов, разумеется, не было и речи; но как не подправить цифирку, как не перестроить слегка ход опыта с тем, чтобы результат лучше отвечал заданной заранее цели!

Месяцы шли за месяцами, а он, все меньше и меньше внимания уделяя работе в больнице, жил только своей маленькой домашней лабораторией. Он не сознавал, что его мозг и тело находятся в постоянном перенапряжении. Да и мог ли он думать, к примеру, что его левосторонняя мозговая артерия на большом участке сужена отложениями холестерина — атеросклероз, сказали бы коллеги Эйнсли. В постоянной спешке он не отдавал себе отчета и в том, что участившиеся головные боли — признак грозного повышения кровяного давления.

Однажды вечером, часов в одиннадцать, он уже почти закончил изучать под микроскопом пятьдесят девятую по счету разновидность Bacillus prodigiosus. У него было шесть пробирок с этой культурой. Внимательно рассмотрев содержимое каждой пробирки, он аккуратно ставил ее в стакан с сильнейшим дезинфицирующим раствором.

Это вошло в привычку — Эйнсли был добросовестным и квалифицированным исследователем и не хотел рисковать, нечаянно выпустив мутировавшие бактерии на свободу. Результаты опытов сегодня обнадеживали более обычного, по крайней мере так казалось его пристрастному взгляду. Обнаруживались явные признаки того, что заботливо выведенные микроорганизмы поглощают пластмассу.

Он взял последнюю из пробирок — и издал торжествующий крик. Сомнений не было — бактерии поглотили заметное количество подобного пластмассе вещества.

Эйнсли пришел в сильное волнение — но, как только он резко поднялся на ноги, перенапряженная артерия лопнула, залив кровью мозговую ткань. Еще какое-то мгновение он стоял неподвижно. Последнее, что смутно осознал его гаснущий разум, была страшная боль в голове.

Эйнсли покачнулся, теряя равновесие, и тяжело опрокинулся назад, на лабораторный стол. Пробирка с бактериями, вылетев из его безжизненных пальцев, разбилась о край раковины, и тонкая струйка мутной желтоватой жидкости, пробежав по фаянсу, устремилась в сливную трубу. А тело съехало со стола и рухнуло на пол с таким грохотом, что жена Эйнсли опрометью выскочила из гостиной. Пока она добежала до дверей кабинета, мутант-59, потомок Bacillus prodigiosus, уже попал из сливной трубы в фановую, ту самую, в которой когда-то произошло засорение, а оттуда в магистральный коллектор. И потоки сточных вод в своем неудержимом беге к насосной станции принялись дробить сотни миллионов бактерий, выплеснувшихся из пробирки, на все более и более мелкие колонии.

Смерть Эйнсли отметили короткими сухими некрологами в журнале, издаваемом Кенсингтонской больницей, и в “Бритиш медикал джорнел”; в обоих случаях рядом с некрологом поместили фотографии, на которых покойный выглядел неправдоподобно молодо. Вскоре о нем забыли. Мутант-59, просуществовав какое-то время в канализационных трубах, тоже начал исчезать. Не в силах найти специфическую пищу, созданную для него Эйнсли, мутант потерял способность к делению и погиб. Однако не все микробы были уничтожены — некоторые из них образовали споры.

Спора — особая стадия покоя, в которую переходит бактерия, попав в неблагоприятные условия. Она подобна семени. Когда условия вновь становятся благоприятными, спора возвращается к жизни и опять образует бактерию, которая затем делится на две, на четыре, на восемь и так далее, давая начало целому роду. Обладая удивительной устойчивостью к обезвоживанию, к высоким и низким температурам, споры могут сохраняться сотни лет.

Глубоко под землей, неподалеку от станции метро Кингз-кросс, к стенке коллектора прилипла высохшая капелька сточных вод — и в ней около сотни спор. Каждая спора была диаметром в две тысячные миллиметра и каждая содержала в себе точнейший биологический чертеж мутанта-59, потомка Bacillus prodigiosas. Безмолвные микроскопические свидетели единственного оригинального замысла Саймона Эйнсли, они покоились в высохшей капельке, с бесконечным долготерпением дожидаясь своего часа. Дожидаясь привычной пищи, которая, возможно, никогда и не появится. Дожидаясь бесконечно малой вероятности того, что какая-то иная молекула, по размерам и структуре сходная с их пищей, найдет себе путь по мрачным зловонным трубам и даст им энергию, чтобы начать новую жизнь.

Но вот спустя два года после того, как доктор Эйнсли канул в небытие, всеобщее распространение получили самораспадающиеся бутылки, изобретенные в агентстве Креймера. В канализацию полетело то, что от них оставалось. По торопливым подземным речкам из миллионов стоков потекли специфические молекулы дегрона.

Случилось так, что однажды под вечер после проливного дождя вода в коллекторе возле станции Кингз-кросс поднялась до небывалого уровня. И молекулы дегрона, очень похожие на те, которые использовал Эйнсли, создавая свои питательные среды, выплеснулись на засохшие споры.

Прошло еще без малого двадцать четыре часа, прежде чем споры убедились в достоинствах вещества, окружающего их заскорузлые оболочки. Оболочки лопнули, и мутант-59, наследник Bacillus prodigiosus, пробудился к жизни.

Условия пришлись микробам по вкусу. Они множились и распространялись. Куда бы их ни занесло, везде они без труда находили пищу. Дегрон был теперь повсюду. С каждым новым поколением микробы становились все более подвижными и всеядными. Человек оказался добр к мутанту-59. Он обеспечил бактерии пищей на тысячи лет вперед.

В лаборатории Креймера было темно, светились только неоновые индикаторные огоньки, разбросанные по пультам электронной аппаратуры. Тишину нарушало лишь урчание мотора холодильной установки. Бьюкен подошел к выключателям и разом опустил их головки вниз. Заливший комнату свет помог рассеять ощущение неестественности происходящего.

— Ну, так где же они? — осведомился Скэнлон.

Бьюкен молча приоткрыл дверцу термостата и достал оттуда штатив со стеклянными колбочками, маркированными фломастером. Он был утомлен, говорил запинаясь:

— Может, они… может, я их еще не выдержал, сколько нужно. Делать-то все пришлось в спешке…

— Скажите лучше, что именно вы сделали? Да, между прочим, а где Райт?

— Неважно где. Будете работать со мной.

Бьюкен вынимал колбу за колбой, поворачивал их к свету и делал беглые заметки в блокноте. Казалось, он вообще забыл о присутствии Скэнлона.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});