Меч и Крест - Лада Лузина

— Простите, вы приехали с Мирославом Красавицким?

Даша резко подняла глаза и увидела представительного мужчину лет сорока в бирюзовом халате и докторской шапочке. В двух шагах за его спиной стояла такая же бирюзовая медсестра.

— Да! Что с ним? Он будет жить? — подскочила она пружиной.

— Вы его невеста? — спросил врач медленно и натужно, глядя не на нее, а на мертвую и по-прежнему безмолвную Машу.

— Я — невеста, — внесла ясность Чуб. — А что с ним?

— Мне тяжело сообщать это вам. Но ваш жених умер пятнадцать минут назад. Его даже не успели довезти до операционной…

— Как не успели?

— Как вы себя чувствуете?

— Он умер? Умер?! Это точно? — Даша затравленно посмотрела на Машу.

Врач, нисколько не удивившись ее непонятливости, начал объяснять заново, соболезнующим, увещевающим голосом, оплаченным по курсу 1 к 5,3.

— Он точно умер? — в десятый раз спросила Чуб. — Точно ничего нельзя было сделать?

Вопросы невесты были пружинистые и сухие, трагическая смерть жениха не вызвала у нее ужаса — ужас, мокрый и вязкий, появлялся в ее взгляде только тогда, когда она переводила его на не легитимную рыжую девушку.

Врач еще раз оглядел бесчувственную невесту взыскательным взглядом, ожидая запоздавшей реакции, и, убедившись, что Даша упрямо не собирается плакать, переживать и падать в обморок, тихо спросил у нее:

— Это его родственница?

— Нет, — пьяно прошептала Даша. — Она…

— Это я виновата в его смерти! — четко и убежденно произнесла Маша, виртуозно выговаривая каждую букву.

— Может, укольчик? — нежно предложил врач.

А до Даши дошло: все это время Маша повторяла про себя одну эту фразу!

— Не надо укольчик, — отмахнулась Чуб. — Мы сами…

— Так, так, — задумчиво протянул доктор. — Там милиция в холле. Молодой человек уже дает показания. Они ждут вас.

Он повелительно кивнул стоявшей неподалеку бирюзовой сопровождающей, оставляя ее на страже их истерики, и сосредоточенно пошел прочь, засунув руки в карманы.

— Маша… — пролепетала Даша.

— Я не верю, — сказала Маша отчужденно. — Он жив.

— Нет, — с состраданием заломила руки подружка. — Он умер. Катя его сбила. Не могла не сбить. Ты выбежала… — Она осеклась, испуганно выкатив глаза: упреки сейчас были более чем лишними. Напротив, насколько она знала Машу, следовало срочно придумать ей оправдание, прежде чем та выбросится из ближайшего окна.

— Да, — деловито подтвердила та. — Это я виновата.

— Нет, нет! — бросившись к ней, Даша порывисто обняла подругу, прижимая ее к себе.

Но оправдания не было! Поступок Маши был глупым и фатальным. И ее так и подмывало спросить, с горькой, упрекающей болью: «О чем же ты думала? Чего ты ждала?»

— Не думай об этом! Слышишь, не думай! — попросила она, разглаживая ладонью Машины пушистые волосы.

— Я хотела ее остановить. С ней было что-то… плохое. Ее нельзя было отпускать.

— Да! Да! — с готовностью согласилась Даша на все на свете.

— Это я виновата в его смерти.

— Нет! Что ты?! Нет!

— Нет.

Маша медленно, но решительно высвободилась из дружеских объятий Чуб и, откинув голову, вгрызлась в лицо Даши испепеляющим взглядом.

— Нет, — твердо повторила она. — Не я — ты! Ты во всем виновата! Если бы не твое зелье… Я же говорила, говорила тебе… нельзя! — закричала она на весь коридор, с ненавистью отпихивая Чуб обеими руками.

Даша молча смотрела на нее, оглушенная этим внезапным упреком. Ее грудь словно похолодела с изнанки: «А ведь она права…»

— Он не любил меня! — страстно застучала Маша ладонью по груди. — Он никогда меня не любил! Если бы не Присуха, он бы никогда не бросился…

— Но ты бы погибла!

— Это мое личное дело, умирать или нет! — закричала она. — Слышишь, мое личное дело! Он не обязан был умирать вместо меня! Он не должен был умирать из-за моей глупости! — возопила неумершая так, что бирюзовая медсестра невольно сделала шаг к ним, засовывая руку в топорщащийся шприцом карман.

Затормозило же ее только непроясненное человеческое недоумение: что за странная разборка между нелогично поблажливой невестой и возмущенной ее же гуманностью виновницей гибели красавца-жениха?

— Я должна была умереть, а не он! А ты, считай, заставила его! Против воли! Ты никогда не думаешь, прежде чем делать. Тебе все — шутки! Все люди — ляльки! Ну что, доигралась?!

Плюнув на логику, бирюзовая медсестра быстро пошла к ней.

— Нельзя так рассуждать! — отчаянно взмолилась «невеста» со слезливыми спазмами в голосе. — Если так рассуждать, — безнадежно оправдывалась она, — то виновата не я, а тот, кто уронил мороженое. Или тот, кто затеял все это. Если бы не он, я бы никогда эту книгу не получила…

С ловкостью профессионального фокусника рука сестры молниеносно извлекла из кармана шприц и сняла колпачок с иглы.

— Нужно успокоиться. Вам лучше сейчас успокоиться. Давайте-ка закатим ей рукавчик… — заботливо воззвала она к Даше.

— Не надо, мы сами, — рявкнула та, потому что Маша вдруг успокоилась без всяких укольчиков и, озаренно глядя в никуда, вцепилась в свою правую грудь.

— Нужно…

— Не нужно! Все в порядке. Мы уже уходим!

Помедлив, медсестра вежливо отошла на расстояние, на секунду мучительно возненавидев белокосую папуасскую невесту, явно не любившую своего прекрасного жениха, но тут же усмирив человеческое профессиональным: «Это шок, бедняжка сама не знает, что говорит…»

— Книга, — восторженно прошептала Маша, наклоняясь к напряженной подруге. — Там есть воскрешение!

— Воскрешение?

— Мы можем воскрешать мертвых! — шепотом прокричала ей Ковалева, распахивая глаза.

— Да? — уточнила Даша, еще не понимая, бред это расстроенного Машиного воображения или очередная невероятная правда. — Но книга у Кати, — только и смогла сказать она.

— Это неважно, неважно… — лихорадочно застрекотала Маша, и Даша поняла, что она держалась вовсе не за грудь, а за нагрудный карман полосатой папиной рубахи, из которого вываливала сейчас непонятные, маленькие и аккуратные бумажки.

— Что это?

— Шпаргалки. По книге. Я утром написала.

— Зачем? Ты что, догадывалась, что она ее украдет? — шепотом изумилась Чуб.

— Нет. Просто я всегда пишу шпаргалки, чтобы лучше запомнить, — стремительно пояснила та, разворачивая одну из них. — Вот! «Воскрешение мертвого или умирающего», «из праха или же используя зрительный образ»…

У Даши оборвалось в животе.

— Маш, ничего не выйдет, — гробовым голосом сказала она. — Первый раз только тринадцать часов! Он оживет лишь на тринадцать часов. Прости.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});