Пардес - Дэвид Хоупен

перебил я, склонился к нему, осмотрел его глаза, будто знал, как это делается, – я тебе помогу. Наверняка этому есть объяснение. Может, грязь попала или что там еще, щепка. Дай я…

– Щепка? Ты думаешь, мне в глаз попала щепка? Иден, я же тебе говорю, я в прямом смысле нихера не вижу.

Рассуждай логически, велел я себе. Не поддавайся панике. Признай, что инородные вещества до сих пор стремительно бегут по твоим венам. Определи, не галлюцинация ли это, не кажется ли тебе. И молись, чтобы это была галлюцинация.

– Оливер, – произнес я и пришел в отчаяние от звука собственного сдавленного голоса, – где ты был? Почему не пошел с нами?

Он встал и споткнулся о камень. Я подхватил его.

– Куда не пошел?

– В пещеру, – раздраженно ответил я, – которая ведет…

– Я помню только бронзовые ворота, – уныло перебил он, – больше я не видел ничего. – Он уперся руками в колени. Лицо его было в земле. – Со мной тут кто-то был.

– Кто-то из нас?

– Нет, чужой. В тфилине.

– В тфилине? – Я примолк. – Тогда, конечно, это был один из нас. Откуда тут еще один чувак в тфилине?

– Я свой не брал. Ноах, Эван и Амир – тоже.

– Я взял.

– Ты был в нем вчера вечером?

– Нет, но…

Оливер двинулся дальше, но я остановил его.

– Я не понимаю, что ты говоришь, – сказал я. – Как такое возможно… что все это значит?

– Не знаю я, что это значит. Я говорю, что видел.

– Окей. – Мы побрели вперед. – Окей, давай поразмыслим, давай восстановим картину. Мы все исправим. Мы… значит, ты видел чувака в тфилине, а потом… что было потом?

– Я же сказал тебе, свет погас.

– То есть подействовала кислота.

– По-твоему, я не ослеп, у меня просто глюки?

Я промолчал.

– Это правда было, – продолжал он. – Что-то, чего мне видеть было нельзя.

* * *

Мы блуждали. Мы видели вывороченные деревья с нетронутыми корнями, с отметинами зубов на коре, видели изрытую землю. Мы уже думали оставить поиски и разработали альтернативный план: я оставлю Оливера в относительно безопасном месте и пойду за подмогой, вернусь ко входу в лес; я понимал, что путь займет почти весь день. Но потом мы услышали плач.

Оливер навострил уши, стараясь определить, откуда доносится плач, и указал на север:

– Туда.

Мы продрались сквозь кусты и выбрались на поляну, ожидая снова увидеть козла. Но нашли Амира, грязного, безутешного – он сидел, сгорбившись, на земле и рыдал. Рядом с ним сидел Эван, опустив подбородок на колени, – одежда разорвана, в волосах запеклась кровь.

– Что за… – Я усадил Оливера на валун. Амир с Эваном не произнесли ни слова. По-моему, они вообще не поняли, что мы здесь. – Что… что случилось?

Эван не ответил. Устремил невидящий взгляд на одинокое дерево в нескольких ярдах от меня. Амир, всхлипывая, попытался что-то сказать, но вышел лишь пароксизм неразборчивых полуслов.

– Амир, – произнес я. Вихрь в моем черепе усиливался. Я вдруг почувствовал, что с трудом стою на ногах, словно не знаю, где заканчивается земля и начинаются ментальные феномены, физическая реальность моего тела вступила в вопиющее противоречие с физикой окружающего мира. – Ответь мне.

Амир схватил меня за ворот, притянул к себе. Он весь трясся. Во взгляде его расплывалась скорбь.

– Нам нужна помощь, Ари, но, по-моему, его уже не спасти…

– Что? Кого не спасти? Я… – Я попытался вырваться. – Амир, кого не спасти?

Не глядя на меня, Эван поднял руку и указал на дерево:

– Он там.

– Что происходит? – Оливер метался как припадочный. – Ари, что за херня?

Я медленно подошел к дереву – к сахарному клену. Зеленовато-желтые цветы сочились с ветвей, мягко опадали на тело, распростертое у корней. Ноах лежал на спине. Открытые глаза таращились на солнце. Губы сомкнуты, огромные руки скрещены на груди, ноги вытянуты. Длинные белокурые волосы растрепались, но крови не видно. Казалось, он спит, если бы не остановившийся взгляд, в котором читался блаженный ужас.

Я отступил на шаг. Перед глазами плыло, я задыхался. Отчаяние – неистовое, всеобъемлющее отчаяние того рода, который, как мне кажется, знаменует окончание нормальности, окончание ясности, окончание счастья, – наполнило каждую клетку моего тела. Я не понимал, холодно мне или жарко, сижу я или стою, говорю или молчу, бодрствую или грежу, мертв я или жив.

Мир на мгновение объяла благодатная глухота. Мне хотелось, чтобы это оцепенение не кончалось, я отдал бы все, лишь бы остаться в этой анестезированной полужизни. Но потом я услышал, как стонет Амир, как плачет Оливер – он споткнулся и упал на землю, – и я понял, что мир вернулся ко мне. Телефоны здесь не ловят, со странной ясностью подумал я, ракетниц у нас не осталось, до начала тропы идти несколько часов, вокруг ни души. Я встал на колени у тела Ноаха, попытался нащупать пульс, хотя и понимал, что тщетно.

– Бесполезно. – Ко мне подошел Эван. – Его больше нет.

Я принялся отчаянно давить на грудь Ноаха, я не сознавал, что делаю.

– Ари, – хрипло произнес Эван, – оставь его.

Я завалился на бок, меня тошнило, пот заливал лицо. Когда рвотные позывы прошли, я оглянулся на Эвана:

– Это все ты.

Он устремил взгляд вдаль, туда, где на мили и мили простирался зеленый лес, на голубые вершины гор, невесомо парящие в дымке белых облаков.

– Ты убил его, – сказал я.

Эван посмотрел на меня. Его потемневший взгляд то останавливался на мне, то вновь принимался блуждать.

– Не надо, – прошелестел он. – Пожалуйста.

Я бросился на него. Мы упали, покатились. Я наносил по его телу удары, он почти все отражал, хотя несколько попали в цель, и я с удовлетворением почувствовал твердость его черепа под моими окровавленными костяшками. Эван меня не бил. Но я не унимался, и тогда он схватил меня за руки и одним плавным движением швырнул на спину. Я жаждал боли, я позволил ей расти – в руке, в спине, в голове, – прежде чем заставил себя подняться. Эван уже стоял, хотя его нога, казалось, вот-вот подогнется. Оливер бессильно лежал там, где я его и оставил, молотил кулаками по земле и выкрикивал что-то бессвязное. Амир заметил, что мы деремся, опомнился, подбежал и встал между нами. Он слабо вытянул руки, развел нас, я кивнул, притворился, будто ковыляю к дереву. И когда Амир уронил руки на колени и когда я заметил, что Эван согнулся пополам, я бросился на него, надеясь застать врасплох. На этот раз Эван размахнулся, защищаясь, и врезал мне по лицу. Раздался громкий прекрасный хруст. Я рухнул на землю,