Кутузов - Леонтий Раковский

"Молодчина д'Альб, постарался!"

Один из императорских секретарей, Лелорнь, знавший Москву, называл Наполеону части города, давал объяснения. Наполеон повторял за ним, стараясь запомнить дикие названия:

— Пасмани. Семльяни вал. Куснески мост. Мясниски ворот. Взвз-взвиженька…

И как всегда, плохо запоминал и путал названия, но зато быстро схватывал и запоминал накрепко, навсегда топографию. И постепенно осваивался в этой азиатской концентрической планировке города.

На Поклонной горе стояли уже больше часа. Хотелось не только смотреть издалека, но быть там, среди всего этого великолепия, если оно само дается в руки.

Еще не верилось, что русские отдают без боя такое сокровище.

Наполеон ждал депутатов. Поклонная гора, на которой все кланяются городу, для него — не поклонная. Наоборот: здесь московский мэр, московский магистрат должны поклониться Наполеону, но они почему-то медлят сделать это, а терпения уже не хватает ни у кого.

Армия Наполеона стоит у Москвы, готовая схватить город. Мюрат — у Дорогомиловской заставы, Понятовский — у Калужской, вице-король — у Тверской.

Может быть, депутация ждет у городской заставы, название которой Наполеону не выговорить — такое оно несуразно длинное:

— До-ро-го-ми-ловска-я…

Это не парижское, легкое и короткое: Сен-Жермен.

Терпение истощилось. Наполеон сел на коня и махнул белой перчаткой генералу Сорбье. Раздался условный сигнальный выстрел гвардейской пушки. Он обозначал одно великолепное слово: "Вперед!"

Кавалерия бросилась в галоп; артиллерия, забыв о своих неповоротливых пушках, пыталась не отстать от кавалерии; пехота кинулась бегом, словно не прошла с боями столько сотен лье.

Топот, грохот, лязг, скрип, крики! Веселый ураган! Бескровная атака! Можно бежать, зная, что не страшно, если только не споткнешься и не упадешь под свой же громыхающий зарядный ящик, под тяжелые колеса пушек, если не собьют и не затопчут копыта взбешенных коней.

Опять всколыхнулись, поднялись густые тучи пыли и затмили радостное солнце. И в этих облаках пыли, как в облаках славы, скакал к Дорогомиловской заставе Москвы Наполеон.

II

Уже более получаса Наполеон с повеселевшей, оживленной свитой ожидал у Дорогомиловской заставы депутацию с ключами от Москвы. Он, удовлетворенный и счастливый, ходил не спеша по улице и предвкушал: вот сейчас появятся, как бывало не раз, смущенные, заискивающие вельможи в орденах и лентах. Будут молить о пощаде и снисхождении. Подадут на бархатной подушке городские ключи. Интересно, какие-то они в Москве? Должно быть, особенные.

Французы удивлялись, такой великолепный город — и без стен!

Гвардия чистилась, надевала парадные мундиры, готовясь церемониальным маршем вступить в Москву:

— Смотри, как наш Жак подкручивает усы!

— Хочет понравиться москвичкам.

— Ах, я вчера плохо побрился!

— Не беспокойся — у тебя седина не только на щеках. Московские красотки всюду найдут!

— Седина в бороду, бес в ребро.

— И что это не видно жителей?

— Испугались!

— Боятся нас!

— А может быть, все ушли? — высказал кто-то смелое предположение.

Гвардейцы подняли товарища на смех:

— Смотрите, что выдумал Жером: москвичи бросили город и ушли!

— Оставили тебе все богатство, все дворцы. Ой, уморил! — хохотала старая гвардия.

Сконфуженный скептик не сдавался:

— Ни одного дымка над домами. Это плохой знак!

— Поздно ты спохватился смотреть за дымом! Москвичи давно сготовили для нас обед!

Наполеон стоял на левой стороне дороги, ждал депутацию: "Если она не успела к Поклонной горе, то должна же явиться сюда".

Он уже заранее все приготовил: назначил губернатором Москвы маршала Мортье (какая честь для гвардии!), комендантом — генерала Дюронеля, интендантом, правителем Московской губернии — бывшего консула в России Лессепса, составил прокламацию жителям — а жителей что-то не видно.

— Поезжайте, поторопите! Эти скифы, вероятно, не знают, как проходят подобные церемонии. Почему так медлят? Могли бы одеться заранее. Со страху растеряли штаны! А может, спешно делают ключи, если у них нет городских стен и ворот. Могли бы взять хотя бы от Кремля. Какое это имеет значение?

Наполеон послал польских улан. Задержка вызвала разные толки.

Первыми зашептались шассеры, ближе всех стоявшие к Наполеону:

— Что за дьявольщина?

Солдаты, которые недавно высмеивали товарищей, предполагавших, что Москва пуста, теперь только пожимали плечами.

— Таким образом больших городов не покидают. Эти канальи попрятались, как кролики. Мы их разыщем! Они еще будут стоять перед нами на коленях! — обнадеживал "ворчунов" капитан 1-й роты Лефрансо.

И все-таки гвардия первая услыхала недобрые вести:

— Москва пуста.

— Все уехали.

— Пусть их дворяне уехали — не жалко. Лишь бы оставили нам свои запасы и погреба.

— И горничных, — шутили гвардейцы.

К Наполеону вернулись посланные польские офицеры. Они доложили:

— Ни русского губернатора, ни коменданта в Москве нет: уехали.

Наполеон покраснел.

— Не может быть! Надо удостовериться. Поляки — трусы: они боятся отъехать в сторону на два лье. Дарю! — сердито окликнул император. — Поезжайте и приведите мне… — он щелкал пальцами, — опять забыл, как в России называется высший класс… Приведите мне этих… бояр! — вспомнил он наконец.

Дарю уехал.

Император помрачнел. От недавнего восторженного настроения не осталось и следа. Недобрые предчувствия охватили свиту. Генералы молчали, уже не восхищаясь Москвой.

Наполеон стал быстро ходить по пыльной улице. Он заметно волновался: то снимал, то надевал перчатку, мял носовой платок, машинально вытирал им вспотевшую короткую шею, потом пытался засунуть платок в карманчик мундира, где лежала табакерка.

Ему вспоминались пышные, торжественные встречи в Милане, Вене, Берлине. Как тогда он был весел и как теперь зол!

— Идут! Идут! — зашептали сзади.

Наполеон остановился и глянул.

Дарю возвращался действительно не один. Перед взводом конных гренадер шло около десятка каких-то горожан. Уже издали было видно, что это не депутаты, не магистрат. По скромной одежде это были в лучшем случае мелкие чиновники. Среди них выделялся костюмом небольшой толстенький человек. На нем был темно-коричневый суконный фрак с необычайно узким воротником и круглыми металлическими пуговицами, какой был модным в Париже лет десять тому назад, и широкие сапоги a la Суворов с отворотами из желтой кожи. Они подошли к Наполеону и, сняв почтительно шляпы, стали перед ним.

— Кто вы? — неласково спросил Наполеон у толстяка.

— Француз, поселившийся в Москве.

— Стало быть, мой подданный. Вы что, негоциант?

— У меня был книжный магазин.

— Где сенат?

— Уехал.

— Где губернатор?

— Уехал.

— Где народ? — топнул ногой император.

— Уехал.

— Кто же в Москве?

— Никого.

— Вы лжете!

— Клянусь честью, ваше величество!

— Молчите о чести! Болван!.. Коня! — крикнул, оборачиваясь к свите, Наполеон.

Рустан быстро подвел коня. Наполеон сам вскочил в седло.

Он помчался в этот загадочный, молчаливый, не покоренный, не сдавшийся город.

Шумел, горел пожармосковский,Дым расстилался по реке.А на стенах высоткремлевскихСтоял он в сером сюртуке.

Песня

Француз Москву разоряет,С того конца зажигает!

Народная песняIII

Первую ночь в Москве Наполеон провел в каком-то кабаке у заставы, поместив по всем переулкам Дорогомиловской слободы патрули и пушки.

Наполеон не хотел разбивать свои палатки. Он рассчитывал завтра ночевать в роскошных кремлевских покоях, где жили русские цари. Император лег в кровать, поставленную среди большой залы. Стены залы были в зеркалах, и вся она пропахла запахом водки и кухни.

Но спать Наполеону не пришлось: к императору примчался адъютант Мюрата с известием, что в Москве в нескольких местах возникли пожары.

Вначале это не особенно беспокоило Наполеона. Понятно: пришли в чужой, к тому же безлюдный город и стали раскладывать костры поближе к домам, не заботясь о том, что дома большею частью деревянные — вот вам и пожар. Наполеон прекрасно знал психологию солдата: после нас — хоть потоп! Сам был таким.

Москва для них — не то, что для Наполеона. Адъютант Мюрата без удовольствия собирался ехать назад, в этот пусть и великолепный, но странный и страшный город. Не верилось, чтоб хитрые азиаты просто оставили богатейшую столицу. Французам на каждом шагу мерещилась опасность. Было дико идти мимо бесчисленных, безжизненных домов, мимо окон и дверей, за которыми не видно ни одного живого человека.