Наваждение Люмаса - Скарлетт Томас

Во вторник утром небо было голубым и ясным, как отражение на металле. Я смотрела на него и думала: «Это что, затишье перед бурей?» Лура решила поработать в саду, а я просто сидела за обеденным столом и курила. Она отыскала свои садовые перчатки и вышла из дома, ни слова мне не сказав. Через окно я увидела, что на одном из телеграфных столбов за домом сидит птица, кажется сокол. Интересно, заметила ли его Лура. Он был такой красивый — как будто нарисованный в книге, а не настоящий. И я подумала тогда: неужели язык так сильно отдаляет нас от предметов, что мы перестаем верить в их существование? Или все дело в том, что я так долго была в тропосфере, что теперь у меня привычка смотреть на предметы вроде вот этого сокола и считать, что я их придумала и что на самом деле они — метафора чего-то другого? Я погасила сигарету. Может, стоит пойти и попытаться помириться с Лурой. К тому же я уже несколько дней не выходила на свежий воздух.

Лура стояла на коленях рядом с одной из клумб и разрыхляла землю.

— Привет, — сказала я, подойдя поближе. — Можно, я вам помогу?

— Нет, спасибо, — ответила она, не оборачиваясь.

Мне бы следовало просто уйти, но я решила не сдаваться.

— Пожалуйста, позвольте мне хотя бы немного помочь.

Она вздохнула:

— Лопаты в сарае.

Я взяла себе садовую лопатку и кусок брезента — такой же, что подложила себе под колени Лура. Подошла к ней, расстелила свой брезент и стала делать то же, что она. Минут пять мы молча рыхлили землю, и я поняла, что если собираюсь с ней поговорить, то пора начинать.

— Мне очень жаль, что пришлось вот так свалиться вам на голову, — сказала я.

— Хм, — ответила она. Этим звуком она обрывала все наши разговоры.

— И… Послушайте. Я уже несколько дней собираюсь это сказать. Мне в самом деле очень неловко из-за того, что, чтобы попасть сюда, мне пришлось побывать в голове у Берлема. Я действительно знаю о вас такие вещи, которых мне бы не следовало знать, и прошу вас меня за это простить. — Я остановилась перевести дух. — Это как раз и есть одна из тех проблем тропосферы, о которых спохватываешься, только когда уже слишком поздно и ты уже успел что-то сделать. Я хочу сказать, что все, что я там испытала, носило чисто экспериментальный характер. — Я снова задумалась: это было не совсем так, и она это знала. Мне придется быть предельно откровенной, если я хочу наладить с ней контакт. — Ну да, однажды я все-таки сделала это не ради эксперимента, а для того, чтобы найти Сола…

— Почему вы иногда называете его Берлем? — спросила она меня, не переставая взрыхлять землю.

— Эм-м… Просто так, — ответила я — Думаю, это из-за университета. Там многие называют его Берлем, а не Сол.

— Думаю, они называют его профессор Берлем, — сказала она, нахмурившись.

— Те, кто там работает, — нет. — Я пожала плечами. — Вам это неприятно?

— Да. Даже не знаю почему.

— Хорошо, я больше не буду так его называть. Простите меня, пожалуйста.

Мы продолжали рыхлить землю. Я нашла земляного червя и, аккуратно подняв его с земли, перенесла в более безопасное место. Лура наблюдала, как я это делаю, но неизвестно, что она при этом думала.

— Что вы узнали обо мне, когда были в голове у Сола?

— Почти ничего, — сказала я. — Я знаю, что в Германии вы с ним переспали — это единственная интимная подробность, которая мне известна. Конечно, там было куда больше разных деталей про вас двоих, но не забывайте о том, что меня интересовало то, где он находится, а не то, что он чувствует, поэтому я концентрировалась на другом наборе воспоминаний.

— Хм.

— Мне правда очень жаль. Послушайте, вы можете сами побывать у меня в голове, если хотите, в любое время. У меня там полно довольно омерзительных вещей, включая кое-какие подробности, которые я опустила, когда рассказывала вам свою «пока вроде бы оконченную» историю.

— Да нет, обойдусь. Но все равно спасибо, — сказала она и снова принялась рыхлить землю. Похоже, мои слова ничего не изменили.

Но тут она улыбнулась.

— Я всегда иду поработать в саду, когда нужно что-нибудь обдумать, — сказала она. — Монотонная работа расслабляет, вам не кажется?

О боже. Она что же, только что первая ко мне обратилась?

— Да, — сказала я. — Это действительно так.

— Сол сейчас все делает согласно учению Дзен. Поэтому если он занимается работой в саду, то всем своим существом погружается в рыхление почвы. Правда, садом он не занимается. Но иногда, когда он красит забор или чинит розетку, видно, что он сейчас делает только это и ничего другого: отдает себя этому занятию целиком, а не прибегает к нему, чтобы тем временем поразмышлять над чем-нибудь другим.

Интересно, над чем она сейчас размышляет. Может, думает, как будет просить меня уйти? И непонятно, что теперь говорить. Но ведь нельзя же, чтобы разговор на этом и закончился! Впервые за все время, что я здесь, у меня нет ощущения, что она меня презирает.

— Кстати, сегодня на автоответчик пришло еще одно сообщение, — сказала я.

— Ах да, писательница. Опять она.

— Писательница?

— Да. Именно над этим я сейчас и ломаю голову. — Она вздохнула, и между нами снова повисла долгая пауза. — Сол говорил, что вы хорошо разбираетесь в мысленных экспериментах.

— Да, — сказала я. — Разбираюсь… Хотя, наверное, правильнее сказать «разбиралась» — я ведь писала диссертацию по мысленным экспериментам.

— Хм. А как вы думаете — рассказанная история может быть мысленным экспериментом?

— Ну конечно, — тут же ответила я. — Я бы даже сказала, что все мысленные эксперименты и есть истории.

— Интересная мысль. Как это?

— Ну, ведь все мысленные эксперименты принимают форму повествования. Во всяком случае, те, которые я могу понять. — Я вдруг спохватилась, что разговариваю с настоящим ученым, и почувствовала, что должна оговориться. — Вы-то наверняка могли бы мне рассказать о таких мысленных экспериментах, которые историями не являются. Но…

Она наморщила лоб:

— Нет. Мне нравится ваша идея о том, что все мысленные эксперименты — истории. Полагаю, если они не представляют собой историй, то это уже крутая наука, а вовсе не мысленные эксперименты. Поезда Эйнштейна, кошка Шрёдингера… Хм.

— Именно. Как раз эти два я изучила довольно подробно.

— Ну, надо будет как-нибудь поговорить о них. Но пока мне важно другое: значит, вы согласны с тем, что мысленный эксперимент может представлять собой историю?

— Определенно. А почему вы спрашиваете?

— Что, если я проведу мысленный эксперимент с вашим участием? Он имеет отношение к тропосфере, и хотя он существует в форме истории — с персонажами и всем прочим, — я этой истории не видела, поэтому буду рассказывать ее как такую историю, в которой нет персонажей, понимаете?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});